Моргемона (СИ) - Ирина Аркадьевна Орлова

— Убийство Сагарии Райской Птицы потрясло меня когда-то. Я ненавидела её за то, что она опозорила род Мадреяров, разнеся повсюду весть о своей внебрачной связи с моим братом Вазантом. Но жестокость её убийства была настолько же ужасна, насколько сильна ненависть ведьмы к сопернице. Эта женщина убила ради своей любви. Диатрис Ландрагора же ради своей любви села на дракона и вступила в бой бок о бок с Энгелем, и поэтому я, как королева-мать, обвиняю марледи Ланхолию.

— Я обвиняю марледи Ланхолию! — подхватил марлорд Вазант в ужасе. — Сагария кружила головы мужчинам, но от расправы над ней кровь стынет в жилах. А лорд-канцлер Магр Денуоро, а почтенный член торговой гильдии Мелиноя…!

— Я обвиняю марледи Ланхолию, — эхом повторила Гидра. — Она угрожала мне смертью перед венчанием с Эваном, а Аврора должна была стать жертвой её ненависти — и оправданием тому, чтобы это выглядело как интерес ди Монифы.

— Мы обвиняем марледи Ланхолию, — произнесли Иерархи, поднявшись со своих мест. Всякий держал в руках свитки и книги. — Если б не посмертное признание Иерофанта Рхаата, мы бы так и не понимали, кто губит Рэйку, освобождая Мелиноя. Но мы успели. Последняя печать ещё держится — вопреки ненасытности этой ведьмы.

— Мы обвиняем марледи Ланхолию! — зазвучало со всех сторон.

Гидра тонула в этих словах, как в райском пении. Она слабо улыбалась и наблюдала за смятением матери, которая, разумеется, оставила далеко от себя все свои колдовские вещи. Наверняка даже не держала в рукаве лунный камень, боясь досмотра.

«Ты знала, что я буду пытаться рассказать о твоём колдовстве, но мои речи были бы жалки и смешны. Ведь у меня не было никаких доводов, лишь слепые обвинения. Ни ты, ни я не ожидали, что в наше противостояние войдёт Иерофант — тот, кто знал куда больше нас обеих», — восхищённо думала диатрис. — «Мне впервые кажется, что сила Богов — не пустой звук».

— Обвиняя вас именем Богов и Великой Матери, марледи, я лишаю вас титула и всех прав верноподданной Рэйки. Под стражу церковных рыцарей её! — велел Иерофант. И обернулся к Гидре, поведя рукой.

Он указывал на трон.

Под гневный рёв леди Ланхолию поволокла гвардия в зелёных плащах, а Гидра, как в тумане, прошла до своего изящного трона и села. И вопли ненависти сменились на восхищённые и громкие:

— Доа! Доа! Диатрис!

Она моргнула, и слёзы тронули её глаза. Вся Рэйка была у её ног, но её солнце погасло.

Однако, хотела она того или нет, королевство вступило в новую эпоху. Впервые после периода смуты, возникшей из-за смерти диатра Эвридия, в стране установилась единоличная власть. И она прекрасно понимала, насколько жалко выглядит на троне. Её никто не учил ни законам Рэйки, ни правилам распределения денег из казны, ни тонкостям международных отношений, ни другим сложным решениям. Поэтому она сформировала Совет, в котором экономические решения делегировала марлорду Вазанту, военные — сэру Арбальду, а международные — ди Монифе. Были и другие внутренние проблемы, которые она отдала лорду-адмиралу Хойя. Но любой из знати понимал: вскоре это приведёт к формированию коалиций между членами Совета, и для Рэйки взаправду настанут тёмные времена.

Впрочем, даже самые ярые противники женщины на троне пока вели себя тихо. Первые два лунара никто не винил Гидру в том, что она устранилась от дел. Вся Рэйка скорбела вместе с ней. Диатрис не было ни на приёмах, ни на церемониях; её не видели ни на Аратинге, ни в самой столице. И никто не знал, что она едва спит ночами — но это было видно по её иссыхающему, измученному лицу.

Она добралась до таких высот, до которых мог воспарить лишь дракон. Но была там, над облаками, в одиночестве, лишена хоть какого-либо смысла жить. Не хотела умирать лишь назло матери и судьбе отца.

И долго она избегала Мелиноя, но всё же вернулась. Птимен, десятый лунар года и шестой лунар дождей, был ласковым временем на побережье. Солнце стало не столь жарким, но зимние ливни ещё не начались. Кто-то из лордов принял регентство над городом, но гвардией местных иксиотов, как всегда, руководил сэр Леммарт.

Он встретил Гидру в порту и подал ей коня. И всю дорогу сопровождал её рассказами о том, как он видел поднявшегося над горами Сакраала.

— …и нет, я могу поклясться, это было не облако! Гидра?

Её так часто назвали «Ваша Диатрость», что она с непривычки очнулась от забытья и подняла на рыцаря взгляд, пока ехала рядом с ним по мелинойской улице.

— Посмотри по сторонам, — подбодрил её Леммарт и взглядом указал на растущие на улицах новые дома — из дуба и сосны, а то и из камня. — Мелиной живёт дальше. Как Энгель и хотел.

— Ага, — потерянно кивнула Гидра. Она была одета в чёрное каждый день и каждую ночь, и корона на её голове скорее давила, чем украшала. Рыжие волосы отросли чуть ниже плеч, но кудрявились так слабо, что больше походили на сухую солому.

Иными словами, сколь бы она ни храбрилась, всякий видел, что диатрис проживает свою вдовью жизнь в муках.

— «Ага», — передразнил её Леммарт и вновь поймал её взгляд своими острыми золотыми глазами. Для этого ему пришлось преградить ей дорогу своим конём. — Гидра. Ты смотришь, как мёртвая, хотя ещё живая.

— Я знаю.

— Я не могу помочь тебе с твоим горем. Но одного прошу: если ты вздумаешь пойти куда-нибудь одна, в лес, и ещё и ночью, как это обычно бывает у потерянных людей, просто позови меня. Ладно? Не знаю насчёт тигров, но пантер я тут видел.

— Хорошо, — соврала Гидра.