Вечно жить захотели, собаки? - Фриц Вёсс

— Пункт выдачи продовольствия уже снят! — сообщает капитану штабной врач. — Лучше всего вам сразу отправляться на аэродром, может быть, там что-то выдается прямо из машин, которые еще садятся!

Куновски далеко отстал с двумя санями. Люди больше не могут. Отдых.

Вдруг артобстрел. Кремер мчится через балку в боковой овраг, бросается на землю, ползет до ближайшего бункера, втискивается в него.

Капитан прижимается к стене балки, смотрит в небо. Плотной колонной, как свора спущенных с цепи охотничьих собак, перескакивающих через яму, со свистом и шипением, над балкою стаями несутся гранаты.

— Выходи, Кремёр! — пытается он перекричать рев. — Все прочь, подальше отсюда!

— Раненый, господин капитан! — кричит Кремер в ответ.

Посреди бункера на коленях, хрипя, стоит солдат. В боевом костюме, на спине два кровавых пятна размером с тарелку, а посреди них отверстия от выстрелов с застывшими кровяными пробками. Похоже, что он вполз в бункер на коленях; нагнувшись вперед, опустив голову, он обнимает раскрытый бумажный мешок, из которого сыплется серая мука, и на нее капает его кровь. На полу лежат стружки и осколки крышки ящика. Рядом лежит винтовка, которой его разбили. Пустое опрокинутое ведро из-под повидла.

— Это мое! Пожалуйста, не отнимайте! Все это мое! — стонет он, когда Виссе склоняется над ним.

— Никто у тебя ничего не отнимает, парень! Тебя задело?

— Эти свиньи меня уложили! Ведь это я все нашел! Когда ребята из снабжения сбежали! Мешок, ведро и крышка ящика. Я все себе собрал. Хотел сделать суп. Это все мое! — при каждом слове, которое он с трудом выталкивает из себя, кровь заливает его рот и падает каплями на мешок.

— Молчи, ничего не говори, парень! Твое, твое! Спокойно лежи и не говори ничего!

— Но мне нужно. Эти двое ушли в отряд грабить. Я не хотел идти с ними. Я не хотел. Делиться — другое дело. Они хотели отнять у меня все. Я не давал, кричал, тогда они меня уложили. Я так кричал! Они потом смылись. Это все мое, мое!

— Сделать суп? — спрашивает Кремер.

— Да, пожалуйста!

— Тогда давай сюда, а то все испортишь!

Кремер осторожно вынимает мешок из рук раненого.

— С вами я поделюсь!

В бункере сделаны постели из степной травы, и на ней лежат, один рядом с другим, двадцать человек. Все мертвы. Это вымерший и покинутый санитарный бункер.

— Это что такое? — Кремер берет горсть, пробует на язык. — Шпротный порошок, господин капитан! Если сварить, то можно есть! Он оценивает количество в бумажном мешке. — Здесь можно будет сварить добрых двадцать литров! Ты нам немного дашь?

— С вами я поделюсь! — раненый кивает, он успокоился.

— Кремер, пойдите на санитарный пункт за санитаром и приведите сюда Куновски и людей! Они должны немного согреться и получить суп. Я пока разожгу огонь и поставлю воду в ведре!

Кремер некоторое время отсутствует. Огонь горит, а капитан выходит из бункера, чтобы наполнить снегом ведро из-под повидла, почти на треть наполненное шпротным порошком. Вдруг выстрелы, залпы из «сталинских органов», артиллерийский огонь! Над стеной балки, под которой находится бункер, словно идет град осколков, но осколки не попадают в мертвый угол, и капитан опускается на колени перед входом, быстро наполняет ведро снегом и осматривается. Санки подошли почти на двести метров. Люди бегают вперед и назад, бросаются в снег. Русские стреляют с перелетом. Все пролетает мимо.

— Не оставаться, бегите дальше! — кричит Виссе, машет рукой. — К бункеру, ко мне, бегите дальше!

Он уже знает, что будет дальше. Они его не слышат. Он хочет побежать к ним навстречу, переждать только следующий залп, и тут Иваны стреляют ближе. Три выстрела попадают прямо в середину оврага. Над фонтаном из земли и снега высоко вздымаются обломки: «Это санки! Боже мой, ребята!»

Перед входом плывут темно-коричневые облака пыли, клочья белого порохового дыма.

— Не бойся, парень! — успокаивает Виссе раненого, а у самого сердце бьется громко и отчаянно. — Бедные ребята, там, наверху! Попали прямо в самую гущу! Сейчас получишь теплого супа, парень!

Каждый шаг перед бункером был бы равносилен самоубийству, и вот тогда Виссе поставил ведро на огонь и складывает дрова, чтобы хорошо горело. «Если ты не остался там, снаружи, то хотя бы сделай ему суп», — стучит у него в голове.

Как после грозы, все вдруг стихло.

