Адольф Гитлер (Том 2) - Фест

Адольф Гитлер (Том 2)

Иоахим К. Фест

Адольф Гитлер #2

«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», – утверждалось в одной из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И. Феста.

Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали. Особенно рьяно такую стратегию «выжженной земли» вокруг себя проводил Гитлер.

Так возникает соблазн для двух типов интерпретации, в принципе родственных, несмотря на внешнюю противоположность. Первый из них крайне упрощённый, на основе элементарной рационализации мотивов во многом аномальной личности; второй – перенесение поисков в область подсознательного или даже оккультного.

Автору этой биографии Гитлера удалось счастливо избежать и той, и другой крайности. Его книга уникальна по глубине проникновения в мотивацию поведения и деятельности Гитлера, именно это и должно привлечь многих читателей, которых едва ли удовлетворит простая сводка фактов.

Иоахим К. Фест

Адольф Гитлер. В трех томах. Том 2

Книга третья

Годы ожидания

Глава I

Видение

Вы должны знать, что у нас есть историческое видение событий.

Адольф Гитлер

Ландсберг. – Чтение. – «Майн кампф». – Программное честолюбие Гитлера. – Стиль и тон. – Революция нигилизма? – Константы гитлеровской картины мира – Великая болезнь мира. – Железный закон природы. – Учение о творческих расовых зёрнах. – Повелитель антимира. – Идеология и внешняя политика. – Поворот на Восток. – Господство над миром. – Выход из тюрьмы.

Лавровый венок, который Гитлер повесил на стене своей камеры в крепости Ландсберг, представлял собой нечто большее, нежели вызывающий символ неизменности его замыслов. Вынужденное выключение из текущих политических событий, вызванное тюрьмой, пошло ему на пользу, как в политическом, так и в личном плане, потому что позволило избежать тех последствий, что были уготованы партии катастрофой 9 ноября, и следить за распрями своих раздираемых ожесточённым соперничеством соратников с безопасной, да к тому же ещё и окружённой нимбом национального мученика дистанции. В то же время оно помогло ему после нескольких лет чуть ли не исступлённой неугомонности прийти в себя – прийти к вере в себя и свою миссию. Улёгся разгул эмоций, и начало – сперва несмело, а по ходу процесса все увереннее – выкристаллизовываться притязание на роль руководящей фигуры правого крыла «фелькише», все более обретая при этом самоуверенные контуры единственного, наделённого мессианскими способностями фюрера. Последовательно и с глубоким проникновением в роль Гитлер приучает к чувству своей избранности сначала своих «сокамерников», и подобное усвоение роли придаёт, начиная с этого момента, его облику те сходные с маской, застывшие черты, которые уже не допускают ни улыбки, ни нерасчётливого жеста, ни необдуманной позы. На удивление неосязаемой, почти абстрактной персоной без лица станет он отныне и впредь появляться на сцене, будучи её неоспоримым хозяином. Ещё до ноябрьского путча Дитрих Эккарт жаловался на folie de grandeur[1 - Манию величия – Примеч. пер.] Гитлера, на его «мессианский комплекс»[2 - В пересказе Ханфштенгля это звучит так: «Знаешь, Ханфштенгль, с Адольфом творится что-то не то. Он неизлечимо болен манией величия. На прошлой неделе носился тут взад и вперёд по двору со своим дурацким хлыстом и орал: „Я должен отправится в Берлин, как Иисус в Иерусалим, чтобы выгнать торговцев из храма“ – и ещё такой же бред в таком же духе. Я тебе скажу, что если он даст волю этому мессианскому комплексу, то как бы не погубил нас всех». Hanfstaengl E. Op. cit. S. 83.]. Теперь же тот все более сознательно застывает в позе статуи, отвечавшей монументальным размерам его представления о величии и фюрерстве.

Отбывание наказания не было помехой этому планомерному процессу его самостилизации. На последовавшем вслед за первым дополнительном процессе были осуждены ещё около сорока участников путча, которых затем также отправили в Ландсберг. Среди них были члены «ударного отряда Гитлера» Берхтольд, Хауг, Морис, затем Аман, Гесс, Хайнес, Шрек и студент Вальтер Хевель. Начальство тюрьмы предоставляло Гитлеру в рамках этого круга свободное, даже в чём-то компанейское времяпрепровождение, что максимально способствовало его персональным амбициям. В обеденное время он сидел во главе стола под знаменем со свастикой, его камера убиралась другими заключёнными, а вот в играх и лёгких работах он участия не принимал. Доставлявшиеся в тюрьму после него единомышленники должны были «незамедлительно докладывать о себе фюреру», и регулярно в десять часов, как рассказывается в одном из свидетельств, проходила «летучка у шефа». В течение дня Гитлер занимался поступавшей корреспонденцией. Одно из полученных хвалебных писем принадлежало перу молодого доктора филологии Йозефа Геббельса, который так отзывался о заключительной речи Гитлера на процессе: «То, что Вы там сказали, это – катехизис новой политической веры для пребывающего в отчаянии, рушащегося, лишённого божества мира… Некий бог поручил Вам сказать, чем мы страдаем. Вы облекли нашу муку в слова избавления… „Писал ему и Хьюстон Стюарт Чемберлен, в то время как Розенберг поддерживал во внешнем мире память об узнике, распространяя „открытку с портретом Гитлера“, «миллионами штук как символом нашего фюрера“[3 - Это слова из письма в адрес местной организации Ганновера от 14 января 1924 г., см.: Tyrell A. Op. cit. S. 73.]

