Вечно жить захотели, собаки? - Фриц Вёсс

Куновски закусывает свою варежку, чтобы не разреветься от злости и слабости. Кремер все еще стоит там, куда его поставил капитан, отвернувшись от хлебов, и не шевелится.

— Это принадлежит району батареи тяжелых минометов капитана Либшера!

Кремер поворачивается и даже заходится от ярости.

— Этой зажравшейся банде!

Ему приказано идти на батарею и доложить о месте падения посылки. От тех приходит фельдфебель с парой человек, чтобы забрать полную посылку. Они хорошо упитаны. Куновски, Кремер и Виссе вынуждены сдерживаться, чтобы не вцепиться им в горло, когда они уносят железный контейнер с хлебом.

— Ваше имя, часть? — набрасывается Виссе на фельдфебеля.

— Старший фельдфебель Вурцель! — фельдфебель небрежно показывает большим пальцем через плечо. — Оттуда, от минометчиков!

— Оттуда? Это такое название части? Что это за доклад? Что вы себе позволяете? Как вы вообще стоите? Солдат называется!

Фельдфебель наливается кровью. Его люди злорадно ухмыляются, и вдруг — Виссе ошеломленно понимает, как можно из-за куска хлеба превратиться в скотину.

— Вы отвечаете за то, чтобы посылка была доставлена в целости и сохранности!

Час спустя он снова встречает лейтенанта с «Рыцарским крестом», и тот радостно сообщает ему, что достал кое-что для своих людей.

— Хороший парень, фельдфебель с минометной батареи. Дал мне две буханки хлеба и банку говядины! Хлебы еще в упаковке и несомненно они из этой посылки.

«Конечно, я мог бы на них донести! Но что нам с того, что нескольких там уложили бы — кроме угрызений совести на всю жизнь, А они ничего, фельдфебель, может быть, даже и дал бы нам что-нибудь», — тоскливо думает Кремер.

— Я сам сошел с ума с голоду, и, как дурак, сообщил о находке! — признает Виссе.

— Если бы мне позволили, я попросил бы господина капитана, давайте больше не будем об этом говорить, — просит Куновски, еле сдерживаясь.

— Да, не будем больше говорить об этом, — совершенно уничтоженный, соглашается Виссе, и его желудок мучительно сжимается.

— Больше об этом не говорим! — повторяет, как заведенный, Кремер, крепко прижимая ладони к животу.

Вечером того же дня, 17 января, майор вызывает к себе Виссе. Гольц стал еще более отсутствующим и замкнутым. То, что он до сих пор образцово организовывал и снабжал свою часть, не подлежит сомнению. Его люди называют его свиньей, помешавшейся на дисциплине. Но несмотря на все слабости, к чести его нужно сказать, что он ожесточенно борется за то, чтобы удержать собственные позиции, чтобы сохранить полк, или хотя бы часть, от расформирования. Может быть, то, что он пытается спрятать недостаток мужества и наглости за высокомерием и заносчивостью, — для него единственная возможность сохранить присутствие духа.

Не говоря ни слова, Гольц ходит по бункеру туда и обратно. Все попытки Виссе как-то по-человечески заговорить с ним или, по крайней мере, создать хотя бы терпимую атмосферу сотрудничества разбились о заносчивость майора.

«Пока он еще долго обдумывает, как можно удалить меня отсюда, я лучше в лицо скажу ему, что он может не стараться, что я буду рад убраться». Отгадал ли Гольц эти мысли? Он останавливается за столом и коротко встречает взгляд Виссе, в котором видит пренебрежительное неприятие. Безукоризненные манеры капитана только подчеркивают это.

Майор опускает глаза на стол, и пока Виссе ожидает услышать приказ о своем переводе без малейших комментариев и указания причин, Гольц дает себе труд изложить ситуацию.

— Мы должны создать вторую линию обороны. Она должна предотвратить проникновение противника в черту города, если ему удастся прорваться за проложенную в настоящее время линию обороны! В четырех километрах к востоку от Гумрака нами удерживается предмо-стовой плацдарм. После падения Питомника аэродром Гумрак жизненно важен для снабжения армии. Здесь, на выходе из Городища, на южном склоне высоты перед большой балкой, стоит орудие с направлением на север и запад. В бункере непосредственно рядом расположена боевая группа, все они передаются в ваше подчинение! Благодаря своему благоприятному положению орудие имеет большой радиус действия. Прежде всего, следует уничтожать танки, которые прорываются по высотам под Орловкой!

