Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

о проектируемых правительственных мероприятиях. Все, что делалось в статс-секретариате, неизбежно становилось общим достоянием финляндских политических деятелей и редакций. Даже В. К. Плеве не удалось вполне пересоздать этого оплота обособленников. «Считаю необходимым, писал генерал-губернатор, передать вам выписку из стокгольмской газеты «Aftonbladet», из которой очевидно, что из состава статс-секретариата еще не изгнаны все изменники... Поверьте, что пока будут шведы — держать секреты немыслимо». Дело на этот раз было столь секретно, что о нем не знал даже директор канцелярии генерал-губернатора (16 октября 1901 г.). Сенатор, предназначенный к высылке, узнал об этом, хотя официальной переписки о нем еще не было. «Я наверное знаю, — говорил сенатор двум своим коллегам, — что обо мне был доклад Государю, откуда же я это знаю, не считаю себя в нраве вам сказать». Бывали и такие случаи, что заграничные агентства узнавали о распоряжениях русской власти ранее, чем сведения о них доходили до главного начальника края. При содействии бывшего товарища министра статс-секретаря графа К. Армфельта, агитаторы надеялись поднести Монарху так называемый адрес ученых Европы, который они сами прозвали «международной бомбой». Гр. К. Армфельт принимал близко к сердцу и другие дела финляндцев, за что ему «сограждане, депутации финских людей и сеймовые депутаты» выразили «горячую благодарность за пламенные патриотические чувства и за благородный порыв содействовать разрешению вопроса, который разбился о роковой формализм.» (20 марта 1899 г.).

Иногда действия «петербургских шведов», как называл их генерал-губернатор, очень существенно подрывали русские интересы. Во время голода в северных губерниях Финляндии (1902 — 1903 г.), в Гельсингфорсе действовал какой-то своеобразный центральный комитет. Во главе его находились лица, ушедшие демонстративно в отставку. Неизвестно, кем комитет был организован и кем утвержден, так как устава он не имел. Петербург, с своей стороны, пожелал оказать посильную помощь бедствующим финляндцам. В статс-секретариате остановились на мысли учредить особый комитет для сбора пожертвований. Когда генерал-адъютанту К. О. Кремеру, председателю Российского Красного Креста, «предложили встать во главе комитета при статс-секретариате по сбору пожертвований, то он поставил условием своего согласия, чтобы деньги направлялись прямо в центральный Гельсингфорсский комитет. Это условие было принято (16 января 1903 г.). Оно, видимо, очень огорчило начальника края, так как он писал по этому поводу: «Петербургские шведы, интригуя против генерал-губернатора, направляют пожертвования в пользу голодающих финляндцев не в мою канцелярию или в отделы Красного Креста, что было бы естественно, а неведомому центральному комитету, действующему без разрешения моего и даже без устава». А он (центральный комитет) «способен русские жертвы употребить во вред их жертвователей, на поддержку брожений». Если бы деньги шли через русские руки, «бедняки знали бы своих русских благодетелей»... (20 февраля 1903 г.). Вскоре выяснилось, что даже среди финляндцев Гельсингфорсский центральный комитет не пользовался полным доверием сограждан. Такое недоверие было открыто выражено в полемике, возникшей по вопросу о его бесконтрольной деятельности. В «Hufvudstadsbladet» отмечено было, что среди рабочих раздавались жалобы на то, будто бы «господа» присвоили себе часть денег, собранных в крае в пользу голодающих.

Несмотря на все это в Гельсингфорсский центральный комитет были переданы 25 тыс. рублей из Российского Общества Красного Креста. Мы уже не говорим о других крупных пожертвованиях.

Русское чувство, конечно, было уязвлено подобным распоряжением. В Финляндии существовало десять отделов Российского Красного Креста, и председатель его обошел их своими прямыми действиями по благотворительности! Для целей же сближения финнов с русскими было бы особенно полезно передавать русские деньги через русские же учреждения. Неудивительно, что генерал-губернатор писал тогда: «Дело шло бы лучше, если бы... не кидали в колеса палок».

Периодическая печать, как орудие политической борьбы, не была обойдена и забыта. В Петербурге имеется уже польский орган «Край», немецкие «Zeitung» и «Herold» для того, чтобы давать тон русскому общественному мнению. Финляндцы не раз добивались того же (в восьмидесятых годах В. Головин и Фразер, в последнее время Гренгаген); но так как это им не удавалось, то они пользовались русскими изданиями. Во всех почти либеральных редакциях Петербурга сотрудничали финляндцы. В «Вестник Европы» посылали свои статьи Л. Мехелин, Р. Германсон, И. К. Ирье-Коскинен, Игельстрем; в «Северном Курьере» и в «Вестнике Всемирной Истории» работал Сандр (Тавастшерна); в «Русском Труде» — Укко, в «Мире Божием» — Фирсов (Форселлес); в «Петербургских Ведомостях» в одно время печатались дословные переводы статей «Nya Pressen» и т. д. Кроме того финляндские идеи распространялись в нашей печати довольно многочисленными русскими перьями. Вообще в течении 1898 — 1904 гг. финляндцы старались ознакомить Россию со своими политическими воззрениями и приняли меры к тому, чтобы русское общество и русские власти смотрели на финляндские дела финляндскими глазами. С русской точки зрения финляндские дела освещались относительно редко и робко. — «Сметь свое суждение иметь» дерзали немногие...

Виды Ульяновки — имения Н.И. Бобрикова

XII. Печать

«Лучшей и наиболее деятельной особенностью агитаторов явилась местная печать. Ее едва ли даже правильно назвать пособницей, так как она в сущности представляет собой один из главных очагов всех беспорядков в крае. Газеты поддерживали и пропагандировали недовольство, развивали ложный патриотизм, подготовляли оппозицию, скрывали от русской власти разные преступные затеи, подстрекали народ к выселению, а также к преследованию коробейников и вообще к мелочному, но крайне назойливому, гонению против всего русского». В этих строках отчета (15 октября 1902 г.) генерал-губернатора заключается краткая характеристика финляндской печати.

В другом документе того же 1902 г. Н. И. Бобриков, коснувшись печати, писал: «На первых же порах управления краем, мной было замечено, что наиболее вредит Финляндии ее собственная периодическая печать. Все редакции газет ставили себе обязанностью, при каждом удобном случае, воспроизводить учение о финляндской «государственности» и напоминать, что требования и интересы Финляндии совершенно различны от требований и интересов России. В последней всегда старались видеть иностранную державу. Сведения о ней давались газетами в самом ограниченном размере, причем они печатались обыкновенно в особом отделе, который помещался на последней странице перед объявлениями. Россия часто даже не называется по имени, а отмечается, как «восточная соседка». Все это до такой степени усвоено финляндцами, что Петербургскую губернию они часто называют Ингерманландией. К этому надо присоединить еще дерзкий и заносчивый тон, усвоенный газетами, который крайне дурно влиял на постоянных читателей. Из печати Империи систематически и тенденциозно выбиралось только то, что могло внушать нерасположение к русскому делу, русскому народу и к православной вере). Затем я заметил, что крупнейшие исторические события России, ее политические торжества и т. п. никогда