Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

другие руки; начались интриги, направленные против друзей и учеников М. К. «Вы, вероятно, из писем других аспирантов составили некоторое представление об обстановке, сложившейся после Вашего отъезда, – сообщала Л. А. Лебедева 10 сентября 1945 г. – Это были черные дни: все старались подчеркнуть, насколько мы плохие, испорченные… <…> Но мы постоянно вспоминали Ваши семинары» (65–26; 72).

Недоброжелатели во главе с А. Ф. Абрамовичем, новым заведующим кафедры русской литературы[82], пытались вытравить на факультете «дух Азадовского»; другие же (студенты, аспиранты, преподаватели) помнили о его лекциях и «уроках». Лидия Лебедева писала 21 января 1946 г.:

И во всем, и всегда мысль о том, как оценили бы это Вы; что бы сказали по тому или иному поводу. Вы являетесь мерилом, и поэтому мнение «наших авторитетов», хотя бы и благоприятное, совершенно не удовлетворяет. А как мертво здесь без Вас! Если и затевается что-нибудь, то все это так казенно и бездушно, и неинтересно. <…> Для души деться некуда. Наш факультетский Олимп пошел вразброд (65–26; 70 об.).

Авторская корректура «Очерков литературы и культуры Сибири» поступила лишь в октябре 1946 г., и М. К. сызнова принялся ее править и дополнять. О его работе на этом заключительном этапе повествует письмо к Кунгурову (редактору книги) от 17 октября:

Ряд исправлений сделан мной с учетом всех дискуссий, старых и новых, – в частности, я изменил кое-что в предисловии, изменил заглавие первой статьи[83], придав ему тем самым бесспорный характер и вообще устранил или свел к минимуму некоторые термины[84].

Желая обезопасить себя в идейном плане, М. К. познакомил с корректурой двух ленинградских критиков – Л. А. Плоткина, директора Пушкинского Дома[85], и Б. С. Мейлаха, возглавлявшего секцию критики в Ленинградском отделении Союза писателей[86]. 28 февраля 1947 г. М. К. сообщал Г. Ф. Кунгурову:

Они указали мне ряд вещей согласно теперешнему usus’у[87] и который, признаться, ни мне, ни, видимо, Вам в голову не приходил. В общем, пришлось снять (или сократить) некоторые цитаты, даже из Чернышевского[88].

Корректурная правка оказалась значительной.

«Очерки литературы и культуры Сибири» вышли летом 1947 г. (на авантитуле экземпляра рукой М. К. проставлена дата получения книги: «12/VIII – 1947»). «Книга выходила с большими трудностями, – признавался позднее Г. Ф. Кунгуров (письмо к Л. В. от 19 июля 1947 г.) – Последнее препятствие – отсутствие приличной бумаги. Пришлось согласиться на то, что есть. <…> Все остальное, что тормозило, касалось, Вы сами понимаете, других вопросов – более существенных, связанных с текстом» (65–17; 29).

Бо́льшую часть книги занимает самостоятельное исследование «Сибирская беллетристика тридцатых годов», посвященное А. Н. Турунову, – обзор культурной жизни Сибири конца XVIII – первой половины XIX в. Впечатляет обилие имен, фактов и разного рода сведений, рассыпанных по страницам этого «очерка»: видны многолетние целенаправленные изыскания. Затронуты важнейшие проблемы, доныне привлекающие внимание исследователей: экономическое и культурное своеобразие сибирских городов – Нерчинска, Тобольска, Кяхты и, конечно, Иркутска; духовные запросы сибирского общества в разные периоды; традиции и особенности сибирской беллетристики; изображение сибирской природы в описаниях разных авторов; «сибирефильство» и др.

В коротком авторском предисловии М. К. сформулировал основную задачу книги: осветить некоторые аспекты литературного движения в старой Сибири и одновременно – «показать, что старая Сибирь отнюдь не являлась самой отсталой и невежественной частью России, как часто ее изображали, а иногда изображают и теперь»[89]. Одновременно М. К. подчеркнул, что собранные в «Очерках» статьи – это «первый выпуск книги»; те же слова («Выпуск первый») стоят и на титульном листе. Видно, что автор планировал подготовить к печати и выпустить вторую часть. «Меня очень интересует, – спрашивала его Вера Николаевна, – будешь ли ты печатать второй выпуск очерков? И где? У себя в Ленинграде или здесь?» (89–2; 53 об.) Однако последующие события не дали М. К. возможности осуществить этот замысел; он даже не приступил к работе.

Через месяц после смерти М. К., опираясь на его прямые и косвенные высказывания в «Очерках», Е. Д. Петряев попытался уточнить состав и содержание второго выпуска. 22 декабря 1954 г. он писал Л. В.:

Меня не оставляет мысль об издании сибирских работ М. К., либо специальным сборником, либо вторым выпуском «Очерков…». Вчера, десятый раз перечитывая с огромным удовольствием «Очерки», я заметил, что М. К. предполагал во 2‑м выпуске дать очерки:

1. Сибирская лирика декабристов;

2. Культурная роль декабристов в Сибири;

3. Лирика Омулевского;

4. Художественное творчество Ядринцева[90].

Надо полагать, что хотя бы вчерне эти очерки были уже написаны. Так ли это? (94–50; 2)

К сожалению, ни одного текста, соответствующего какой-либо из упомянутых тем, в архиве М. К. не обнаружено. Продолжение или второй выпуск «Очерков» следует внести в длинный список его нереализованных замыслов.

Рецензий на эту книгу в печати не появилось. Готовилась, правда, тщательная и подробная рецензия В. А. Ковалева (в то время аспиранта Института мировой литературы), инспирированная Н. К. Гудзием, его научным руководителем. Делясь с М. К. своими впечатлениями от прочитанных «Очерков», В. А. Ковалев подтвердил (1 ноября 1947 г.): «…Гудзий хочет поместить рецензию на Вашу книгу в „Сов<етской> книге“[91]» (62–55; 55 об.). Получив известие о готовящейся рецензии, М. К. писал Гудзию: «Радуюсь предстоящим хорошим отзывам, за что сердечно благодарю и Вас. Достаточно ли только веско будет звучать рецензия В. А. Ковалева?» (письмо от 27 октября 1947 г.).

Однако намерение Гудзия не осуществилось, и рецензия Ковалева осталась в рукописи, сохранившейся в архиве М. К. (78–1).

Завершая раздел, посвященный «Очеркам литературы и культуры Сибири», уместно спросить: какова, собственно, заслуга М. К. как исследователя Сибири? Что нового внес он в изучение ее истории, литературы и культуры? Ответить на этот вопрос пытался в свое время Н. Н. Яновский:

Прежде всего, он <М. К.> первый создал цельный очерк этой истории. Естественно, что он первый сформулировал само понятие «литература сибирская». <…> Он же дал четкое и верное определение самого предмета исследования «как истории сибирской темы в русской литературе и как истории местного литературного движения»[92]. Сколько бы мы ни дискутировали по затронутым вопросам, эти положения М. К. Азадовского и поныне остаются основополагающими[93].

И тем не менее: при всей значительности печатных трудов М. К. по сибирской культуре, созданных в разные годы и на разные темы, они представляют