Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где твоя армия?
– У меня нет ни оружия, ни армии. Где моя жена?
– Какой же ты вождь без армии?
– Мы, кочевые пастухи, обходимся без городов, храмов и армии. Где моя жена?
– Вождь, который не может защитить ни себя, ни свой народ?
– Я знаю другое оружие: гармонию, справедливость и молитву. Где моя жена?
– Молись побольше. Та, которую ты называешь своей женой, отныне принадлежит мне. Я давно ее искал.
– Но она тебя не искала!
– Ты многого не знаешь, бедняга.
– Где моя жена?
Нимрод пожал плечами и снова взгромоздился на возвышение.
– Я не буду с тобой ссориться, Авраам. Она упросила меня сохранить тебе жизнь. И твоим двенадцати помощникам. Откровенно говоря, ваша судьба мне безразлична, я доставлю ей это удовольствие, подержу вас в тюрьме. А вот ваш народ мне пригодится, крепкие здоровые пастухи и пастушки будут отменными рабами на строительстве Башни. Но не считайте себя в безопасности: если вы учините то, что может вызвать мое неудовольствие, пеняйте на себя. Мои львы, тигры и крокодилы обожают свежатину.
Двенадцать помощников понурились. У Авраама на шее вздулись вены. Он удержался от реплики, побагровев от подавленного гнева.
Неожиданно на плацу показался Месилим и устремился к Нимроду:
– Повелитель, страшное предзнаменование.
– Я занят.
– Этой ночью было лунное затмение. Я тысячу раз говорил тебе, лунное затмение предвещает катастрофу. Тогда я углубился в мой справочник – сколько же табличек я перерыл! К несчастью, выявилось соответствие между лунным затмением и властелином. Предречено, что после этого затмения будет ветер как вчера, ворсистые облака, и властелин умрет! Непременно![80]
Нимрод испуганно съежился. Месилим стал повторять свой рассказ. Нимрод нетерпеливо прерывал его, желая знать подробности, а астроном пересказывал снова и снова. Как и его брат, он не слушал и не отвечал на вопросы. А может, одурел от бессонной ночи, проведенной в наблюдениях? Месилим, захваченный своей идеей и мусоливший ее без конца, был на пределе сил, как и Гунгунум.
– Коль скоро и небо, и таблички предсказывают некое событие, – продолжал он, – я ищу подтверждений. Я обращаюсь к Божеству. Я посвятил этому все утро, Нимрод, целое утро. С самого рассвета я много раз обращался за советом к высшим силам. Исследовал печень, рылся в кишках. Лично я предпочитаю печень, она точнее, чем кишки. Печень – это зеркало Богов[81]. Пятнадцать жертвенных животных за утро!
– Что? – воскликнул Нимрод.
– Печень голубя, зайца, ягненка… все говорит о том же.
– О чем?
– Их кровь еще на этих руках, Нимрод.
Месилим воззрился на свои руки, будто увидел их впервые, затем отер о тунику, продолжая болтать:
– С помощью внутренностей я переговорил с Уту[82], Богом Солнца, сыном Нанны, Бога луны.
– Я знаю! О чем говорит печень животных?
– Как удобно делать запрос днем! Незачем дожидаться ночи. Задаешь вопрос, и хоп! Читаешь по печени ответ.
Он поскреб в затылке, посмотрел на своего хозяина и проговорил:
– Царь умрет.
Нимрод побледнел:
– Я?
– Печень всех животных говорит об этом. Это обещает луна. Это подтверждают таблички.
При этих словах Кубаба оживилась. Я бросил на нее вопросительный взгляд: она весело подмигнула, давая понять, что содержание этих табличек было скорректировано не без ее участия. Она ликовала, потому что исследование потрохов лишь подтвердило ее подлог.
– Завтра царь умрет.
– Завтра? – поперхнувшись, прошептал Нимрод.
– Это однозначно, – подтвердил Месилим, который в кои-то веки прямо отвечал на вопрос.
У Нимрода перехватило дыхание, и он сбросил часть своих доспехов. С него градом катил пот.
– Завтра…
– Завтра! Если только…
Нимрод вздрогнул:
– Говори!
Месилима страшно беспокоил беспорядок в его внешнем виде, и он окликнул служителя:
– Мне стыдно, что я предстал перед моим господином с грязными руками. Принеси мне воды поскорее.
Нимрод вцепился ему в горло:
– «Если только» что?
Месилим сокрушенно покривился:
– Какая жалость – надо думать, я вызываю у тебя отвращение, ведь я не позаботился вымыться и переодеться.
– «Если только» что? – проревел Нимрод.
– Если только, повелитель, ты не прибегнешь к процедуре замещения. Это средство работает безупречно. Достаточно назвать завтра утром временного правителя. Ты заменишь себя обычным человеком, которому передашь государственные регалии. Этот царь-на-день немного покрасуется, а потом его зарежут. Таким образом, предсказание сбудется, царь умрет, и предзнаменования снова станут благоприятными. Ты вернешь себе регалии и трон.
Нимрод с облегчением выпрямился. Он обвел взором собравшихся и без колебаний ткнул пальцем в меня:
– Ты, целитель, завтра займешь мое место, и тебя казнят.
* * *
Меня бросили в темницу.
В подвалах женского флигеля имелись одиночные камеры. Ни от кого из бавельцев я о них не слышал. Для тайной расправы – тайная тюрьма. Эти скрытые темницы позволяли тирану вершить неправедный суд. Это была череда ям, соединенных узким коридором и разделенных бронзовыми решетками. Эти темные, слепые, отрезанные от дневного света ячейки были так неглубоки и малы, что вынуждали пленника пригибаться и не позволяли ему вытянуться на земле.
Не хватало воздуха. Я задыхался от жары и тесноты. Моя камера была предвестием могилы, я барахтался и в ней, и в бессвязных мыслях: то я страшился смерти, то вспоминал, что однажды уже преодолел ее, и мысли бежали по кругу. В основе этого смятения был конфликт двух сущностей: тела и мозга. Тело испытывало утробный ужас перед гибелью, а мозг напоминал, что я не погибну. Поверх этого поединка витала мысль о Нуре: что Дерек с ней сделал? Может ли она вмешаться?
Не с кем словом перемолвиться! Меня бросили в застенок, поблизости ни Авраама, ни кого-нибудь из его помощников! Одиночество подпитывало тревогу. Когда на плацу Нимрод выбрал искупительную жертву, Кубаба вздрогнула и испуганно взглянула на меня: целью ее фальшивой таблички, на которой основывалось предсказание Месилима, был вовсе не я. По ее расстроенной физиономии я понял, что она не намерена разоблачать свои махинации. Промолчав, я одобрил это решение: признание не только не защитило бы меня, но и толкнуло бы Нимрода на массовое убийство.
Я ощупывал ладонями стены. Меня успокаивали прикосновения камней и комьев земли: они жили своей мирной незапамятной жизнью. А сознание не приносило мне облегчения; оно то перемалывало прошлое, эту вереницу событий, приведших меня сюда, то пугалось будущего, но в настоящем ему было не за что зацепиться.
Сгорбившись, в коридор просочился стражник с факелом; на нем был плащ из грубой ткани с капюшоном. Он остановился перед решеткой. Полутьма скрывала его черты; вероятно, ему было лет двадцать.
– Ты Нарам-Син?
Я подтвердил. Он развернулся и ушел,