Он ненадолго поднимает глаза, пытается навязать Виссе свою волю, ему не удается. Короткий вздох усталости, он опускает веки, закрывая глаза. Когда он снова начинает говорить, в его голосе впервые звучит настойчивое, неофициальное обращение:

— Снабжение всей армии зависит от того, чтобы фронт, проходящий вокруг аэродрома в Гумрак был удержан. В настоящее время форсированными темпами идет расширение аэродрома. Из армии сообщили, что в ответ на настоятельные требования нашего главнокомандующего рейхсмаршал Герман Геринг и фельдмаршал Мильх согласились на принципиальное улучшение снабжения боеприпасами, горючим и продовольствием. Будут использоваться также грузовые планеры.

Сталинград станет вторым Алькасаром, потому что мы должны продержаться до весны, если бои раньше невозможны. По еще, правда, неподтвержденным данным, к Сталинграду вроде бы прорывается дивизия СС, оснащенная новыми танками, чтобы создать коридор, через который нам можно было бы подвозить грузы и подкрепление. Наша дивизия получила приказ подготовиться к круговой обороне. Мы должны удерживать Восточный фронт и во взаимодействии с 100-й легкой пехотной и 305-й мотострелковой дивизиями еще и Западный фронт. Вам надлежит завтра утром отправиться для приема командования боевой группой на место назначения!

Перед бункером денщик майора пытается протиснуться мимо Виссе. В одной руке он держит что-то, завернутое в одеяло. В части давно уже ходит слух, что майор достает себе дополнительные продукты, которые он скрывает от своих людей.

— Что вы там прячете? — набрасывается Виссе на парня. Тот ошеломленно смотрит на капитана и прижимает одеяло теснее к себе.

— Это для господина майора!

— Что, для господина майора? Развернуть! — приказывает Виссе.

Парень испуганно поднимает одеяло над котелком, который, исходя паром, наполнен гороховым супом, густым и полным толстых кусков консервированной говядины. И каждый кусок размером в дневную порцию солдата.

— И это господин майор ест один?

— Почти один! — заикается парень. — Эго из его личных запасов!

Возмущенно, ядовито и громко, Виссе произносит.

— Да, тогда он не голодает! Передай, что я желаю господину майору приятного аппетита!

Против своей обычной привычки Куновски еще не тронул свой паек в котелке. Он держит его перед носом у Кремера.

— Посмотри на это! Сколько этих чертовых калорий нужно взрослому мужчине?

— Мне в мирное время от 3000 до 3500!

— А здесь? Пятьдесят граммов хлеба. Это кусочек, тонкий, почти прозрачный. Двадцать граммов свиного жира и двадцать пять граммов консервированного мяса. И на этом взрослый мужчина при тридцати градусах мороза должен продержаться до весны?

— Мне кажется, мы подохнем! — насмешливо говорит Кремер.

Это раздражает Куновски еще больше.

— Здесь нет даже десятой части того, что нужно человеку, чтобы не умереть с голода! С меня хватит! — шипит он вне себя, потому что из-за Виссе вынужден сдерживать свою ярость. Бросает банку на пол, и прежде чем он успевает в бессмысленной ярости раздавить ее каблуком, Кремер отталкивает его.

— Идиот! — и тут же опускается на пол, подбирает кусочек смальца и мяса с хлебом, одним движением отправляет себе в рот дневной паек, вместе с налипшей на мясо грязью.

Сапоги болтаются на ногах свинцовыми гирями. Виссе шаг за шагом тащит их по земле, у него уже нет сил поднять ноги. Боевой костюм тяжел, словно мешок с картошкой. Повесить еще автомат на грудь или на плечо — на это уже нет сил. Он попеременно несет его то в правой, то в левой руке. Куновски и Кремер накинули на себя одеяла, натянули их на голову. Кремер опирается на свой карабин, как на палку. Вниз под горку еще ничего. А вот в гору все останавливаются через каждые двадцать шагов, чтобы перевести дух. Мороз минус тридцать и резкий сильный ветер.

Сесть, прикрыть глаза, и уснуть навсегда, было бы безболезненно и избавлением от всех мук. Виссе с трудом противится искушению сделать это, подгоняет Куновски, который садится и просит:

— Оставьте меня, ну еще минуточку, я вас догоню!

Виссе идет с Куновски и Кремером, чтобы принять командование боевым отрядом. Виссе смотрит на часы «Сейчас одиннадцать!»

— Сколько километров мы прошли, Куновски?

— Четыре — пять, господин капитан!

— Потрясающая скорость, а? Полтора километра в час!

От боевого отряда вокруг никакого следа. Они открывают дверь бункера. Наконец, обнаруживают одного, от ствола его оружия поднимается дымок. Вместо двери в бункер висит одеяло. Ужасный запах разлагающихся трупов, дыма, спертого воздуха и старой одежды ударяет им в нос.