Словно выросшие из-под земли, в своих маскировочных костюмах, покрытых пятнами земли и сажи, на краю оврага появляются солдаты. И посреди балки идет Кремер. За ним на плащ-палатке тащат раненого. Кремер показывает назад, и вот посреди снега лежат они, темными кучками, на снегу, убитые и разорванные в клочья, и несколько сломанных палок и дуг — остатки санок.

— Пять убитых: два перебежчика и трое наших! Двое раненых, мешок с почтой сгорел! — Кремер протягивает капитану два обугленных письма.

— Это все! Только это я и смог выхватить!

— А Куновски? — несмело спрашивает Виссе.

— Другому раненому, ефрейтору Хуберу, оторвало правую ногу до бедра. Куновски пошел с ним на перевязочный пункт, пока тот не истек кровью. Он взял с собой оставшихся людей и велел сказать господину капитану, что он сразу же зайдет на аэродром за продуктами, мы должны идти следом!

Капитан смотрит на раненого на плащ-палатке.

— Ведь это тот Квабуш? Это у его старика фабрика и большая вилла, тот парень со спортивным кабриолетом! А почему Куновски не взял и его? — Кремер смотрит на капитана и разводит руками. — Отнесите его в бункер к остальным, ваш суп, наверное, уже готов!

Тут за пятьдесят метров перед ними, над балкой вверху, начинается стрекот пулемета.

Примерно в ста пятидесяти метрах впереди в открытой степи лежат русские, стреляют из ружей и автоматов.

— Мощный русский дозор! — сообщает капитану пулеметчик.

— Без танков? У Иванов такое стало редкостью!

«Они, наверное, подумали, что после этого фейерверка на балке уже никто не шевелится, и больше не ожидается никакого сопротивления! Мы подпустили их ближе по приказу майора. Сначала стрелял только вон тот наш пулемет справа и оттеснил их в середину. А теперь они лежат точно между нашими двумя орудиями — как король с шахом и матом со стороны двух коней! Эту партию мы еще раз выиграли бы!»

В то время как русский дозор гибнет под огнем хорошо прикрытого отряда, по степи возвращаются группы солдат. Бой их уже не интересует. Пулеметчик ругается, как бы им еще не попасть под огонь своих!

Уже съели почти полное ведро супа. Ужасное пойло! И, тем не менее, капитан жадно выпивает свою порцию: хоть что-то теплое в желудке.

— Как он? — Виссе имеет в виду солдата, которого подстрелили в борьбе за шпротный порошок.

— Он тоже хорошо поработал. Теперь спит!

— А другой, наш Квабуш?

— Не шевелится!

Капитан смотрит на него. Меховая шапка пробита почти двадцатью осколками до черепа. В воротнике мундира у него плотный валик из сотен вшей.

— Берите с собой раненого и идите вперед. Я догоню! Встретимся на аэродроме! — Виссе проводит рукой по глазам. — Мне нужно немного побыть одному, иначе я с ума сойду! — шепчет он сам себе.

Кремер ожидает капитана, машет рукой издалека.

— Мы еще успели получить продукты! Может быть, даже последние! Ротмистр Бекк из 100-й легкой пехотной помог. До сегодняшнего утра он здесь с грузовиком, а сейчас прихватил наших людей вместе с продуктами, господин капитан!

— А Куновски?

— Он поехал с ним, чтобы продукты тоже прибыли по назначению!

Кремер вынужден перекрикивать мотор «Юнкерса», который стоит на рулежной дорожке. Он ничего не видит, кроме этой машины, словно она его заворожила.

Вокруг вращающихся серебристых пропеллеров вздымаются облака снежной пыли. Экипаж уже на борту. Силуэты их голов вырисовываются за стеклами кабины.

Из раздвижной дверцы, прежде чем она закроется, машут раненые. Немного в стороне стоит группа солдат, фельджандармов и офицеров.

— Сейчас на оборотах как взлетит! — Кремер тяжело дышит. — Сейчас снимут тормозные колодки! Сейчас он заведется! Смотри, выруливает! — Кремер вытягивает руку.

Против восточного ветра, в направлении к Волге, между высокими снежными насыпями и сугробами расчищенной взлетно-посадочной полосы, темно-зеленый «Юнкерс» разгоняется, отрывается от земли и резко набирает высоту. Словно отрываясь с трудом от невероятного видения, офицеры и солдаты быстро возвращаются с летного поля.

Из рассказа водителя при штабе армии:

«На краю летного поля около тридцати раненых. Тяжелораненые на носилках. Некоторые, как были принесены санитарами, так и лежат на снегу на плащ-палатках. Кричат, что лежат при таком собачьем холоде с самого утра на летном поле, им больно и они хотят есть: ведь ясно, но они же все получили возможность улететь и не хотят сыграть в ящик. Перед машиной стоят «райские архангелы» с двумя цепными псами, в толстых овчинных тулупах, с автоматами наготове.