Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт

Выдержка седьмая:

Внутренний отрывок, том V («Небесный Матриарх»), «Примации: Клавикулус Матри»

Итак, да будет известно:

Я узник здесь. Я забран от своего мира, от своей конгрегации, от своей Церкви. Они мертвы, я предполагаю. Они жертвы Бога-Трупа, уничтоженные его злосчастными заботами. Я узник его сына-демагога, его потайного апостола. Я пленник его Инквизиции, но — узри — я не отверг любовь Матери.

Она во мне. Она жива. Она вытерпит, да.

Они требуют моего признания. Они раздели меня, и заткнули кляпом, и ударили меня, они били меня тернистыми палками и резали мою плоть кривыми ножами. Они говорили, что я буду спасён, если только отрекусь. Если только я откажусь от своей покровительницы. Если только я предам Её величие, Её имя, Её милость.

Они просто глупцы.

Узри, инквизитор, и солдат, и крестьянин. Узри, апостол иссохшего мессии. Узри, ты слабая тварь, ты уродливая тварь, ты нелюбящая тварь, ты пустая тварь: Великая Небесная Матерь приближается! Благословенна будь!

Я умираю.

«Ползуна» мотало из стороны в сторону. Зажимы продолжали двигать аппарат вверх по привязному тросу, несмотря на свободное вращение подъёмника вокруг центральной оси. Гхейт как мог боролся с позывами рвоты.

Напротив него, с головой уйдя в кипу пожелтевших бумаг, кивая или агакая каким-то заинтересовавшим его материалам, сидел кардинал Еврехем Арканнис, не обращая никакого внимания на своих спутников. Трикара рядом с ним слизывала с когтей густой сироп крови, длинный язык со змеиной цепкостью, хлюпая, обвивал бритвенно-острые края.

На пусковой площадке произошло небольшое сражение, когда толпа увидела, что последний подъёмник готов к отправлению. Трикаре пришлось прокладывать хозяину дорогу.

Гхейт сидел молча, угрюмый, сбитый с толку и злой одновременно, и вспоминал…

Смерть своего хозяина он едва заметил. Даже когда останки тела, разорванного и изувеченного взрывом броши, рухнули на пол, Гхейт не ощутил ничего, кроме злости на предательство.

Для него не было никого превыше хозяина. Он именно так и признался тогда Арканнису: его преданность в первую очередь принадлежала Крейсте, а затем Церкви. И теперь в душе появилась зияющая пропасть.

Но прежде чем затихло эхо взрыва, прежде чем члены Совета восстановили внешнее приличие и обтерли с себя кровавые брызги, стремглав прибежал контагий с известием.

Патриарх поднимался из своего логова.

— Наконец-то, — произнёс Арканнис и повернулся к Совету: — Сообщите всем. Началось.

Сильный толчок тряхнул подъёмник, скинув Гхейта с места. Он молча поправился, невротически представив, как Трикара смеётся над ним под сенью своего капюшона. Голова Арканниса еле мотнулась.

— Прошли ионосферу, я полагаю, — произнёс он, не отрываясь от бумаг.

Гхейт ёрзал, испытывая дискомфорт от решения, которое принял. Он размышлял, как это будет для его братьев и сестёр маелигнаци, когда Она придёт. Он размышлял, будет ли их поглощение таким же чудесным, как его учили ожидать. Он размышлял, в самом ли деле они вознесутся, чтобы занять своё место рядом с Ней.

Он размышлял, узнает ли когда-нибудь.

Воспоминания о последних часах на Гариал-Фоле превратились в кавалькаду впечатлений, сходящихся в одну точку, и Гхейт потерялся в этом разбитом калейдоскопе.

Когда останки магуса-предателя утащили и сбросили в ямы пуриев, и голодные хищники принялись драться над ними и рвать на части, Совет запел. Хор психических указаний, который бил ключом сквозь воздух и камень, вкладывая приказы, которые отдал Арканнис, в сознание каждого контагия, каждого шипящего маелигнаци, каждого выводка сгорбленных пуриев.

Они выпевали свой призыв к оружию, и в каждом районе каждого квартала, в каждом округе и ярусе-гетто, в каждой трущобе и археотеховой высотке верные дети Матери отвечали.

Полки СПО долго не продержались. Те немногие роты, чьи оставшиеся унтер-офицеры могли хоть как-то взять на себя командование, оказались вскоре расколоты, когда контагии, скрытые в их рядах, проявили себя, шагая с пустыми лицами по спальням и столовым, невозмутимо нажимая на спусковые крючки автоганов или размахивая зазубренными боевыми ножами. Если они и испытывали какое-то наслаждение или жалость от своего предательства к тем, кто когда-то считал их товарищами, даже если они действительно это осознавали, то не подавали виду.

