Адольф Гитлер (Том 2) - Фест

Распространяющееся отрезвление наводило на мысль ещё раз обратить взоры на консервативных организаторов давно минувшего января 1933 года. И, действительно, они, хотя и исключённые из реального процесса и низведённые до роли бессловесных статистов, казалось, почувствовали призыв, который обращала к ним ситуация. Слишком долго Папен и его единомышленники стояли на коленях перед Гитлером и жили былыми мечтами обмануть дьявола, сыграв роль Вельзевула. Когда Гинденбург уезжал в начале июня в отпуск в Нойдек, он высказался в разговоре с вице-канцлером пессимистически: «Положение скверное, Папен. Попытайтесь привести дела в порядок»[546 - Papen F. v. Op. cit. S. 344.]. Поскольку сам президент вследствие явно прогрессирующего упадка сил не мог совершить действенных контрходов, разочаровавшиеся консерваторы с растущим интересом обдумывали идею реставрации монархии. Хотя Гитлер однозначно отверг эту мысль, в последний раз в речи перед рейхстагом 30 января 1934 года, теперь Гинденбург, по настоянию Папена, изъявлял готовность включить в своё завещание рекомендацию восстановить монархию. В остальном её поборники надеялись, что Гитлер под давлением обстоятельств рано или поздно вынужден будет пойти на некоторые нежелательные для себя уступки.

Участившиеся сообщения о близкой кончине Гинденбурга все острее требовали от Гитлера быстрого решения, ибо не сопряжённый с какими бы то ни было осложнениями переход поста президента к нему самому одновременно обеспечивал ему командование рейхсвером и представлял в его тактической концепции заключительный акт захвата власти. Поэтому 4 июня он ещё раз встретился с Ремом, чтобы, как это было сказано позднее в его оправдательной речи, «уберечь движение и мои СА от позора столкновения и устранить негативные моменты без тяжёлых стычек». В ходе пятичасовой беседы он заклинал его «добровольно выступить против этого сумасшествия Второй революции». Но от растерзанного Рема, который не мог и не хотел соглашаться с полной утратой всех своих позиций, он, очевидно, получил всего-навсего ставшие обычными бессодержательные заверения. В то время как развёрнутая пропагандистская кампания против господствовавших комплексов недовольства была ещё усилена и направлена не только против СА, но и консервативных позиций старой буржуазии, дворянства, церквей и прежде всего монархии, явно ничего не подозревающий Рем отправился в отпуск. В приказе он уведомлял своих последователей, что должен для лечения ревматизма выехать в Бад-Висзее и отправляет, чтобы несколько снять напряжённость положения, основную массу штурмовиков в отпуск на весь июль, однако послание предостерегало «врагов СА» питать «обманчивые надежды», что штурмовые отряды из отпуска не вернутся или возвратятся в сокращённом составе, и грозило им со зловещей многозначительностью дать «должный ответ». Примечательно, что имя Гитлера в приказе не упоминалось.

Вопреки всем позднейшим заверениям Гитлер, похоже, не расставался с Ремом в убеждении, что начальник штаба СА и его соратники провели подготовку к тому, чтобы занять столицу, захватить правительственную власть и после «многодневных боев самого кровавого характера» устранить его самого, ибо девятью днями позже он отправился в свою первую поездку в Венецию. Правда, шагая в светлом дождевике навстречу украшенному орденами итальянскому диктатору, который, как утверждал политический анекдот, ходивший тогда в Германии, пробормотал ему навстречу «Аве, имитатор!», он производил впечатление нервозного, несобранного человека в плохом настроении, и начало этих странных отношений, исполненных взаимного восхищения и, пожалуй, слепоты, в которых Гитлер стал однозначно доминировать и подчинил их своему жёсткому пониманию дружбы, было исключительно неблагоприятным[547 - «Жестокая дружба» – название одного описания отношений Гитлера и Муссолини1, которое в свою очередь восходит к замечанию Гитлера, сделанному в апреле 1945 г.]. Однако тот факт, что он в условиях якобы непосредственно угрожающего путча, который мог предотвратить только он с его престижем, демагогической и политической ловкостью, отбыл за пределы страны, можно расценивать как дополнительное доказательство того, что он по меньшей мере не верил в мятеж Рема.