Гитлер часто прогуливался в тюремном саду; у него все ещё трудности со стилем – сохраняя на лице мину цезаря, он принимал хвалу со стороны своих верноподданных, будучи одетым в кожаные шорты, куртку от национального костюма, а нередко и не сняв с головы шляпу. Когда устраивались так называемые дружеские вечера, и он выступал на них, то «за дверями на лестнице молча толпились служащие крепости и внимательно слушали»[4 - Kallenbach H. Mit Adolf Hitler auf Festung Landsberg, S. 117 u. S. 45; см. также: Jochmann W. Nationalsozialismus und Revolution, S. 91.]. Словно и не было никогда поражения, он развивал перед слушателями легенды и видения своей жизни, а также – в весьма характерном сочетании – практические планы по созданию того государства, чьим единоличным диктатором он, как и прежде, видел себя; например, идея магистральных автомобильных дорог-автобанов, как и малолитражек «Фольксваген», согласно более позднему свидетельству, родилась именно в ту пору. Хотя время для посещений в тюрьме ограничивалось шестью часами в неделю, Гитлер по шесть часов в день принимал своих сторонников, просителей и политических партнёров, превративших крепость Ландсберг в место паломничества; немало было среди них и женщин – не без оснований об этой тюрьме говорили потом как о «первом Коричневом доме»[5 - Bracher K. D. Diktatur, S. 139. Об утверждении Гитлера, что до идеи автобанов и дешёвых автомобилей для народа он впервые додумался в крепости Ландсберг, свидетельствует X. Франк, см.: Frank H. Op. cit. S. 47. Эрнст Ханфштенгль пишет, что камера Гитлера производила впечатление гастрономической лавки и что излишки служили Гитлеру для ещё более благосклонного расположения к нему охранников, хотя они и так относились к нему хорошо. См.: Hanfstaengl E. Op. cit. S. 144. О массе посетителей, их пожеланиях, просьбах и целях см. отчёт дирекции тюрьмы от 18 сентября 1924 г.: BHStA. Bd. I, S. 1501.]. На 35-летие Гитлера, которое отмечалось вскоре после окончания процесса, цветы и посылки знаменитому узнику заполнили несколько помещений.

Вынужденная передышка послужила в то же время для него и своего рода поводом для «инвентаризации», в ходе которой он старался навести порядок в неразберихе своих аффектов и складывал обрывки когда-то читанного и наполовину усвоенного, дополняя все это плодами текущего чтения, в чертёж некой мировоззренческой системы: «Это время дало мне возможность разобраться с различными понятиями, которые до того я ощущал лишь инстинктивно»[6 - Слова Гитлера, сказанные им в кругу «старых борцов», см. Shirer W. L. Op. cit. S. 516.]. О том, что им действительно было прочитано, можно судить только по косвенным доказательствам и свидетельствам из третьих рук; сам же он в своей постоянной заботе самоучки, как бы его не заподозрили в духовной зависимости от кого-то, чрезвычайно редко говорил о книгах и любимых авторах – многократно и в различной связи упоминается только Шопенгауэр, с чьими произведениями он якобы не расставался на войне и мог пересказывать из них большие куски; то же относится к Ницше, Шиллеру и Лессингу. Он всегда избегал цитирования и создавал тем самым одновременно впечатление об оригинальности своих познаний. В автобиографическом очерке, датированном 1921 годом, он утверждал, что в юности занимался «основательным штудированием народнохозяйственных учений, а также всей имевшейся, в то время антисемитской литературы», и заявлял: «На 22-м году жизни я с особым рвением набросился на военно-политические труды и буквально в течение нескольких лет не упускал ни малейшей возможности самым тщательным образом заниматься всеобщей всемирной историей»[7 - ВАК, NS 2617a; Hitlers Tischgespraeche, S. 82.], однако при этом никогда не упоминается ни один автор, ни одно название книги, всегда речь идёт – что так характерно для неконкретной формы выражения его гигантомании – о целых областях знаний, якобы усвоенных им. В той же связи – и вновь с указующим в даль перстом – он называет историю искусства, историю культуры, историю архитектуры и «политические проблемы», однако нетрудно предположить, что свои познания он до той поры приобретал лишь как компиляцию из вторых и третьих рук. Ханс Франк, говоря о временах заключения в ландсбергской тюрьме, назовёт Ницше, Чемберлена, Ранке, Трайчке, Маркса и Бисмарка, а также военные мемуары немецких и союзнических государственных деятелей. Но вместе с этим и до этого он черпал элементы своего миропонимания и из тех отложений, что наносились потоком мелкотравчатой псевдонаучной литературы из весьма сомнительных источников, чей точный адрес сегодня уже едва ли возможно определить, – расистские и антисемитские труды, сочинения по теории германского духа, мистике крови и евгенике, а также историко-философские трактаты и дарвинистские учения.