Инженер страны Советов - Евгений Владимирович Панов

Потом было несколько допросов в гестапо, на которых ему выбили пару зубов. Однако Ганс твердо стоял на своем. В конце концов его разжаловали в рядовые и отправили на фронт, до которого он так и не доехал. Их состав попал под бомбежку, во время которой что-то тяжелое ударило его по ноге и по голове. В себя Шмульке пришел уже в госпитале, где ему ампутировали раздробленную ступню.

А потом было возвращение домой, в пригород Вандлица, где жила его сестра Луиза с двумя племянниками. Муж Луизы погиб в Польскую кампанию, и она получала довольно неплохую пенсию. Быть нахлебником у сестры Ганс не собирался и вскоре открыл небольшую мастерскую по ремонту обуви. Мастером он был очень хорошим и от недостатка клиентов не страдал.

А с Восточного фронта тем временем приходили все более тревожные новости. Русские все сильнее и сильнее теснили доблестных немецких солдат, раз за разом освобождая свои города. Ганс хорошо помнил слова того русского гауптмана, сказавшего, что они еще и не начинали воевать. Вот теперь, видимо, начали.

Вернувшийся с фронта сосед, воевавший танкистом и потерявший руку, рассказывал, что новые русские танки неуязвимы, а каждый русский пехотинец носит с собой ручной пулемет и переносную противотанковую пушку. Напившись шнапса, он, пьяный, ругал немецких генералов, ругал тупых командиров, ругал бездарных инженеров, не способных создать хорошие танки. Однажды у его дома остановилась черная машина, из которой вылезли трое в черных плащах. Соседа куда-то увезли, и больше о нем никто ничего не слышал.

Сестра Луиза нашла работу кухаркой в Берлине и переехала с сыновьями туда. Ох, как Ганс, помня слова того русского, уговаривал ее не делать этого или хотя бы оставить детей у него. Не уговорил. Спустя пару месяцев они все трое погибли под английскими бомбами во время сильного авианалета на город. Почему он был уверен, что бомбы были английскими, а не русскими? Просто однажды один приятель, сын которого служил в частях ПВО в Берлине, рассказал, что слышал от сына, что русские не бомбят жилые кварталы, а бьют только по военным объектам и заводам. А вот англичане с американцами не настолько щепетильны.

Тем временем в речах доктора Геббельса начали проскальзывать упоминания о чудо-оружии, и Шмульке вновь вспомнил того русского. Откуда только тот мог знать о том, что произойдет через год-полтора? Вундерваффе упоминалось все чаще и чаще, и вот когда по радио Геббельс сказал, что исход войны решится за пять минут до полуночи, вот после этих слов Ганс начал всерьез готовиться к приходу русских. Он уже не сомневался в том, что они придут. И они пришли. Однажды утром он, как и все его соседи, был разбужен лязгом гусениц и гулом моторов. Русские танки с сидящими на их броне солдатами стремительно проносились по улочкам города.

Приняв это как должное, Ганс лишь вздохнул и, достав из шкафа самую лучшую кожу, принялся кроить из нее мужские туфли. Пари, заключенное с русским гауптманом, он проиграл. Теперь осталось лишь найти того в Берлине и отдать долг.

Два последних месяца, с самого первого дня, как он смог добраться до Берлина, Ганс каждый день со свертком с туфлями в руках совершал обход всех открывшихся кафе и гаштетов в центре города. Да, русские разрешили открыть такие заведения и не препятствовали их работе. Единственное, что они запретили, это продажу крепкого алкоголя.

А он каждый день совершал свой неизменный ритуал, морщась от боли в натертой от протеза культе и вглядываясь в лица русских военных в надежде встретить того самого офицера. Мысль о том, что ему непременно нужно найти того русского, стала ниточкой, что делала его жизнь хоть немного осмысленной. Несколько раз его останавливал русский патруль, но, проверив документы и содержимое свертка, отпускали. Уже все знали о том, что он ищет какого-то русского, которому сшил туфли, и считали его немного сумасшедшим. А он все ходил и ходил по городу, украшенному портретами русского Сталина и красными флагами. Все точь-в-точь, как и говорил гауптман тогда, в 1941 году. Да и жив ли тот гауптман? Может, молох войны и его перемолол?

И вот сегодня Шмульке не поверил своим глазам, увидев того, о ком не забывал все эти годы. Тот самый русский, правда, в гражданском костюме, сидел за столиком вместе с еще несколькими русскими офицерами и, задумчиво глядя перед собой, небольшими глотками пил из большой кружки пиво.

Мои спутники невольно напряглись, а Волков с Ухтомским вскочили, положив руки на кобуры. Я тоже встал, вглядываясь в спешащего к нашему столу странного немца.

– Шмульке? Ганс? Вы живы?

Я хоть и с трудом, но узнал того самого фельдфебеля, что со своими подчиненными помогал нам чинить технику в самом начале боевого пути отряда специального назначения.

– Так точно, герр гауптман, жив. – Шмульке попытался изобразить строевую стойку, но поморщился от боли.

– Что с вами, Шмульке? – обеспокоенно спросил я. – Вам плохо?

– Протез, герр гауптман, натирает… – Он слегка переминался с ноги на ногу.

– Присаживайтесь с нами, Ганс, и рассказывайте. – Я повернулся к Волкову. – Вань, не в службу, а в дружбу, организуй стул товарищу. Кстати, знакомьтесь, это фельдфебель Ганс Шмульке. Он в сорок первом здорово нам помог в Белоруссии, – представил я того всем.

Смотреть на немца стали значительно дружелюбнее. Выслушав историю Ганса, я лишь покачал головой. Повезло мужику, что тут скажешь.

– Ну а здесь вы какими судьбами, Ганс?

– Ах, да, простите, забыл, герр гауптман. – Он положил на стол сверток и принялся развязывать шнурок, которым тот был перемотан. – Вот. Я проиграл то пари, и это моя плата.

На столе лежала пара отличных мужских туфель.

Расстались с бывшим фельдфебелем мы вполне дружески. Я взял его координаты: надо будет в комендатуре Берлина попросить помочь ему. Может, работу какую подкинут. Все же выручил он нас тогда очень даже сильно.

А в комендатуре меня ждала телеграмма: «Немедленно вылетай Москву вскл Код Алый четыре вскл Иванов тчк».

Меня буквально окатило холодом. Код «алый-4» означал открытие портала в Белорецке и наличие артефактов без живых людей.

Эпилог

Федор Матвеев. Белорецк

Федор, по уже сложившейся традиции, чуть забрезжил рассвет, расположился на мостках с удочкой. Да, теперь он не какой-то там сторож лодочной станции, а начальник водолазно-спасательной станции. Но это для всех. А для тех немногих, кто посвящен, он командир специального подразделения, подчиняющегося лишь товарищу Берии и товарищу Сталину. Местный начальник НКВД был в курсе и поэтому всегда в общении был вежлив и обходителен.

Заварилась вся эта каша вскоре после того, как Михаил уехал в Москву. Вернее, его туда увезли. Вот ведь