Собственные записки. 1811–1816 - Николай Муравьев-Карсский

Четвертая кампания, во Франции

Мы выступили из Франкфурта в начале декабря месяца. Даненберг и я ехали во все время одним переходом впереди войск, заготовляя дислокации. Поход этот был очень приятный, потому что войска успели оправиться во Франкфурте; мы шли по богатым местам и везде пользовались прекрасными квартирами.

Мы вскоре вступили в королевство Виртембергское. Король[169] не хотел, чтобы войска наши имели квартиры в городе Гейльброне и даже, чтобы они через этот город проходили. Он велел даже силой не пускать нас; но видя, что великий князь мало обращал внимания на его угрозы, он пропустил нас, и мы благополучно расположились дневать в Гейльброне. Курута послал меня с поручением к Депрерадовичу в Кавалергардский полк, который был расположен в селении Вейнсберге, недалеко от города. При этом селении находится гора, на которой стоит рыцарский замок, замечательный по историческому событию, в старину там свершившемуся. Когда цесарцы брали его и осажденные стали нуждаться в продовольствии, то женщины просили позволения у осаждающих выйти из крепости, унося с собою то, что у них всего драгоценнее. Получив такое позволение, они вышли из крепости, унося на плечах своих мужей. Картина, изображающая сие событие, до сих пор хранится у жителей Вейнсберга в церкви.

В Штутгарте захотели тоже сделать, как в Гейльброне: не впускать нас в город. Пошли переговоры, и начальство наше согласилось на то, чтобы войска наши обошли город. Однако Даненбергу и мне хотелось видеть город, который известен своей красотой. Рогатка у заставы неисправно запиралась; мы сперва разговорились с часовым, а потом проехали сквозь город.

Со следующего перехода я был командирован к 1-й кирасирской дивизии, к Депрерадовичу, откуда через три дня опять был возвращен к великому князю, которого застал уже в Лудвигсбурге, где он несколько дней останавливался для отдыха войск. Лудвигсбург, где находится загородный дворец короля, отстоит от Штутгарта в 4 или 6 милях. Там имеется клуб или дворянское собрание, которое называли казино. Хотя Даненберг был человек степенный, но ему хотелось непременно посмеяться над немцами, к роду которых он себя не причислял, называя себя шведского или финского происхождения. Под нами в нижнем этаже жил богатый купец, торговавший сукном. Так как Даненберг уже несколько дней жил в доме, то он познакомился с ним и его женой, которую просил переодеть его в женское платье, чтобы идти в казино, на что она согласилась, невзирая на то, что Даненберг был очень высокого роста и особенно дурен лицом, отчего женское платье ему вовсе не пристало. Он в такой одежде имел самую уродливую фигуру и был более похож на развратную женщину.

Нарядившись, он ввечеру пошел со мною к Мёнье, который жил вместе с Лафонтеном, надел крестьянский праздничный кафтан, наложил в один карман грецких орехов, а в другой огромную двухстороннюю табакерку, в которой с одной стороны был насыпан табак, а с другой зола с сажей. На Мёнье надели сюртук Даненберга навыворот, с подкладкой наружу, так что он казался в красном платье с белыми рукавами. Полы сюртука подобрали под широкий пояс; надели ему на голову чалму и дали обнаженный поваренный нож в руки. Я оставался в своем сюртуке, дабы в случае нападения со стороны полиции оградить товарищей официальной своей одеждой.

В сем наряде мы пошли в казино с фонарем. Даненберг на улице кривлялся, и виртембергские офицеры, принимая его за уличную женщину, приставали к нему, а мы их отгоняли. Окна казино были ярко освещены. Даненберг смело вошел. Немцы встали. Бургмейстер города подошел к нему и спросил, кто она такая?

– Я бедная женщина из соседнего селения, – отвечал Даненберг, – пришла к вам с жалобой: к нам наставили русских кирасир, у которых лошади так велики, что они не могут в ворота на двор пройти, отчего русские стали у нас ворота ломать.

– Ja, ja, – закричал повеса Лафонтен с угрозой на бургмейстера, – и если вы не исполните просьбы моей жены, так я на вас просьбу подам.

Между тем дамы собрались в дверях около бургмейстера; они скорее его смекнули, в чем дело, взяли Даненберга за руку, посадили его между собой и начали с ним шутить. Тут был адъютант великого князя Колзаков, который тоже узнал Даненберга и смеялся; но бургмейстер никак не мог постичь, что за посольство к нему пришло, рассердился и закричал слуге, чтобы он позвал других и чтобы выпроводили непотребную женщину сию с дерзким мужем. Слуга хотел бежать вниз, но я из предосторожности поставил Мёнье с обнаженным ножом его на часы у верха лестницы, сказав ему, чтобы он никого не пропускал. Слуга, увидев его, испугался костюма и воротился, когда Мёнье объявил ему, что он мамлюк великого князя, поставленный тут на часах, чтобы никого не пропускать, потому что в казино сделался шум и что сейчас придет караул. Я был в сюртуке и подтвердил слова эти. Между тем Лафонтен продолжал разговаривать с бургмейстером, которого он потчевал грецкими орехами. Ошеломленный бургмейстер принимал их и еще благодарил за угощение. Он совсем одурел, потому что все дамы обступили его и смеялись над ним. Лафонтен сим не довольствовался: он вынул из кармана огромную табакерку и предложил бургмейстеру табаку, понюхав прежде сам. Бургмейстер не смел отказаться, но вместо табаку ему подали из оборотной табакерки сажу, смешанную с золой и с табаком. Понюхав, он оборотился к дамам. Общий хохот поднялся по всей зале, когда он показал свой испачканный лик. Видя, что пора уходить, я вызвал заговорившегося с дамами Даненберга, отвел Лафонтена и снял часового. Мы вышли и спешили домой. Не знаю, как это дело замяли; вероятно, дамы, не желая накликать беды на Даненберга, их повеселившего, уговорили дурака бургмейстера молчать.

Места, которыми мы проходили в Виртембергском королевстве и в герцогстве Баденском, единственны. Большое население, прекрасные деревни, окруженные садами, полями, коих обработанность не может сравниться ни с какой в другой стране. Виртембергцы жаловались на свои бедствия: король их был самовластный и злодей: всякий опасался за свою собственность, говорили даже, за жизнь. Рассказывали, что король многих без явного повода отправлял в особо на тот предмет построенную крепость, где в темницах заключались сотни несчастных, часто там и погибавших. Когда король ездил на охоту, то он приказывал сбирать земледельцев, отрывая их от работ, для того, чтобы сгонять дичь, и кроме того, поля земледельцев стаптывали для увеселения. Если же он узнавал, что кто-нибудь из пострадавших чрез его забавы осмеливался жаловаться, то просителя заключали в крепость. Пышность Виртембергского двора не уступала пышности больших европейских дворов, на что истрачивалось множество денег и отчего народ был обременен налогами. Виртембергский король был необыкновенно толст и в летах. Говорили, что он предавался всяким порокам…