Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исаака поручили кормилице, вокруг него роились служанки, но он проявлял беспокойство. Когда я вошел к Аврааму в шатер, он метался, как тигр в клетке. Я сказал:
– Не паникуй. Я иду в Киш. Если Сарра больна, я займусь ее лечением. Если нет, мы вернемся вместе.
Он горячо поблагодарил меня. Я отправился в путь.
Я шел, и природа меня обнадеживала: она была щедра и расточала золотистый свет, в котором мягко струился теплый ветерок. Растущие вдоль тропы пионы склоняли свои тяжелые головки, а все пастбище было усеяно маками, они так и полыхали в зелени трав. Тысячи пташек носились над холмами, поросшими кустарником.
До Киша я добрался в сумерках, самое время, чтобы прийти во дворец и попросить аудиенции.
Кубаба приняла меня, как бывало и прежде, восседая на троне. Четверо молодых красавцев, один прелестней другого, обмахивали царицу пальмовыми ветвями. Страдала ли она от жары – или жара была предлогом, и ей нравилось наблюдать, как сокращаются и расслабляются мускулы под карамельной кожей?
– Здравствуй, дорогуша. Чем я обязана чести твоего визита?
– Добрый вечер, государыня! Я решился тебя обеспокоить, чтобы вернуть Сарру домой.
– При чем тут я?
– Три дня тому назад она отправилась к тебе.
Кубаба соскочила с трона. Эфебы не успели отдернуть ветви, и они хлестнули царицу по щекам.
– Сборище болванов! – буркнула она.
Вынырнув из листьев, она с тревогой взглянула на меня.
– Три дня назад, говоришь? Ужасно… Она сюда не приходила.
Царица сложила ладони рупором и проревела:
– Хуннува! Хуннува! Скорей сюда!
Длинный и тощий, как паук-сенокосец, главный распорядитель просочился в тронный зал.
– Хуннува! Они захватили Сарру!
Главный распорядитель пожелтел. На его впалых висках заблестели капельки пота.
– Одно к одному, Хуннува: этот Адапа умчался стрелой, только облако пыли осталось на горизонте! И вот исчезла Сарра, моя гарантия безопасности! Беги!
Главный распорядитель, растерявшись, жалобно прохрипел:
– Сейчас?
– Вперед! Действуй по нашему плану.
Хуннува лихорадочно заковылял из зала. Кубаба вскрикнула:
– Во имя Забабы, только бы он успел!
Новость, которую я не мог постичь, живо разлетелась по дворцу. Все пришло в движение, один бежали, другие вопили. Я преклонил перед царицей колени.
– Умоляю, Кубаба, объясни мне.
Она впилась в меня взглядом.
– Не понял, дорогуша? Сарра была моим козырем на случай, если бавельскому монстру вздумалось бы захватить Киш; он ведь ищет именно ее. Если бы он стал меня донимать, мы сговорились с Саррой, что я отдам ее тирану в обмен на его отступление.
– Может, она заболела…
– Сарра заболела? Ну нет! Монстр выследил ее и похитил! Мы с Хуннувой подумывали предупредить ее, что Адапа сбежал. Но мы проканителились, как старые черепахи.
– Адапа?
– Муж Саммурамат.
– Саммурамат?
Она взглянула на меня, как на коровью лепешку:
– Саммурамат отдала своего мальчишку Сарре. Адапа, ее муж, взбеленился. Не из любви к ребенку, не из ревности, не из отцовской гордости… Он требовал за свое молчание золота и благовоний. Все больше и больше. Он подслушивал за дверями и понял, что за донос получит больше золота и благовоний, чем за молчание. Я уверена, что он разоблачил Сарру в Бавеле.
Вдалеке прозвучала труба.
– О нет! – всхлипнула Кубаба.
Она в ужасе схватилась за голову. В залу ворвались военачальники.
– Они приближаются, государыня! Что нам делать?
– Хуннува убежал?
Удивленные вопросом, они стали перешептываться. Царица раздраженно протрубила:
– Хуннува отправлен предупредить моих сыновей и зятьев, чтобы они выслали войска нам на помощь. Он успел уйти?
– Успел, повелительница. Мы заметили на горизонте верхового. Хуннуву трудно не узнать.
– Отлично. Заприте ворота. Завтра мы сдадимся.
– Что?
– По численности мы в меньшинстве. Если мы примем бой, бавельцы нас разобьют, погибнет тьма нашего народу. Подчинимся, побережем жизни, сделаем ставку на ответный удар моих сыновей и зятьев. Капитуляция лучше, чем бойня: она приведет нас к победе. Если я упрежу действия врага, приспешники монстра никого не тронут, надеясь захватить побольше пленников для своей треклятой Башни.
Военачальники с неохотой согласились, понимая, что государыня делает наилучший выбор. Она повернулась ко мне:
– Ты еще тут?
– А что мне делать?
– Хочешь спасти свою шкуру? Тогда иди побрейся. Иначе монстр тебя узнает.
Я устремился к комнатам прислуги и там основательно выбрился.
Как верно все предвидела прозорливая Кубаба! Тем же вечером отряды Нимрода окружили Киш. На заре царицу втащили на крепостную стену, и она объявила капитуляцию. Ворота отворились, главари Нимрода встретили военачальников Кубабы – те сложили оружие – и обговорили порядок действий. В полдень Кубабу, военачальников и меня (в качестве ее лекаря) затолкали в повозку как пленных. Ее тянули три огромных вола. Нам связали руки и ноги, и мы стали живым символом поражения Кубабы, являя жителям Киша пример смирения. Вскорости и горожанам предстояло в путах ковылять в Бавель.
В сопровождении сотен солдат наша повозка враскачку и вразвалку покидала город. На первом перекрестке она замедлилась, чтобы вписаться в поворот.
По другой дороге, с востока, подъезжала похожая повозка, также влекомая тремя волами и под конвоем. В ней сидел Авраам с двенадцатью помощниками; все они были связаны. За ними в облаке пыли под присмотром колонны солдат двигались пастухи и их стада.
Мы все потеряли свободу.
2
Вид у Бавеля был нелепый. Его величественные главные ворота стояли с широко открытыми на равнину пустыми глазницами. Порывы ветра ерошили пальмы возле храмов, и округа казалась лохматой, растрепанной и одичалой; ворота же будто оцепенели. Ярко раскрашенные стены домов, желтые, красные и синие, смахивали на макияж сумасшедшей старухи. Этот окостеневший город стоял, раскрыв рот, и не понимал, что с ним стряслось и зачем его пересекает этот канал без единой лодчонки. Вдалеке высилась Башня – казалось, она-то и ввергла его в ступор.
Тяжелая повозка остановилась у крепостной стены: ей было не одолеть крутой подъем. Нас высадили. Роко, бежавший за нами от Киша, подскочил ко мне, радостно потерся о мои колени, но солдаты его отшвырнули. Он удивленно взвизгнул. Нахмурившись, я сурово посмотрел на него, давая понять, что резвиться следует в сторонке. Он послушался. Догадался ли он, что вооруженные люди имеют какое-то отношение к веревкам, которыми связаны мои руки и ноги? Он следовал за нашим конвоем на благоразумном расстоянии, прижимаясь к стенам и не сводя с меня глаз: и чтобы не упустить меня, и чтобы обнадежить.
Бредя по улицам, я испытывал новое чувство:
