Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

Поправки к Договору по ПРО

Дискуссии о внесении поправок в Договор по ПРО начались летом 1992 года. 20 лет назад, когда президент Ричард Никсон и генеральный секретарь Леонид Брежнев подписали этот договор, мир был другим. Сверхдержавы пришли к соглашению, что стабильность обеспечивалась тем, что каждая из сторон обладала такими ядерными силами, которые могли уничтожить другую сторону даже после нанесения ею первого удара. Другими словами, стабильность обеспечивалась гарантированным взаимным уничтожением (ГВУ). Для обеспечения ГВУ договор запрещал любые меры, которые могли бы позволить одной из сторон нейтрализовать силы сдерживания другой стороны, и, таким образом, прекращал гонку в сфере оборонительных вооружений, в то время как гонка наступательных вооружений (несмотря на все соглашения о контроле над ними) продолжалась. С учетом поправок 1974 года Договор по ПРО ограничивал каждую из сторон возможностью развертывания противоракетной системы только в одном месте (Соединенные Штаты уже давно демонтировали свою систему в Северной Дакоте, но русские все еще сохраняют свою противоракетную систему вокруг Москвы).

Но даже при наличии действующего договора Соединенные Штаты и Советский Союз продолжали исследования в области противоракетной обороны. В 1983 году президент Рональд Рейган четко дал понять, что считает ГВУ безумием, и взял курс на создание в США системы стратегической противоракетной обороны, которую его критики назвали программой «звездных войн». Но, истратив в 80-х годах миллиарды долларов на различные программы противоракетной обороны, Соединенные Штаты к началу 90-х годов не смогли добиться ощутимого прогресса в создании системы, которая смогла бы обеспечить защиту от стратегических ракет.

В начале 1991 года, когда «холодная война» практически закончилась, президент Джордж Буш-старший выступил не за продолжение стратегической оборонной инициативы Рейгана, а за создание более ограниченной системы, которая могла бы защитить США от случайного запуска советских ракет, — программы глобальной защиты от ограниченных ударов. К концу этого же года, по мере того как росло понимание, что наибольшую угрозу представляют государства-изгои, администрация Буша стала рассматривать систему глобальной защиты от ограниченных ударов как поле возможного сотрудничества США и СССР в плане защиты от потенциальных ударов со стороны таких стран, как Северная Корея или Иран{961}.

В конце 1992 года, когда Советский Союз уже перестал существовать, Ельцин предложил свой собственный план создания глобальной оборонительной системы, и два президента обсудили его во время встречи на высшем уровне в Кэмп-Дэвиде. Сторонники противоракетной обороны в Пентагоне считали, что новая обстановка создает весьма благоприятные условия для возобновления работ по созданию глобального щита. Однако идея противоракетной обороны не вызывала такого же энтузиазма в Госдепартаменте и Совете национальной безопасности, и администрация Буша решила сосредоточиться в первую очередь на достижении соглашения о снижении уровней наступательных ядерных вооружений. К лету Ельцин согласился с Договором СНВ-2, который был подписан двумя президентами в последние недели администрации Буша{962}.

На очередной встрече в июне 1992 года два президента объявили о согласованных сокращениях наступательных вооружений. Одновременно они сообщили о своем решении создать рабочую группу под председательством представителя Госдепартамента Дэнниса Росса и российского заместителя министра иностранных дел Георгия Мамедова. Эта группа имела своей целью выработку концепции глобальной оборонительной системы, исследование вопроса о сотрудничестве в области раннего предупреждения, технологий противоракетной обороны и корректировки существующих договоров, в частности Договора по ПРО.

Кандидатура Дэнниса Росса была предложена помощником министра обороны Стивеном Хэдли для того, чтобы не обострять разногласия, существовавшие в Пентагоне, относительно противоракетной обороны (кадровые военные были не в восторге от перспективы сокращения финансирования их излюбленных проектов) и чтобы показать, что госсекретарь Джеймс Бейкер, доверенное лицо президента, лично заинтересован в этом предприятии. Росс принадлежал к числу специалистов по контролю над вооружениями традиционного плана, и он твердо верил в Договор по ПРО. Но когда война в Персидском заливе показала, насколько близок был Саддам Хусейн к созданию ядерного оружия, он стал более восприимчив к идее поиска путей сотрудничества с русскими в области противоракетной обороны{963}.