Другим отрядам повезло ещё меньше. Без командиров они рассыпались по городу, разделившись на двойки-тройки, чтобы бороться с растущей анархией или подпитывать её — на своё усмотрение. Беспорядки разрастались, накрывая каждый район, и на каждом углу на людей в форме наваливалась толпа, с воплями хватая и протаскивая их по улицам, оставляя на обледеневшем рокрите клочья одежды и содранной плоти.

Постороннему наблюдателю могло показаться, что повстанцы уже среди толпы, но — нет, на столь ранней стадии всякое насилие было лишь плодом страха и озлобленности — естественной и неразбирающей. Никакие тайные планы ксеногенов, никакой шёпот псионических голосов не управлял этой бойней.

Культисты появились в полночь. Распевая радостные гимны своему приближающемуся божеству, облачённые в белые и красные одежды с вышитыми знаками Нового Рассвета, они толпами высыпали с тайных собраний и импровизированных молитвенных сеансов по всему городу.

Против них остались лишь вигиляторы, лишённые командования и измотанные непрерывными стычками с разъярёнными толпами.

Церковь Небесной Матки прорвалась сквозь их синтеплексовые щиты, словно первая волна надвигающегося цунами, и к моменту, когда были подтянуты первые тяжёлые стабберы, когда из тайных хранилищ выползли первые давно хранившиеся там «Леманы Руссы», когда переднего края толпы достигли первые покрытые священными писаниями огнемёты — бронированные судьи уже отступали и, бросая силовые булавы, разбегались в поисках укрытия.

Это была бойня.

И Арканнис спросил у Гхейта:

— Ты пойдёшь со мной?

И Гхейт, взглянув на блестящее кровавое пятно — всё, что осталось от его бывшего хозяина, кивнул не раздумывая.

И час спустя после того, как конгрегация впервые развернула свои знамёна и начала петь в предвкушении прибытия Матери, гражданское ополчение, полное дилетантов и горячих голов, насмотревшихся на избиения вигиляторов, вместе с немногими разбросанными фрагментами уцелевших СПО собралось на огромной площади перед ярусом-мезонином Заблуды. Они были похожи на орду муравьёв, марширующих и проходящих обучение в сердце могучего гнезда. И когда унтер-офицеры и сержанты выступили с неумелыми высокопарными речами, они были приняты со всем воодушевлением и яростью самых убедительных обращений величайших из героев.

Их обманули. Их атаковал изнутри рак, который вовремя не диагностировали и не вылечили. Они были разъярены до крайней степени, и когда ополчение двинулось на районы, захваченные Церковью, ненадолго показалось, что они смогут изменить исход войны и спасти город.

И тогда патриарх повёл своих родичей в битву.

Для жителей это, должно быть, выглядело, как будто из-под земли поднялись ночные кошмары.

Из убежищ и канализационных коллекторов, из парящих вентиляторов и разорванных дымовых труб. Передвигаясь с сухим рачьим шорохом, отводя окостеневшие сегменты хитина, чтобы с вожделением оскалить длинные зубы. Щёлкая и стрекоча, скрежеща когтями друг об друга. Киша, как муравьи. Налетая стаями.

Первыми шли пурии — тайком пробираясь вперёд, отталкиваясь длинными ногами, поджав внутрь когти-серпы. Они появлялись, словно пауки. По стенам и потолкам, с той же грацией, что и по усыпанной телами земле, перебирая лапами, вздымая шипастые плечи при каждом мощном движении.

Маелигнаци шли несогласованной армией, каким-то многообразным сборищем. Вот похожие на огров выводки первого поколения отталкивают в сторону арбитрский танк, там хищные стаи лоснящихся охотников-убийц второго поколения набрасываются на визжащую добычу в руинах лагеря СПО.

И возвышаясь над всеми, раздутый, завывающий, ревущий, трещащий псионическим запахом, на волне из крови и костей двигался патриарх. Красным туманом клубилось горячее дыхание, на исполосованных запёкшейся кровью боках испарялся оседающий лёд.

Последний «ползун» уносил Гхейта, Трикару и Арканниса к орбитоплатформе. Гхейт поднялся на борт, даже ни разу не оглянувшись.

По сравнению с городом внизу, по которому, словно заразная сыпь, распространялось безумие, орбитоплатформа была похожа на безмолвный мавзолей. Проскользнув через автоматизированные двери шлюзов — всякий новый лязг металла об металл тщетно пытался нарушить целостность тишины — троица обнаружила, что вторглась в замёрзшую могилу.