Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Толпа внизу вздрогнула. Гунгунум встал на этот брус и двинулся по нему вперед, раскинув руки и стараясь усмирить дыхание. Несколько раз покачнулся. На конце бруса остановился и выкрикнул:

– Никогда! Пока я жив, никогда! Башня не обрушится, пока я руковожу стройкой. Ясно? Гунгунум никогда не увидит, как его детище погибнет. Помните об этом.

Никто не понимал. Он повторил:

– Пока я жив, никогда!

И бросился в пустоту.

Толпа ахнула. Его тело опускалось легко, будто соломенный тюк, наряженный в плащ архитектора. На земле оно снова обрело плотность. Тяжелый удар, хруст костей. Подбежали бригадиры. Из-под тела с месивом искореженных членов медленно, кротко и безучастно вытекала кровь.

Зловещий звук барабанов и гонга.

Я догадывался, что его подтолкнуло к этому поступку: он хотел остановить работы и воевал по этому поводу со своим близнецом и с Нимродом. Его не слушали, и он решил отмежеваться от стройки. Гордость толкнула его измученный дух принять радикальное решение[85].

Это странное самоубийство всколыхнуло Бавель. Горожане собирались. Толковали. Задавались вопросами. Выдвигали версии. Говорили, что Нимрод должен был встретиться с Месилимом, но тот исчез. На улицах разрастались скопища людей; тем временем я вместе с Роко прошел через потайную дверцу в зверинец.

Зловещий звук барабанов и гонга.

Едва я проник в темницу, как заметил там необычное оживление. Я опасливо приблизился к камере, откуда доносились голоса. Подручный Нимрода, тот, что командовал личной охраной, ревел пронзительным голосом:

– Раз молчишь, тебя бросят в яму, чтобы одумался. А если память совсем отшибло, мы поможем. Глянь-ка на эти орудия, кирки, щипцы и клещи: все они очень хорошо оживляют воспоминания.

Я понял назначение занятных приспособлений: пытки. Помещение, где коротали время тюремщики, предназначалось и для допросов.

– Понятно? – рявкнул охранник сидевшему на корточках старику.

Не дожидаясь ответа, верзила влепил ему оплеуху и вышел; старик упал.

Тюремщики кинулись на пленника и стали наперебой его тузить; я узнал в нем старого слугу близнецов.

Затем бросили старика в соседнюю камеру, оставили ему плошку с водой, заперли решетку и, довольные, вернулись доигрывать партию в кости.

Я подошел к старику.

– Телтар?

Я поднес факел. Подбитый глаз, распухшее лицо, окровавленный рот. Он искоса посмотрел на меня.

– Я целитель Нарам-Син. Лечил обоих твоих хозяев.

Он кивнул.

– Почему тебя схватили?

Он подумал, проглотил слюну, с усилием произнес:

– Обещаешь помочь мне взамен?

– В меру моих сил, обещаю.

Телтар покачал головой. После расправы он еле двигался и едва соображал. Я заметил у него на запястье странный порез, который никак не мог быть следствием взбучки.

– Что это? – указав на него, спросил я.

– Сегодня утром Гунгунум покончил с собой.

– Я видел.

– Я вскрывал себе вены, когда нагрянули стражники Нимрода. Они меня остановили. Они искали Месилима. Пустое дело. Я молчал, они поколотили меня, потом приволокли сюда. Мне страшно. Боюсь пыток.

– Так скажи им.

– Бесполезно.

– Для чего ты скрываешь от них правду? Месилим просил тебя об этом?

– Нет.

– Значит, речь не идет о долге верности. Тебе известно, где Месилим?

– Мне это известно лучше, чем кому-либо.

– Так скажи им.

– Они мне не поверят. Они продолжат надо мной измываться, даже если я сотню раз повторю им правду. Пожалуйста, помоги мне.

Меня захлестнула жалость к нему.

– Если я пообещаю, ты скажешь то, что от них скрываешь?

– Конечно! – воскликнул он.

– Я помогу тебе.

Он облегченно вздохнул и наконец расслабился. Прислонился спиной к стене и посмотрел на свое надрезанное запястье.

– Я при нем с самого его детства. Блистательный мальчик, истинный гений. Когда он подрос, все ожидания оправдались. И даже больше. В нем было заложено столько возможностей! Даже слишком много.

– О ком ты говоришь? О Гунгунуме или Месилиме?

Он вскинул на меня глаза.

– Это не двое братьев, а один человек. В нем открылось столько дарований, устремлений и способностей, что однажды он решил раздвоиться: быть поочередно архитектором Гунгунумом и астрономом Месилимом. Чтобы исключить встречу, он выдумал историю о соперничестве близнецов и убеждал всех и каждого, что братья друг друга терпеть не могут. Увы, уловка превратилась в правду. Он не удовольствовался тем, что раздвоился, он возвел внутри себя границу, взрастил непреодолимое разногласие. Шло время, и все больше граней его личности противостояли друг другу; архитектор доверял лишь земле, астроном полагался только на небо. Один хотел держать все под контролем, другой следил за перстом судьбы. То один брал верх, то другой. Всем нам знакомы подобные внутренние разногласия, но в миниатюре. В конце концов Гунгунум и Месилим возненавидели друг друга. Объявили друг другу войну. Изводили друг друга. Их покинул сон. Ни один не мог окончательно одолеть другого. И только нынешним утром… Раскачиваясь на верху Башни, Гунгунум одержал победу. И одним махом уничтожил обоих братьев.

Он умоляюще спросил:

– Ты мне веришь?

Я ошеломленно кивнул. По ходу рассказа я вспоминал приметы странной схожести у двоих так называемых близнецов: одни и те же пристрастия, одна и та же сыпь, одна и та же сумбурность и словоохотливость.

– Я верю тебе, Телтар.

– Тогда умоляю: убей меня.

* * *

Зловещий звук барабанов и гонга.

Шестой скорбный призыв.

При следующем состоится казнь царицы Кубабы, Авраама и его двенадцати помощников.

В тишине еще рокотали отзвуки барабанной дроби; стражники отомкнули решетки и передали пленников солдатам. Осужденные не протестовали. Они жадно глотали воздух и щурились от солнечного света, понимая, что эта радость продлится недолго.

Я в ужасе забился в глубину одной из камер. Слишком много насилия свершилось за последние сутки. Задушив Телтара, я превысил свои возможности: я был целителем, а не убийцей. Конечно, я и прежде убивал, но в бою, когда агрессия была обоюдной. Сдавив ему шею, я напрасно убеждал себя, что исполняю его просьбу, избавляю от пыток, приношу ему облегчение, – я ощущал себя палачом. Меня била нервная дрожь, будто некий Демон забавлялся, неистово сотрясая мои члены. Под конец я в изнеможении свернулся калачиком.

Когда солдаты и осужденные покинули тюрьму, я тоже вышел наружу через тайный проход. Роко меня не встретил. Неподалеку слуги кормили хищников падалью, другие насыпа́ли зебрам сено. Я понял, что мой пес спрятался. Желая остаться незамеченным, я выскользнул из зверинца.

Что делать? Куда идти?

А бавельцы не задавались таким вопросом: они тянулись на зрелище. Людские ручейки стекались из боковых улиц на главную и широкой рекой устремлялись к плацу. Я отдался движению людского потока. Горожане перебрасывались энергичными восклицаниями, радуясь, что день не прошел зря: утром самоубийство архитектора, теперь смертная казнь! Да уж, в Бавеле не