Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 - Альманах

В группе интербригадовцев в составе около 40 человек, прибывших в лагерь, были одни иностранцы – немцы, венгры, поляки, чехи и даже один француз[195]. Как уже отмечалось, первая группа репатриантов была отправлена из лагеря на родину еще 14 июля. Из 205 человек только 59 были бывшими военнопленными, остальные, то есть 146 человек – интербригадовцы.

Напомним, что, по словам представителя французского военного командования, в феврале 1943 года среди интернированных «политических», то есть, вероятнее всего, в первую очередь интербригадовцев, было 156 русских. Практически все они и были репатриированы в июле.

7 ноября в лагере был устроен праздничный ужин. Приехал И.И. Аваев. Поздравил с праздником и сообщил, что получено известие о взятии Киева советскими войсками. Раздались бурные аплодисменты[196].

Вскоре число обитателей лагеря приблизилось к сотне. Этого было достаточно, чтобы начать подготовку к отъезду, поскольку союзники предоставляли транспорт только в том случае, если в группе было не менее 80 человек. Была образована рота в составе двух взводов интербригадовцев и трех взводов советских военнослужащих. Командиром роты Аваев назначил Фридмана, представив его как старшего лейтенанта, несмотря на то что он был всего лишь сержант. Среди советских военнослужащих не было офицеров, но среди интербригадовцев большинство имело офицерские звания, так что командовать ими сержанту было неудобно[197].

Следующий эпизод, описанный Б.Н. Фридманом, обращает на себя особое внимание. «Аваев сказал мне также, – пишет автор, – что, поскольку дипкурьеров в посольстве нет, мне будет доверена доставка в Тегеран дипломатической почты. “Для этой цели нужен еще один человек”, – добавил он. И по моей рекомендации такой человек был выделен. Назову его Андреем.

Наступил день отъезда. Накануне нас с Андреем отвезли в город, и Аваев в своем номере прибинтовал нам к груди по пакету с бумагами. “Только через ваш труп”, – с улыбкой напутствовал он нас»[198].

Как известно, еще 16 августа 1941 года ставка Верховного Главнокомандования издала за подписью И.В. Сталина приказ № 270, в котором советские военнопленные объявлялись предателями и по возвращении домой должны были идти под трибунал. Однако, как свидетельствует поведение И.И. Аваева, высокопоставленного дипломата, люди интеллигентные, вне зависимости от своих постов, понимали и причину издания этого приказа, и то, что бывшие военнопленные, несомненно знающие о приказе № 270 и тем не менее добровольно возвращающиеся на родину, не могут быть предателями. Об этом говорит и ряд других эпизодов из воспоминаний Б.Н. Фридмана.

Репатриантов довезли на машинах до центрального вокзала Алжира и посадили в товарные вагоны с нарами. Через 10-12 часов они прибыли в портовый город Филипвиль. И.И. Аваев сопровождал отъезжающих. В Филипвиле группа поднялась на борт английского транспортного судна. Оно направлялось на Дальний Восток в конвое из 10-15 судов, охраняемых военными кораблями. Репатриантов разместили в просторном, благоустроенном трюме. К ним был приставлен английский полковник, отлично говоривший по-русски. В пути он пытался, как раньше французы, уговорить Фридмана не возвращаться на родину, но тот вновь категорически отказался[199].

Конвой направился к Порт-Саиду, прошел через Суэцкий канал и сделал остановку в Суэце. Там репатрианты сошли на берег и поездом добрались сначала до Каира, а оттуда – до Александрии. На вокзале их ждали машины, доставившие группу в английский транзитный палаточный лагерь на дальней окраине города. К группе был прикреплен английский офицер, сын русской эмигрантки и англичанина, хорошо говоривший по-русски. В Александрии в ожидании отправки репатрианты провели около двух недель[200].

В воспоминаниях Фридмана о пребывании в Египте особое внимание привлекают два эпизода. Вот первый из них:

«Дня через два после приезда в этот лагерь меня нашел человек в штатском, представился сотрудником советского консульства и предъявил служебное удостоверение. Он сказал, что его обязанностью будет следить, чтобы у нас не было здесь никаких трудностей и больших задержек с дальнейшим транспортом. Ему было лет двадцать пять, держался он просто, дружелюбно, и мы с ним даже сдружились, хотя я вскоре понял, что имею дело с сотрудником госбезопасности. Жил он в гостинице в центре Александрии. <…> Гебист каждое утро приезжал в лагерь, я докладывал ему, как обстоят дела, и он вскоре уезжал. Когда я с ним подружился, мы часто отправлялись в город вместе. Как-то я зашел к нему в гостиницу, он позвонил в Алжир Аваеву, и мне было очень приятно поговорить с Иваном Ивановичем, который интересовался, как мы доехали, как себя чувствуем. В другой раз мы вместе с гебистом пошли в кино, смотрели голливудский мюзикл, произведший на меня большое впечатление»[201].

