Я не Поттер! - Марина Броницкая

— Невилл не виноват! — сладким голосом заявил Драко на весь зал и картинка с пергаментом лопнула, как мыльный пузырь, а сам я завертелся на месте в поисках говорившего. — Нет, ну что вы на меня так смотрите! Джинни, стань сюда, пожалуйста, а то меня не видно… да, не виноват! — приятель повторил, а окружившие его слизеринцы пооткрывали рты от изумления. — Разве человек в ответе за интеллектуальные способности, переданные ему родителями? А вы знаете, где сейчас его родители?! Сейчас я расскажу…

— А–а-а! — взревел пухлый, нагнулся и словно бык двинулся в самую гущу представителей зеленого факультета, ему только рогов для полноты картины не хватало.

Девчонки завизжали, Драко замолчал, отец заскрипел зубами и отвернулся, а Ремус схватил двуногий таран за шкирку и заорал:

— Драко Малфой, Симус Финниган — на помостки! Живо!

Я забеспокоился за приятеля, Симус — совесть и кулаки факультета, легче сразу заавадится, чем сказать плохое слово в адрес краснознаменных в его присутствии. Да и самое простое заклинание из уст ирландца способно сразить наповал, даже если изначально планировался букет ромашек и бантик. Он не специально такой опасный, конечно, но…

— Экспеллириамус! — спокойно сказал Драко, поклонившись на старинный манер и отставив одну ногу чуть назад.

Раздались охи и вздохи романтичных натур, а за ним:

— Экспеллириамус! — произнесенный раскрасневшимся от сдерживаемой злости Симусом.

Ирландец, понятное дело, был успешно и ожидаемо лишен волшебной палочки, а Драко, так же ожидаемо — победил. Гермиона расстроилась и предпочла отвести Невилла к мадам Помфри, что пора было сделать уже давно, а виновник её печали — Малфой, повернулся к Финнигану спиной и принялся изящно раскланиваться во все стороны, насмехаясь над ирландцем и его попытками уговорить Миллисенту подать ему палочку, упавшую к её ногам. Момент, когда ему это всё же удалось — все пропустили. Уж больно Драко был забавен в ту минуту, и пока на него в немом восторге пялились девчонки, я пялился на них, не совсем понимая причины, по которым пялятся они!

— Экспеллириамус! — заорал ирландец во второй раз. — Змеюка ты подколодная!

Первую часть вопля, а это был именно вопль, а не заклинание, вселенная в расчет не взяла. А, может, она тоже залюбовалась малолетним красавчиком? Не знаю, кто там и кем любовался, но палочка Симуса произвела на свет не просто змею, а змею магическую и ядовитую — серебряную кобру. Секунды решают все, и пока вздох ужаса только начал свой полет над головами пораженных школьников, а учителя только–только соизволили обернуться на крик, кобра уже готова была совершить свой смертельный полет. И пусть не заклятием Разоружения, а молниеносным ядом, но мой единственный друг был бы побежден на веки вечные, и больше никогда бы не смог меня отчитать за мое глупое поведение, стоя у зеркала и прилизывая вонючим гелем свои довольно красивые белоснежные волосы. Меня бы никто и никогда не простил — ни крестный отец Драко, ни настоящий, ни Джинни, ни Грэгори, никто…

— Замри, тварь! — зашипел я, и с каждым звуком лица присутствующих вытягивались и бледнели. — Не смей его трогать, это я тебе говорю! Я! Растворись!

Спустя мгновения у ног Драко больше не было никакой змеи, лишь маленькая лужица серебряной жидкости, похожей на ртуть. А у Ремуса Люпига больше не было сомнений, никаких, он получил свое личное доказательство, и пусть на деле оно ничего не доказывает — ему всё равно.

— Парселтанг… — прошептал он. — Парселтанг…

Глава 18. Часть 1

Он смотрел на меня так, словно сам на себя Силенцио наложил. Мне удалось даже услышать несколько звуков, похожих на мычание. Про себя Волдеморт явно проговаривал всё четко, однако меня старался не ругать и сдерживался, не потому что добрый, а потому что знает — бесполезно. Он сидел с противоположного края дивана, прозрачный как призрак, но качал головой, как самый что ни на есть живой и очень недовольный родитель. Открытую ладонь он поднес к лицу и задумчиво водил ею по переливающейся перламутром коже щеки, как шахматист, обдумывающий очередной решающий ход. Этот молодой человек устал, его глаза помутнели, волосы, казалось, утратили свой цвет и самую малость, но посерели. Разочарование может сломить любого, а Риддл разочаровался. Ненадолго, на чуть–чуть, но я еще раз убедился — все, что мыслит на этой планете, живое. Лорд не превратился в человека, а по–другому и быть не могло, и лишь только сейчас увидел, какой нереальный путь ему необходимо преодолеть, чтобы вернуть самого себя. На этом пути нет ни начала, ни конца, ни удобных диванов, ни друзей, ни тела, способного радоваться солнцу и дрожать от стужи — ничего и никого, кроме врагов.

Интересно, хотел он хоть когда‑нибудь дать задний ход? Купить дом, наподобие Малфой–мэнора, и заняться в нем обожаемым искусством древней магии, распространением своих идей в среде единомышленников, или еще чем‑нибудь, чего душа бы пожелала? Но вместе с тем выходить на улицы и здороваться с кем‑нибудь? Пить кофе в Косом–переулке из маленькой белой чашечки, наслаждаясь испуганным шепотком школьниц за спиной, узнавших в красивом незнакомце известного оппозиционера власти? И правда ли убийство той, кого убивать он не хотел — не его выбор, а… чей‑то еще?

— Марта… — прошелестел безжизненный голос.

— А?

— Её звали Марта, Гарри. Она была внимательной, умела слушать.

— Это… плохо… — я замялся. — Ну, что я её отправил… туда?

Риддл встрепенулся, сел ровно и тоном, не терпящим возражений, заговорил:

— Ты прекрати меня радовать подобными вопросами и действиями! Что за тяга такая — всех жалеть? Ты же врешь, тебе никого не жаль!

— Вру… — согласился я с очевидным. — Просто хочется попробовать, как это!

— Не изводи себя, маленький еще философией маяться… — строго пробурчал он. — У меня от твоих мыслей — бессонница!

— Вы же не спите!

— Это не я не сплю, это ты много думаешь!

— Не смешной юмор…

— Что ты сказал?!

Я возопил, пытаясь заглушить собственную дерзость:

— Так плохо или не плохо?! Плак… Марта эта ваша, как ей там?

Риддл поморщился и почесал ухо.

— Я не живой, а не глухой… — тихо возмутился он. — Да какая мне разница, как ей там? Она погибла слишком много лет назад, чтобы я её помнил. Ты все правильно сделал, не терзайся грифиндорским духом… и не ори больше! Ясно тебе?!

— Ясно…

Под шум прибоя мы замолкли на минуту, ленясь произносить ненужные слова, ведь ими все равно не сказать, как нам сложно.

— Вам нравилась Марта, нравилась… — во мне взыграло неудовлетворенное любопытство, и я нарушил такое единогласное молчание. — И крестарж во мне — это любовь!