Приступая к этой дискуссии, администрация Буша не ставила целью построение развитой системы противоракетной обороны, которая могла бы создать у России впечатление, что ее потенциал сдерживания потерял смысл. Скорее имелось в виду убедить русских пойти на корректировку Договора по ПРО, которая разрешила бы развертывание ограниченных сил, способных отразить нападение со стороны Пхеньяна, или Тегерана, или даже Пекина. Вспоминает советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт: «Я никогда не был поклонником стратегической оборонной инициативы Рейгана, но система глобальной защиты от ограниченных ударов представлялась мне вполне разумной. Я считал, что ее стоило обсудить с русскими и европейцами, посмотреть, сможем ли мы попытаться реализовать в практическом плане часть стратегической оборонной инициативы»{964}. В 1991 году представители Министерства обороны также начали дискуссии со своими российскими коллегами относительно совместных усилий по изучению и разработке систем раннего предупреждения и противоракетной обороны, которые в конечном счете вылились в программу Российско-американского спутникового наблюдения (RAMOS). Однако этот проект был чисто научным и ограниченным по масштабу.

В середине июля 1992 года Росс и его команда отправились в Москву. Вместе с коллегами из команды Мамедова они создали несколько рабочих групп. Росс описывает их так: «Одна должна была заниматься выработкой общих подходов к оценке угроз. Признавалось наличие реальных общих угроз, но подтекст был в том, что эти угрозы были ближе «к вам», чем «к нам». Другая цель заключалась в том, чтобы добиться сотрудничества в технологической сфере, изучить области, где мы могли бы совместно работать… Изучался вопрос о том, надо ли нам создавать группу, которая сосредоточится на проблеме раннего предупреждения, или даже объединенный центр, где мы могли бы вместе следить за запусками, или группу, которая занималась бы региональными угрозами и тем, как на них следует реагировать силами конкретного театра военных действий… Третья цель касалась систем космического базирования… Мы… создавали систему сотрудничества, разделенную на конкретные направления, и задача заключалась в том, чтобы определить, можем ли мы выработать общий подход»{965}.

Американская сторона информировала российских представителей, что США планируют развернуть первую наземную систему противоракетной обороны в 1997-1998 годах, а затем к концу 90-х годов — развернуть «систему космического базирования по отслеживанию ракет и боеголовок на средней фазе их траектории». При этом американские представители подчеркивали, что возможности перехватчиков космического базирования будут ограничены так, чтобы не подрывать российского потенциала ядерного сдерживания. Конкретно администрация хотела внести в Договор по ПРО такие поправки, которые сняли бы ограничения на проведение испытаний и позволили бы расширить перечень площадок для размещения противоракетных комплексов при ограничении числа ракет-перехватчиков в каждом комплексе. Команда Буша также предлагала разместить ракетные комплексы географически достаточно далеко друг от друга, чтобы было ясно, что система предназначена для противодействия только ограниченным ударам{966}.

Такие видные сторонники совместной американо-российской деятельности в области противоракетной обороны, как Хэдли, считали, что им удастся достичь существенного прогресса, и Хэдли называет решение администрации Клинтона о прекращении переговоров «преступлением». Он ссылается как на уникальную возможность на предложение Мамедова о том, что любое сотрудничество в этом направлении должно оставаться за рамками Договора по ПРО, снимая, такими образом, вопрос о пересмотре соглашения 1972 года. Но даже Хэдли признает, что в 1992 году Мамедов говорил, что «мы боремся за жизнь демократической России: если мы победим, то это [сотрудничество в области противоракетной обороны] последует автоматически. Но если вы выдвинете эту проблему на первый план, вы поставите под угрозу нашу способность создания демократической России»{967}.