Зато теперь взялись за дело другие. Опасаясь, что явно приближающаяся смерть Гинденбурга уничтожит последний шанс направить режим по более умеренному пути, закулисные консервативные круги нажали на Франца фон Папена, чтобы он немедленно дал знак к выступлению. 17 июня, когда Гитлер был в Гере на встрече с руководством партии, вице-канцлер произнёс в Марбургском университете речь, подготовленную для него консервативным писателем Эдгаром Юнгом и имевшую эффект разорвавшейся бомбы. Он критиковал режим насилия и необузданный радикализм национал-социалистической революции, резко выступил против недостойного пресмыкательства и практики нивелирующей унификации, «противоестественного притязания на тоталитарность», а также плебейского неуважения к духовному труду. Далее он продолжал:

«Ни один народ не может себе позволить вечное восстание снизу, если он хочет устоять перед судом истории. В какой-то момент движение должно подойти к концу, однажды должна возникнуть прочная социальная структура, удерживаемая воедино скрепами не подвластного посторонним влияниям правосудия и пользующейся бесспорным авторитетом государственной власти. Из вечной динамики ничего не построить. Германия не должна лететь вверх ногами в неизвестность…

Правительство хорошо знает, сколько корысти, бесхарактерности, нечестности, нерыцарственности и дутых притязаний хотело бы развернуться под прикрытием немецкой революции. Оно не закрывает глаза на то, что богатое сокровище доверия, которым одарил его немецкий народ, находится под угрозой. Если хочешь быть близким к народу и связанным с ним, то нельзя недооценивать народный ум, надо отвечать на его доверие, а не обращаться с ним как с неразумным ребёнком… Уверенность и желание отдать силы общему делу можно укрепить не подстрекательством людей, в особенности молодёжи, не угрозами беспомощным группам народа, а только доверительным диалогом с народом…, если каждое критическое высказывание не будет тут же истолковываться как злонамеренность, а на приходящих в отчаяние патриотов не будут вешать ярлык врагов государства».[548 - Фрагменты этой речи опубликованы в: Ursachen und Folgen, Bd. X S. 157 ff.]

Речь произвела чрезвычайный эффект, хотя точный текст её был почти неизвестен, так как Геббельс в последнюю минуту отменил намеченную на вечер её трансляцию и запретил какую-либо публикацию её в печати. Сам Гитлер явно воспринял выступление Папена как брошенный ему лично вызов и разразился перед гвардией своих партийных руководителей яростными угрозами. Он возбуждённо клеймил «всех этих карликов» и грозил, что мощь «нашей общей идеи сметёт их с дороги… Раньше у них были силы предотвратить возвышение национал-социализма; пробудившийся народ отправит их в усыпальницу… Пока они брюзжат, они нам безразличны. Но, если они когда-нибудь попытаются перейти от критики к делу и совершить хоть малейший шаг вероломства, они могут быть уверены, что будут иметь сегодня дело не с трусливой и коррумпированной буржуазией 1918 года, а с кулаком всего народа»[549 - Domarus M. Op. cit. S. 390 f.]. Когда после этого Папен потребовал своей отставки, Гитлер оттянул решение, предложив вместе посетить Гинденбурга в Нойдеке.

Действительно, складывается впечатление, что на какой-то момент Гитлер утратил ориентацию и не знал, с каким раскладом он имеет дело. Бесспорно, до него доходили выражения недовольства со стороны президента, он также знал и об озабоченности верхушки рейхсвера. Он мог не без основания подозревать, что неосмотрительный, вечно лезущий на передний план господин фон Папен раскрыл в Марбурге тайно установленные связи и что за ним стоит вся мощь и нетерпение армейского руководства, президента и все ещё влиятельных консервативных кругов. 21 июня он отправился в Нойдек и вновь спровоцировал Папена, не пригласив его туда, как это было условлено двумя днями раньше. Но ведь целью визита и было подорвать опасную связь между Гинденбургом и Папеном, а также проверить настроение и решимость президента, в этих делах вице-канцлер был бы лишь помехой. Ещё до визита к президенту находящийся в Нойдеке руководитель имперского ведомства по делам печати Вальтер Функ проинформировал его о типично солдатской реакции фельдмаршала: «Если Папен не может соблюдать дисциплину, то пусть делает выводы».