А вот второй эпизод:

«В один из дней ко мне подошел человек лет пятидесяти в офицерской форме и на хорошем русском языке сказал, что рад встрече с русским офицером, что в Александрии живет довольно большая колония евреев, эмигрировавших из Советского Союза[202], что сам он и его семья принадлежат к этой колонии. “Мы будем очень рады, если вы найдете время побывать у нас”, – закончил он. Мы договорились о дне и часе встречи, он дал свой адрес. Во мне заговорило советское воспитание, и я, подумав, предложил гебисту поехать вместе со мной. Тот охотно согласился. Нас приняли с восторгом. Пришло много людей, желавших встретиться с русским офицером. Для собравшихся русские были героями, и мы в полной мере ощутили это на себе. Почти все хорошо говорили по-русски. Стол ломился от снеди и бутылок с вином»[203].

Приведенные эпизоды подтверждают, на мой взгляд, предположение о том, что люди думающие, в данном случае – безымянный «гебист», вовсе не относились к бывшим военнопленным как к предателям. Не было у них, в отличие от официальной позиции, и враждебного отношения к эмигрантам.

В день отъезда из Александрии к группе примкнули «трое потомков русских эмигрантов – юноша и две девушки, выразившие желание воевать с фашистами в рядах Советской армии»[204]. Репатриантов посадили в пассажирский поезд. «Каир, Исмаилия, ночью переезжаем по мосту Суэцкий канал[205], около двухсот километров по Палестине вдоль берега Средиземного моря[206], Хайфа»[207]. После торжественной встречи на вокзале в Хайфе репатриантов посадили в грузовые машины, оборудованные для перевозки людей. Караван направился через Иорданию в сторону Багдада по пустынной стратегической дороге.

Группа заночевала в оазисе Рутба, на полпути между Хайфой и Багдадом, в английском транзитном лагере. К вечеру следующего дня репатрианты прибыли в Багдад. Остановились на ночлег в военном общежитии. Утром их доставили на вокзал и посадили в вагоны третьего класса экспресса Стамбул—Басра. Из Басры на местном поезде репатриантов доставили в иранский город Ахваз, а вечером отправили оттуда другим поездом в Тегеран. Там, в советской оккупационной зоне Ирана, их встретила группа наших офицеров во главе с полковником. Ночевали в казарме. Дежурный офицер спросил Фридмана, в каком он воинском звании, когда и где попал в плен, «причем все это в сочувственном тоне. В комнате [дежурного] стоял широкий диван. Офицер принес мне подушку, одеяло, а затем большую тарелку с бутербродами и полный до краев стакан водки. Пожелав спокойной ночи, он удалился»[208]. На другой день к Фридману приехал человек в штатском – забрать диппочту. Затем репатриантов посадили в теплушку и отправили в Бендер-Шах, на берегу Каспийского моря. Там их разместили на окраине города в небольших домиках, кормили в столовой соседней воинской части. Через десять дней группу отправили на теплоходе в Красноводск, и уже оттуда в начале февраля 1944 года автор воспоминаний попал в Рязанский спецлагерь[209].

Воспоминания Фридмана написаны уже в конце 1990-х годов и для публикации не предназначались, так что, скорее всего, лишены какого бы то ни было идеологического налета. Судя по тексту, некоторые детали того времени стерлись из памяти автора, однако в целом воспоминания выглядят абсолютно достоверными.

Репатриантов из Северной Африки упоминает в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Солженицын, «…в 1943 были какие-то отбившиеся, ни на кого не похожие потоки вроде “африканцев”, долго так и называвшиеся в воркутинских строевках. Это были русские военнопленные, взятые американцами из армии Роммеля в Африке (“hiwi”) и в 1943 отправленные на “студебеккерах” через Египет – Ирак – Иран на родину»[210]. Речь идет, по-видимому, о тех, кто был репатриирован из Египта в начале 1943 года, правда, не американцами, а англичанами. Как видно из справки ФСБ, репатриантов из Туниса отправили не в Воркуту, а в фильтрационные лагеря.

Разгромив противника в Тунисе в мае 1943 года, Англия и США использовали затем Африку как плацдарм для открытия второго фронта на юге Европы. В процессе подготовки к этой операции в Египте появилась большая группа граждан СССР, служивших в польской армии Андерса.