Черный день - Алексей Доронин

Слепой инстинкт самосохранения гнал их прочь с насиженных мест, но не к спасению, а навстречу верной гибели. Это была не эвакуация, а исход. Великий поход леммингов. Когда-нибудь историки — если в мире они снова будут — должны именно так назвать этот безумный зимний марафон.

Он свернул к ближайшей панельной пятиэтажке. Отсюда и начнем. Весь городок, даром что в нем было всего пятнадцать тысяч жителей, он проверить не успеет, но в паре-тройке домов пошерстит.

Первый подъезд, железная дверь с домофоном распахнута настежь. Гостей ждем… Саша поднялся по занесенной снегом лестнице. Все стекла уже давно повыбивало ветром, и теперь только он один гулял по вымершим пролетам, завывая в вентиляционных трубах и хлопая навсегда распахнутыми окнами. Тем лучше.

На первом этаже ему не повезло — все три двери были закрыты. Лезть в окна в зимней одежде ему не улыбалось, поэтому он, не задумываясь, поднялся выше.

Там ему повезло больше. Увидев на лестничной площадке телевизоры, компьютеры и другую ценную бытовую технику, парень лишь хмыкнул. Значит, и здесь некоторые горожане бежали вместе со всем домашним скарбом. Что-то вытащили за дверь, часть шмотья успели спустить вниз и запихнуть в грузовики. Но таких хозяйственных людей было мало — большинство удирало налегке, взяв с собой лишь деньги и паспорта, такие же бесполезные, как весь этот высокотехнологичный металлолом.

Остовы этих «газелей», «рено» и «тойот» ржавели теперь где-то на трассе, намертво застрявшие в бесконечных сугробах. В кабинах порой оказывались тела водителей, а в кузовах — потрескавшиеся и покоробившиеся от мороза предметы их обихода, спасенные с таким трудом. Данилову попадались даже кухонные гарнитуры эпохи «застоя» и хрустальные сервизы тех же годов выпуска. Саша видел в этом такой же смысл, какой вкладывали древние в свой ритуал погребения, когда в могилу клали оружие, амфоры с вином и зерном, украшения и даже рабов и коней, чтоб усопшему было не скучно там, куда он уходил.

Да кто бы говорил. Сам был таким же дураком всю жизнь. Жмот несчастный. Не мог поверить, что в гробу карманы не предусмотрены. Трясся из-за каждой копейки, на себе экономил. Откладывал на черный день, ага.

И чем стали эти деньги? Если посмотреть на Армагеддон с позиции финансиста, то он представляет собой лишь обвал на бирже. До нуля. И такую же инфляцию, когда мешок денег не стоит мешковины, из которой сделан. Суета сует. Прав был его тезка Македонский, завещав похоронить себя с раскинутыми руками — мол, ни с чем пришел в этот мир, ничего и не забираю с собой.

Саша зашел в левую открытую дверь. Бедненькая обстановка, совковый, как принято говорить, интерьер. Но это еще ни о чем не говорит. Наоборот, люди пожилые, старой закалки, ответственнее подходят к устройству запасов. У этих нюх на катаклизмы — мало, что ли, на их долю выпало?

В прихожей мутное зеркало, разделенное на десяток секций, как фасеточный глаз мухи. Разбитое, оно обещало семь лет несчастий. Нет, столько ему при любом раскладе не протянуть, даже семь недель будут чудом.

Александр взглянул в самый крупный из осколков и вздохнул. Sic transit gloria mundi. На него смотрел уже даже не бомж — дикарь. Любой бездомный несет на себе печать утраченной цивилизованности, глядя на него, можно смутно догадаться, кем он был в прошлой жизни: рабочим, селянином, инженером, учителем. А с Сашей это не проходило. Черта с два, да он со своей щетиной выглядел натуральным Крузо, но уже после тридцати лет на острове, хотя скитался всего неполные три недели. Правда, вместо тропического острова судьба, казалось, забросила его в самое сердце Антарктиды. Будто он всю жизнь мечтал стать героем-полярником, блин.

Он стал настолько «бывшим», что распознать в нем без пяти минут кандидата наук не смог бы никто. Все нити, которые связывали его с прошлым, были разорваны, причем лишь часть из них оборвала катастрофа, обрушившаяся на него. Остальные он оборвал сам, чтобы облегчить себе задачу выживания в мире, где лингвистика была без надобности и где котировался только один язык — сжатых кулаков. А бороду он отпустил не для красоты, естественно. Не очень-то приятно бриться на морозе.

Равнодушным взглядом Данилов пробежался по фотографиям на стене. Мужик, по виду простой работяга, жена — домашняя курица, двое ребятишек-погодков младшего школьного возраста. Что с ними сталось? Да черт их знает. Сашу сейчас волновало только то, что осталось после них. Надо проверить шкафчики. В спешке хозяева запросто могли что-нибудь забыть.

Улов был невелик, но он все же был. Литровая банка засахаренного варенья — малина, лучше не придумаешь! — немного сухарей и початая коробочка сахара-рафинада. Во второй квартире, не в пример более обеспеченной, носившей следы евроремонта и даже кое-каких дизайнерских решений, не нашлось и того. Как корова языком слизнула. Больше во всем подъезде не оказалось ничего стоящего.

Данилов не стал тратить время и силы на то, чтобы проникнуть в закрытые помещения, хотя жизнь уже худо-бедно научила его управляться с ломиком. До заправского домушника ему было далеко, да и не стоила игра свеч. Вокруг было полно открытых квартир, только зайди в соседний подъезд.

Глава 7

Преступление

Вскоре осмотр был закончен. Больше он почти ничего не принес. Александр быстро сбежал по лестнице, замер перед темным прямоугольником двери и остановился на пороге, погасив фонарик. Жизнь уже научила его быть бдительным. Прежде чем выйти на крыльцо, парень долго всматривался и вслушивался в окружающую ночь.

Тихо и спокойно в мертвом городе. Только, как в песне поется, ветер гудит в проводах. Данилов осторожно высунул голову и огляделся. Вроде бы горизонт был чист. Лыжи вместе с палками, которые он аккуратно прислонил к стене дома, повалило ветром. Парень наклонился за ними и в этот момент услышал шорох слева, со стороны подвала, слишком громкий, чтобы быть вызванным естественными причинами. Данилов обмер. Боковым зрением, урезанным из-за капюшона, накинутого поверх шапки, он уловил темный силуэт, метнувшийся к нему, начал оборачиваться…

Поздно! В свете дрогнувшего фонаря мелькнуло что-то блестящее. Тень нанесла парню вполне осязаемый удар, от которого тот должен был упасть с разрубленной головой. И упал бы, но реакция не подвела Сашу, и он успел заслониться лыжной палкой.

Треск разрубаемого стеклопластика… Правую руку больно рвануло и выкрутило. Еще немного, и она сломалась бы, как ветка. Левая непроизвольно разжалась, «вечный» фонарик выскользнул из сведенных судорогой пальцев, но не нырнул в снег, а стукнулся о наледь, покрывшую деревянный тротуар. В нем что-то хрустнуло, и, дважды мигнув на прощанье, он погас, в очередной раз доказав, что в мире нет ничего вечного.