Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

до позднейшего времени. Труд этот есть богатый вклад в историческую науку, и мы можем только благодарить его автора. Затем вторую, меньшую, половину книги составляют рассеянные по разным местам замечания, приложения, дополнения и рассуждения другого нашего академика, достоуважаемого А.А. Куника. В большинстве случаев эти приложения и дополнения не имеют внутренней связи с первою частью и могут быть рассматриваемы совершенно отдельно; вместе взятые, они составляют не что иное, как полемическое сочинение, направленное в защиту пресловутой норманнской теории по вопросу о происхождении руси. Мы упомянули об отсутствии внутренней связи между частями книги. Действительно, во всем труде Б.А. Дорна, то есть во всех приведенных им восточных известиях о Древней Руси, нет ни единой черты, которая бы указывала на их норманнское происхождение. А между тем, благодаря примечаниям и дополнениям, по наружности выходит, как будто вся книга служит защитою норманизма. Итак, строго различая эти две части, мы остановим внимание читателей только на второй, то есть полемической; причем коснемся самых существенных ее сторон и постараемся быть возможно краткими.

Во-первых, отдаем полную справедливость нашему многоуважаемому противнику за тщательно рассмотренный им вопрос об одном византийском свидетельстве, которое антинорманисты полагали в числе своих доказательств. Разумеем rousia celandia 773 г. Оставляя в стороне все, что говорится в этом трактате постороннего, а принимая в соображение только фактический свод доказательств по отношению к данному вопросу, я должен признать за ними значительную долю убедительности и согласен, что вернее перевести «красные хеландии», нежели «русские хеландии» (дополнение III. С. 359 и след.). Охотно вычеркиваю эти хеландии из системы своих аргументов. Но мне показалась излишнею являющаяся по этому поводу филиппика против антинорманистов (С. 371). По крайней мере, лично ко мне она едва ли может относиться. В одной из первых своих статей я сказал: «Относительно некоторых соображений второстепенной важности мы можем ошибаться; но от того не пострадают наши главные положения» (Рус. вест. 1872, декабрь). Слова эти исполнились буквально; нам пришлось пока сделать две-три поправки, которые нисколько не имеют влияния на существенные стороны вопроса о варягах и руси. Упомянутые хеландии в первой статье я отнес к доказательствам спорным, а потом раза два упомянул о них мимоходом; но не выдвигал на первый план и не поместил их в тексте тех тридцати важнейших оснований, на которых построены мои выводы (ibid.). Точно так же г. Куник много распространяется о Табариевых руссах VII в., объясняя это известие позднейшею вставкою. Предоставляю другим решать вопрос о Табари, о котором я тоже упоминал мимоходом; ибо прежде всего ценю свидетельства современные или близкие к ним по времени. Те мои основания (№ 21 и 22), на которых построен вывод, что арабские свидетельства о руси несогласимы с норманнской теорией и что все они более или менее тяготеют к южному происхождению руси, а не к северному, эти основания остаются в полной силе (см. выше)[161].

Затем нам приходится указать на несостоятельность тех критических приемов, которые норманизм в лице нашего противника прилагает к другим, более важным, доказательствам. Во-первых, известие «Венецианской хроники» о gentes Normannorum, которые в 865 г. напали на Константинополь в количестве 360 кораблей. Автор этой хроники, Иоанн Диакон, писавший в XI в., повторяет выражение предшествовавшего ему писателя Лиутпранда. Последний заметил о руссах, что это народ, живущий к северу от Константинополя между хазарами и булгарами, в соседстве печенегов и угров, и что «греки по наружному качеству называют его руссами, а мы (итальянцы) по положению страны нордманами». Следовательно, gentes Normannorum «Венецианской хроники» просто значит «северные народы»; известие об их нападении, конечно, пришло из Константинополя; а греки не только русских, но и другие народы, соседние северному Черноморью, называли гипербореями. Если бы Лиутпранд и «Венецианская хроника» действительно разумели Скандинавов, то вышло бы явное противоречие; оба известия (о нападениях 865 и 941 гг.) получены от византийцев, а последние в обоих случаях говорят только о руси, которую знают очень хорошо и нигде не смешивают ее с варягами. Не разбираю ссылки на писателя XV в. Блонди, который повторяет известие Иоанна Диакона, причем смешивает вместе разные события и разные народы (С. 375). Подобные источники только годны для того, чтобы запутывать вопрос и отвлекать внимание от современных свидетельств о языческой руси, от тех свидетельств, которые изображают ее сильным туземным народом Восточной Европы.

Сколько исследователи ни разыскивали в средневековых хрониках целой Европы, а до сих пор важнейшими источниками для вопроса о народности руссов остаются византийские писатели IX и X вв., в особенности патриарх Фотий, Константин Багрянородный и Лев Диакон. А эти писатели, совершенно независимые друг от друга, согласно указывают на исконное существование туземной руси.

По поводу упомянутого нападения на Константинополь в 865 г. вновь обращу внимание людей интересующихся на следующий критический прием норманизма. А.А. Куник все еще продолжает относиться к рассказу русской летописи об этом походе как к известию самостоятельному и на основании его продолжает рассуждать об Аскольде как предводителе похода, не обращая никакого внимания на мои возражения. Я говорил и подтверждаю, что известие это не самостоятельно; самое поверхностное сравнение с хроникой Амартола и его продолжателей убеждает, что оно взято буквально из этой хроники или из ее славянского перевода, даже удержано число 200 кораблей, тогда как известие «Венецианской хроники», насчитывающее их 360, конечно, ближе к действительности. Летописец к простому переводу греческой хроники только приклеил имена Аскольда и Дира. Мой оппонент согласен, что Кий, Щек и Хорив лица мифические, сочиненные на основании географических названий (С. 396); но Аскольда считает все-таки сподвижником Рюрика и предводителем руссов 865 г. О Дире же он умалчивает и считает их за одно лицо, хотя в летописи ясно указаны Аскольдова могила и Дирова могила, лежавшие в разных местах. Если кто принимает летописную легенду о них за достоверное событие, то простая логика требует согласно с летописью принимать их за два лица, а не за одно[162].

Мы же повторяем, что поводом к рассказу об Аскольде и Дире, без сомнения, послужили названия двух урочищ: Аскольдова могила и Дирова могила. Если бы у летописца были свои домашние сведения об их походе на Константинополь, то не мог он взять без перемен известие из византийской хроники и только приклеить к нему голые имена предводителей. Ясно, что своих сведений не было, а приклейка эта совершенно произвольная. Но А.А. Куник не считает нужным отвечать на подобное возражение. Точно так же взято в русскую летопись из продолжателей Феофана и Амартола известие о морском походе Игоря на Византию. Ясно, что и для этого времени все