Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

После завтрака пошел Ицхак в барак, и собрал свои вещи, и отправился искать носильщика, который доставит их на вокзал. Увидели его носильщики и принялись спорить друг с другом, кому он достанется. Обратил внимание Ицхак на одного, стоявшего в стороне, с руками за спиной, и позвал его. Этот парень был носильщиком похоронной службы, обязанность которого — обслуживать мертвецов, но раз позвали его, не отказался от заработка, свалившегося на него вдруг. Развязал свои веревки и пошел за Ицхаком.

Книга четвертая

КОНЕЦ ВСЕМУ

Часть первая

ОСТАВИМ ИЦХАКА И ВЕРНЕМСЯ К БАЛАКУ

Всякий раз, как только Балак показывался в еврейских кварталах, встречали его градом камней, когда же он унес оттуда ноги, стали возводить на него напраслину. Не было уст, которые бы не выступали против него, и не было газеты, которая бы не позорила его. Все газеты были полны злокозненными делами Балака. «Нарцисс» называл его отступником и безбожником, имеющим наглость разгуливать с непокрытой головой, в то время как буквы святого языка — на его шкуре. А «Свет», который вначале рассыпался в похвалах ему именно за то, что он ходит с непокрытой головой, изменил отношение к нему в худшую сторону и обвинил его в лицемерии, ведь он унес свои ноги из еврейских кварталов от страха перед «Нарциссом». Еще хуже, чем обе эти газеты, вела себя «Свобода». Она перепечатала статьи из «Нарцисса» и из «Света», но при этом добавила, что и «Нарцисс», и «Свет» закрывают глаза на этот поступок, потому что им платят за молчание.

Когда прибыли иерусалимские газеты в Яффу, убеждена была Яффа, что собака эта — персонаж из басни, подобно кляче Менделе и другим персонажам из историй о животных и птицах, которые человек читает для своего удовольствия, а если он интеллектуал, то пытается понять, на что намекает басня. Жители Яффы, все интеллектуалы, обратили внимание на статьи, да только не знали, против кого они направлены. Один говорит: тут что-то кроется, а другой говорит: нужно извлечь скрытое из явного. А вот что тут — явное, разъясненное, не разъяснял никто. Так или иначе, разделились мнения, и сколько жителей города — столько мнений.

Разнесся вдруг слух: все, что говорится по поводу Балака, направлено против лиц, ответственных за образование в Иерусалиме. Сказал один своему знакомому, а знакомый — своему знакомому: зачем нам ломать голову и высказывать всякий раз другое мнение, ведь ясно, как Божий день, что тут говорится о таких-то и таких-то, которые бегают как собаки за своими господами, высокопоставленными чиновниками других народов и консулами. Одни — из чувства раболепия, а другие ждут от них признания, и вот насаждают они разные чужеземные языки в Эрец. Да только иерусалимские газеты, которые боятся их, поскольку зависят от них (они получают от них деньги), говорят намеками.

Еще не успел склониться день к вечеру, как оставила Яффа все свои дела и устроила митинг протеста. Заполнился двор библиотеки «Врата Сиона» множеством народа, и все ступени, ведущие наверх, были заполнены людьми. Эти — наверху над теми, а те — внизу под этими; и каждый, опередивший другого, считал, что ему повезло. И все еще продолжали прибывать люди. Увидели организаторы митинга, что не хватает места для всего прибывающего народа, посовещались и объявили, что митинг будет проходить под открытым небом. Начали все толкаться по направлению к выходу. Верхние оказались в проигрыше, а нижние в выигрыше — так временная удача отворачивается от своих владельцев. Принесли скамью, и кто-то взобрался на нее и начал свою речь. После него взобрался его товарищ, а за ним — его товарищ. Тридцать шесть речей были произнесены в тот вечер, и каждый оратор сказал что-то свое. (Такого еще не было ни разу, пожалуй, с того времени, как превратилась Яффа в столицу ораторов.) Надо принять во внимание, что директора иерусалимских школ, опекуны просвещения — каждый и каждый из них имеет свой, отличный от его коллеги взгляд на просвещение, и как взгляд его — отличен от взгляда коллеги, так и язык его — отличен от языка коллеги. В школах общества «Все евреи — товарищи» — французский, общества «Помощь» — немецкий, Эвелины Ротшильд — английский. И таким образом заставляют учащихся говорить на самых разных языках и вносят путаницу в стране. И если нет у них учителей-евреев, нанимают учителей-гоев, даже совершенных антисемитов, знаменитых ненавистников народа Израилева, чья ненависть просачивается подобно яду. И каждому ученику, не желающему слушать клевету на народ Израиля, доставляют неприятности и позорят его. Так однажды получилось с одним учеником, который решил избавить себя от речей учителя-злодея и вышел по естественным надобностям из класса. Что сделал директор? Пошел за ним следом и запер его в уборной, а ключ унес с собой.

