Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

еще не было домашних сведений о русских походах в Черное море; о походах же в Каспийское наш летописец совсем не упоминает, будучи незнаком с арабскими писателями. Правда, о походе Олега в 907 г. и вторичном походе Игоря в 944-м мы имеем летописные рассказы, независимые от византийцев, которые совсем не знают этих походов; но потому-то наши рассказы и носят баснословный характер, в особенности о походе Олега.

Новое доказательство, что собственных исторически достоверных сведений о морских походах руси до второй половины X в. у летописца под рукой не было. Обстоятельство это уясняется еще более при сравнении с известиями о предприятии 1043 г.

По русской летописи, в морском походе Владимира Ярославича участвовала наемная дружина варягов. Ее участие засвидетельствовано не древнейшими списками летописи, Ипатьевским и Лаврентьевским, а позднейшими сводами, Воскресенским и Никоновским; но, без сомнения свидетельство это не выдумано, а взято из более древних списков начальной Киевской летописи. Это свидетельство подтверждается византийскою хроникой Скилицы-Кедрена, которая говорит, что в числе русских войск находились союзники, «обитающие на северных островах океана», то есть варяги. Русское известие в этом случае самостоятельное, независимое от греческих источников: оно заключает такие подробности, которых нет ни у Пселла, ни у Скилицы-Кедрена; наш летописец почерпнул их из рассказов стариков, современников самому событию[163]. Ввиду этих двух независимых друг от друга известий, русского и византийского, присутствие варягов в русском войске 1043 г. уже несомненно. В походах же 865 и 941 гг. варяги не участвовали ни по византийским свидетельствам, ни по русской летописи, которая в обоих случаях представляет только перевод византийских известий. Но в 1043 г., как только варяги появились перед Боспором в числе русских войск, византийцы не преминули о том упомянуть. Ясно, что в предыдущих морских походах их не было; так как их присутствие не могло остаться неизвестным для византийцев, особенно ввиду множества пленных, захваченных после поражения Игоря. Откуда же являются иногда варяги нашей летописи в IX и в первой половине X в.? Я уже говорил, что исходною точкою зрения для летописца служили времена Владимира и Ярослава, при которых наемные варяжские дружины действительно участвовали в русских войнах и даже занимали почетное место в русском войске. В XI в. к ним уже так привыкли, что не мудрено было летописцу и другим его современникам предположить их участие и в прежние времена, о которых, в сущности, он знал очень мало. Но там, где он черпал известия прямо из греческого источника, там варягов нет. Следовательно, большая часть летописных известий о варягах на руси в IX и X вв. есть плод домашних домыслов, ничем не подтвержденных.

А.А. Куник много трактует в Каспии о походах 1043 г.: но он нисколько не думает критически сличить известия об этом походе с известиями о походах предыдущих и сделать выводы о самостоятельности наших летописных свидетельств, на основании их проверки с свидетельствами византийскими. Кажется, здравый критический прием не мог бы обойти подобную проверку. Нисколько не пытаясь систематически опровергнуть мои доводы, противник просто голословно продолжает уверять, что первые русские походы на Константинополь были совершены не кем другим, как скандинавами. Ссылка на известное летописное выражение «бе путь из варяг в греки» (С. 422) равняется чистому голословию. Мы уже говорили, что эта неопределенная фраза относится только к XI в., а не к IX, о котором наш летописец имел так мало исторических сведений. Ее нельзя отнести и к первой половине X в., потому что Константин Багрянородный, описывая русский путь в Византию, начинает его от Новгорода и ничего не говорит о хождении скандинавов. Но подобные препятствия нисколько не затрудняют норманистов, и они преспокойно продолжают повторять некоторые летописные басни и домыслы как несомненные факты. Между прочим, г. Куник все еще относится к рассказу об осаде Константинополя Олегом как к достоверному историческому свидетельству, не представляя для того никаких исторических оснований. Он считает его достоверным просто потому, что о нем говорит Нестор. Войско Олега под Константинополем состояло, конечно, из скандинавов, потому что Нестор говорит о варягах-руси. А скандинавы плавали через Россию в Царьград еще в IX в., потому что тот же Нестор сказал: «бе путь из Варяг в греки». Призвание варяжских князей чудью и славянами не подлежит сомнению, потому что о нем повествует Нестор. А что варяги и руси одно и то же, это ясно из слов Нестора: «мнози бо беша Варязи христиане». Вот тот круг доказательств, в котором упорно вращается норманизм. Мой достоуважаемый противник, впрочем, не ограничивается повторением одних летописных домыслов; иногда он сам без всяких источников сочиняет целые события; к таковым относится поход норманнов из устьев Дуная в Каспийское море в 944 г.

Немудрено, что с такими приемами спор может длиться до бесконечности, ибо нет никакой возможности поставить норманистов на историческую почву, то есть сделать для них точками отправления факты несомненно исторические. От норманизма требуется доказать тождество варягов и руси; а он это тождество считает не подлежащим сомнению и делает его исходным пунктом. Ему доказывают, что сама наша летопись первоначально не смешивала русь с варягами, а начала смешивать позднейшие ее редакции. Он на эти доказательства не отвечает, хотя говорит о какой-то окончательной редакции, в которой слово варяг означало уже не дружинника, а торговца (С. 422). Норманизму указывают, что нет никаких европейских свидетельств о путешествии варяжских дружин в Царьград через Россию ранее второй половины X в. А он отыскал одну сагу, из которой можно вывести заключение, что один исландец ездил в Константинополь в первой четверти X в.; впрочем, с некоторыми натяжками получается и еще один таковой же исландец; причем предполагается, что они служили там в отряде варангов (С. 424). Но, во-первых, это единичные случаи, и исландцы путешествовали в Грецию через Западную Европу, а не Россию. Во-вторых, византийцы о варангах упоминают только с

XI в., тогда как о народе русь они ясно говорят еще в IX в. Способ, посредством которого норманизм устраняет последнее возражение, есть верх совершенства относительно критических приемов. Что византийцы не упоминают о варангах в IX и X вв., это совершенно естественно, отвечает норманнская теория: они говорят о руси, а ведь русь и варяги одно и то же. Блистательным подтверждением этому тождеству служит один византийский памятник конца XII в.: там есть замечание, помещенное в скобках, что название варанги принадлежит общему, разговорному, языку (С. 426). Отсюда будто бы ясно, что – даже в IX в. – их литературное этническое название было Рось (С. 428).

Что можно отвечать на подобные соображения и выводы? Замечательно, что даже такой добросовестный, основательный ученый, как А.А. Куник, не может не прибегать к голословным, гадательным