Мари Галант. Книга 2 - Робер Гайяр

– О Демаре?

– Да. Он был вашим любовником, верно?

– Очень недолго.

– Возможно! Шевалье де Мобре тоже был вашим любовником, Жюли…

– Едва ли дольше, чем Демаре, капитан… По правде сказать, так мало, что уже час спустя я и думать о них забыла, как и обо всех других, кроме одного!

Он кашлянул и продолжал:

– Кроме одного!

Ей показалось, что он самодовольно ухмыляется. Жюли прильнула к нему, положив руки на его мускулистое бедро.

– Если бы вы знали, Ив, как много я думала о вас! Ходили слухи, что вы погибли… Когда я это услышала, я убежала и разревелась.

– Жюли, я тоже частенько о вас вспоминал. Вообразите: когда я был в Лувре, когда меня вот-вот должен был принять кардинал, у меня перед глазами стояло только одно лицо: ваше!

– Мое! Все мужчины коварные обманщики!

– Да лопни мои глаза, если я вру! – крикнул он. – И зачем, интересно, мне вас обманывать? Чтобы за вами приударить? А зачем мне за вами ухаживать, Жюли, если я и так могу вас взять?..

Он обхватил ее руками.

– Вот так обнять…

Он сжал ее в объятиях так крепко, что у нее перехватило дыхание.

– …и поцеловать!..

Она задыхалась, чувствуя, что слабеет, падает в бездну. Она размякла, стала податливой. Казалось, она тает, чтобы воссоединиться, слиться всем существом с флибустьером.

Он чуть ослабил объятия и бросил взгляд в окно.

– Через два часа рассветет, – сообщил он. – Итак, Жюли, у нас в распоряжении два часа. Потом я посажу вас на круп своей лошади и мы отправимся за Пленвилем!

Она выдохнула в ответ всего два слова:

– Душа моя!

Ив изо всех сил понукал и пришпоривал коня. Иногда та ржала от боли и пыталась подняться на дыбы, но флибустьер был таким же хорошим наездником, как моряком и любовником. Он удерживал коня твердой рукой, и животному приходилось при каждом ударе раскрывать пасть: удила безжалостно впивались в губы.

При каждом подскоке лошади Жюли с большим трудом удерживалась верхом на крупе, судорожно вцепившись в Лефора. Вершина холма скрывалась среди плывущих облаков, легких и послушных ветру. Становилось все жарче.

– Далеко еще до убежища этих прохвостов? – спросил Ив.

– Скоро приедем! – отозвалась Жюли.

– Как хорошо, что мы выехали пораньше. Наверняка днем они отправятся на разведку. А я хочу захватить их в гнездышке…

Тропинка круто свернула в сторону, и пейзаж резко изменился. Теперь стало светлее, а солнце, появившееся на горизонте и открывшееся им с высоты холма, когда они оказались лицом к морю, позолотило обвисшие листья кокосовых пальм. Лефору показалось, что банановые деревья ожили и тянут к солнцу огромные ручищи. Он почувствовал, как Жюли одной рукой сжала ему плечо. Он стал ждать, когда она раскроет рот, и вскоре она в самом деле сказала:

– Остановите, Ив.

Он дал лошади ступить еще три шага и натянул поводья, когда она вышла на небольшую ровную площадку.

– Вон там, – продолжала Жюли, – видите хижину, вверху, прямо перед вами?

Он поискал взглядом там, куда она указывала, и уточнил:

– Выше поля сахарного тростника?

– Да, – кивнула она, – похоже, у входа еще дымит костер из жмыха.

– Черт побери! У вас глаз моряка! Я в самом деле вижу костер. Будь здесь Шерпре, он бы вам позавидовал, лапочка!

– Кто такой Шерпре? – полюбопытствовала она; признавшись Лефору в своей любви, она хотела знать все о его жизни.

– Большой чурбан, который иногда даже открывает рот, правда, не всегда удачно, зато видит за двоих, – пояснил он.

Ив болтал, не вдумываясь в свои слова, так как мысленно высчитывал расстояние, отделявшее их от хижины. Наконец он обернулся и одной рукой обхватил Жюли за талию.

– Слезайте! – приказал он.

Она не стала возражать, так как приняла решение с восторгом относиться ко всему, что исходило от Ива. Вместо того чтобы опустить Жюли на землю, Лефор все так же одной рукой приподнял ее, и их губы встретились! Он крепко поцеловал Жюли.

– Вот так! – удовлетворенно крякнул он, осторожно спуская возлюбленную вдоль бока лошади.

Затем Ив спрыгнул сам. Он с минуту разглядывал хижину, будто решая, с чего начать. Потом обернулся к Жюли.

– Деточка! – не спеша выговорил он, желая придать вес своим словам. – Будь здесь отец Фовель, он не преминул бы вам сказать, что капитан Лефор – создание не из самых нежных. Дитя мое! Лефор таков, каков он есть. Да, – повторил он самодовольно, – каков есть! Именно поэтому наверх я вас с собой не возьму. Оставляю на ваше попечение лошадь. В седельных чехлах найдете пару заряженных пистолетов, они принадлежат офицеру Летибудуа де Лавале. Надеюсь, вы сумеете ими воспользоваться в случае необходимости?

Жюли кивнула.

– Итак, лапушка, вы останетесь здесь с пистолетами и клячей. Я же поднимусь наверх. Хотел бы я знать, что там произойдет… В каком-то смысле лучше, чтобы я этого не знал. Мне больше удаются дела, когда я импровизирую!

Он улыбался во весь рот, передние зубы у него были крупные, наподобие листьев сисаля.

– Вот так! – сказал он в заключение. Затем, подумав, спросил:

– Вы хорошо поняли, что вам надлежит сделать?

– Да, душа моя! Да! Жду вас здесь, охраняя клячу и пистолеты.

– Именно так, – насмешливо бросил он. – Если Пленвиль от меня ускользнет, отдадите ему все: и лошадь, и оружие!

Она покачала головой и повела плечиком:

– Душа моя! Неужели вы полагаете, что у меня вместо головы пустой калебас? Ступайте! Если увижу Пленвиля, он от меня не уйдет!

– Прощай, любовь моя! – с чувством вскричал он, целуя Жюли в лоб.

– Прощайте мой свет! – отозвалась она. – Если бы вы знали, Ив, как бы я хотела остановить время, так чтобы эта минута продолжалась вечно…

Он пошел по тропинке, круто взбиравшейся вверх, и вскоре его мощная фигура скрылась за кактусами и кустарником.

Ив тяжело дышал. Он жалел, что не оставил перевязь, венецианские кружева и парик, которые, как он не без основания полагал, выглядели теперь неряшливо. Сейчас ему вполне хватило бы шпаги и пистолетов!

Солнце поднималось неумолимо и стремительно. Иву казалось, что, если оно не замедлит свой ход, ему самому не удастся подойти бесшумно, не всполошив обитателей хижины. Его заметят и без труда снимут загодя пистолетным выстрелом.

Он взъярился, заметив, что его прекрасные сапоги из галюша обтрепались об острые камни тропинки, а бархатные штаны оставили клочья на острых кактусовых колючках. Про себя он поклялся, что Пленвиль дорого ему заплатит за ущерб, если когда-нибудь удастся его поймать.

Добравшись до вершины холма, он в нескольких туазах от себя увидел хижину. Костер догорал. Тонкая струйка дыма еще вилась над кучкой золы; Ив вспомнил, что всего несколько минут назад дым был гуще, и подумал, что в эту ночь в хижине, по-видимому, не спали. Должно быть, и охрана выставлена.