И сам Гинденбург, похоже, успокоил Гитлера, но инцидент в целом показал ему, что время терять нельзя. Сразу после возвращения он замкнулся на три дня в Оберзальцберге, чтобы обдумать ситуацию, и, судя по всему, было принято решение перейти в наступление и также намечен срок начала акции. 26 июня, вернувшись в Берлин, Гитлер тут же приказал арестовать Эдгара Юнга, а когда Папен снова захотел пожаловаться, Гитлер, недолго думая, велел сказать, что его нет на месте. Погрозив соседнему зданию, где работал вице-канцлер, он сказал Альфреду Розенбергу, который был как раз в саду имперской канцелярии: «Да, вон откуда все идёт, дайте только время и я разнесу всю эту контору»[550 - Rosenberg A. Das politische Tagebuch, S. 32 (запись от 28. VII. 1934).]. До и во время этих событий произошли инциденты, которые ещё больше повысили напряжённость. Уже в начале июня СС и СД получили указание пристально наблюдать за СА и стали готовиться к операции. Комендант лагеря Дахау эсэсовец Айкке провёл со своими командирами штабные учения по планируемой операции в районе Мюнхена, Лехвельда и Бад-Висзее. Ходили слухи о связях Рема с Шляйхером. Бывшему канцлеру Брюнингу тайком намекнули, что его жизнь в опасности, и он тайно покинул Германию; Шляйхер, который получил многочисленные аналогичные сигналы, хотя и удалился на некоторое время из Берлина, однако скоро вернулся и отказался от приглашения своего друга полковника Отта съездить в Японию, он не хотел стать «беглым»[551 - См. ссылку у В. Зауэра, In: Bracher К. D. Machtergreifung, S. 923.]. Между Гиммлером, его впервые явно рвущимся на передний план помощником Райнхардом Гейдрихом, Герингом и Бломбергом циркулировал так называемый общеимперский список с именами людей, которых в известный момент намечалось арестовать или расстрелять. Гейдрих и руководитель СД Вернер Бест не смогли при этом договориться, как быть с мюнхенским обергруппенфюрером СА Шнайдхубером, которого один считал «приличным и верным», а другой – «таким же опасным», как и остальные, в то время как Лутце обсуждал с Гитлером, ликвидировать ли самую верхушку или же более широкий круг «главных виновников» и позже жаловался на гнусность СС, которые первоначальный список из семи жертв по субъективным причинам и соображениям мести расширили до семнадцати, а в конце концов и до более чем восьмидесяти человек[552 - Ibid. S. 954.]. 23 июня на стол отдела контрразведки в министерстве рейхсвера при таинственных обстоятельствах попал сфабрикованный секретный приказ Рема, который призывал штурмовые отряды браться за оружие, но этот документ был разоблачён как фальшивка уже по той причине, что в перечне его рассылки были указаны заклятые враги Рема – Гиммлер и Гейдрих. Примерно в тот же день Эдмунд Хайнес, группенфюрер СА из Силезии, получил сообщение, что рейхсвер готовится к действиям против СА, в то время как до начальника военного округа Бреслау генерала фон Кляйста дошли известия, из которых складывалась «картина лихорадочных приготовлений СА»[553 - См.: Krausnick H. Op. cit. S. 321. Однако на этот раз у закулисных режиссёров случился прокол, что позволило заглянуть за кулисы событий; фон Кляйст и Хайнес встретились для откровенного разговора, в ходе которого у них обоих, как заметил позднее Кляйст, закралось подозрение, «что нас… натравливает друг на друга… какая-то третья сторона – я подумал о Гиммлере – и что многие сведения исходят от него»; фон Кляйст дал эти показания на Нюрнбергском процессе; здесь цит. по: Bennecke H. Die Reichs, wehr und der «Roehm-Putsch», Wien, 1964, S. 85.]. Почти каждый день в речах по радио или на митингах звучали предупреждения в адрес поборников «Второй революции» и консервативной оппозиции. 21 июня Геббельс заявил на празднике солнцестояния на Берлинском стадионе: «Этому сорту людей импонирует только сила, самоуверенность и сила. Они это увидят!.. Им не остановить поступь века. Мы перешагнём через них». Четырьмя днями позже Гесс обратился по радио к «играющим в революцию», которые не доверяют «великому стратегу революции» Адольфу Гитлеру: «горе нарушающим долг верности!» 26 июня на собрании в Гамбурге Геринг отверг все планы восстановления монархии: «У нас, живых, есть Адольф Гитлер!», он пригрозил «реакционной своре»: «Когда чаша терпения переполнится, я нанесу удар! Мы работали, как никто ещё не работал, потому что за нами стоит народ, который доверяет нам… Кто согрешит против этого доверия, лишит себя головы». Ещё одно высказывание, на этот раз Гесса, в пророческом ключе: «уход национал-социализма с политической сцены немецкого народа» вызовет «европейский хаос»[554 - См.: Das Archiv, 1934, Juni, S. 316 ff.; там приводятся и другие высказывания подобного рода.]. Будто управляемые уверенною рукой, события с этого момента устремились к кульминационной точке. Пока СА, где никто ничего не подозревал, готовились к своему отпуску, Рем и его ближайшее окружение разместились в гостинице «Хансльбауэр» в Висзее. 25 июня Имперский союз немецких офицеров исключил его из своих рядов и тем самым, если смотреть строго с точки зрения чести союза, как бы дал добро на его ликвидацию. На следующий день Гиммлер уведомил всех окружных руководителей СС и СД о «предстоящем бунте СА во главе с Ремом», в котором, по его словам, примут участие и другие оппозиционные группы[555 - Krausnick H. Op. cit. S. 321.]. Ещё днём позже группенфюрер СС Зепп Дитрих, командир охранного батальона СС в Берлине, обратился к начальнику организационного отдела сухопутных войск с просьбой о выделении дополнительного вооружения для выполнения секретного задания фюрера. Чтобы придать заявке большую убедительность, Дитрих представил составленный СА список подлежащих ликвидации, в котором было имя самого начальника отдела. Чтобы устранить все возникающие сомнения, Райхенау, точно так же как Гиммлер, вводил людей в заблуждение, обманывал и прибегал к многочисленным запугивающим выдумкам. Скоро стали ходить слухи, что СА грозили «прикончить» всех старших офицеров.[556 - Sauer W. In: Bracher К. D. Machtergreifung, S. 958.]