То, о чем деятели Яффы говорили, рабочие Эрец Исраэль — писали. Писали резкие статьи в «Хапоэль Хацаир», направленные против общества «Все евреи — товарищи», и против общества «Помощь», и против других школ за то, что в каждой школе — свой язык, так что запуталась Эрец Исраэль в «семидесяти» языках. И когда атаковали они эти школы, насаждающие чужеземные языки среди евреев, не оставили они в покое и ешивы и хедеры, где запрещают своим учащимся говорить на иврите и вырывают язык наш из уст наших.

Образованные люди в Иерусалиме, преподающие (либо сами, либо их сыновья, либо их зятья) в этих школах, не могут выйти на открытую войну против своих работодателей, но и молчать не могут. Поэтому выступили они против школ миссионеров, которые завлекают к себе еврейских детей своими происками, и внедряют в их души ненависть к своему народу, принуждая их к перемене веры и отрицанию национальных святынь, пока те не перестают быть евреями. Отомстили им миссионеры и подняли цены на книги ТАНАХа в несколько раз. Ослабли духом учителя и отстали от миссионеров. Утихли дебаты, и все осталось по-прежнему.

Так как война за иврит вновь возобновилась, выступили на войну за Тору раввины Иерусалима, пока не покрылись все стены проклятиями на «прорвавших ограду», которую возвели наши мудрецы, подобные ангелам, престарелые, мудрые раввины, защитники Эрец Исраэль. Ограда эта — строжайший запрет на обучение в школах всех городов Святой Земли за то, что те используют ежедневно язык иврит, святой язык, и тем самым умножают число людей, попирающих святое. Из-за всех этих распрей перестал Иерусалим интересоваться Балаком. И уже решил Балак, что повернулся мир к добру.

Когда прибыли иерусалимские газеты в страны рассеяния, поняли там, что речь — не о собаке, собака — это только метафора. Газеты, которые привыкли спорить о халуке и о тех, кто распоряжается ею, поставили историю с собакой во главе угла в своих статьях и фельетонах про халуку и про ее вред. Газеты, которые не занимаются вопросами халуки, но интересуются политикой, решили, что все, о чем пишут иерусалимские газеты, это намек на турецкие дела. Тут же связали они эту войну с Турцией и ее политикой. И писали и снова повторяли: тот, кто думает, что азиатская жестокость ушла из мира, пусть прочтет иерусалимские газеты и убедится, до чего она доходит. Прочли люди, предпочитающие действовать, все эти газеты, объединились и послали прошения своим императорам и царям, чтобы те приказали своим служащим и своим консулам следить за действиями султана, дабы знал он, что не все в мире дозволено.

Когда прибыли газеты из стран рассеяния в Эрец Исраэль, поняли в Эрец Исраэль, что издала Турция жестокий указ против народа Израилева, да только высокопоставленные евреи во всех странах встали на его защиту и заставили отменить указ. Собралась вся Эрец Исраэль целиком и восславила евреев галута за то, что глаза их всегда и во все времена прикованы к живущим пред Господом на Святой горе в Иерусалиме. И все поэты стали сочинять песнопения, записанные в форме нашего разрушенного Храма круглыми золотыми буквами, украшенными вычурными виньетками:

В честь защитников Эрец, героев наших,Князей Израиля, на защиту народа вставших,Так что сердца вельмож и сердце царя в руках                                                                 у них,А их сердца и их глаза — на Сиона сынах дорогих.Дабы приговор, медленной смертью грозящий,                                                                отвести,И народ Всевышнего, в Иерусалиме сидящий,                                                                спасти.

И снова вернулся Иерусалим к своим ссорам, и распрям, а наряду с этим — к серьезнейшим разногласиям между всеми общинами по поводу Балака. Выдающиеся ашкеназские талмудисты и раввины говорили, что он — перевоплощение души вероотступника, который отрицает всю Тору целиком и заявляет об этом на святом языке. А мудрые сефардские раввины говорили, что он — всем известный лис, выбежавший из Святая Святых, да только мнения мудрецов общин разделились по существу вопроса. Одни говорили: раз он появился, к добру это; другие говорили: нет, это значит, что тяжкие беды грозят народу Израиля. «Вавилоняне» говорят — не радоваться, «сирийцы» говорят — радоваться. «Иракцы» говорят — не радоваться, «йемениты» говорят — радоваться. «Марокканцы» говорят — не радоваться, «грузины» говорят — радоваться. «Бухарцы» и «персы» обычно не расходились во мнениях. Но теперь отделились «персы» от «бухарцев»: «персы» говорят — не радоваться, «бухарцы» говорят — радоваться. Впрочем, те и другие не спорят, что всем надо раскаяться.