Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

храма Варяжской Богородицы сослался на сочинение Белэна; но Белэн именно указывает на существование латинских церквей в Константинополе в XI в. и на то, что некоторые храмы, вследствие разных переворотов, переходили от одного исповедания к другому.

В «Ответе» г. Васильевского мы все-таки не находим сколько-нибудь понятного ответа на наши недоумения: почему греки, называвшие в X в. наемную русь ее собственным именем, вдруг со времени вспомогательного войска, посланного Владимиром, стали именовать ее варангами? С какой стати та же русь, которая в X в. называла себя русью, в XI величает себя варягами? Мой оппонент пытается устранить подобное затруднение предположением, что слово «варяг» означало на Руси и в Византии иностранца; потому русские и называли себя варягами в Константинополе. Не понимаем, каким образом серьезный историк (каким мы считаем своего противника) мог придумать такое толкование. Неужели надобно еще доказывать, что хотя варяг в данную эпоху и означал на Руси иностранца, но иностранца известной страны, известной народности, и народности именно католического исповедания? Напомню о существовании в древних Киеве и Новгороде варяжских или латинских божниц. Наши церковные писатели XI в. именуют латинство верою варяжскою.

Но довольно о системе доказательств моего оппонента. Скажем несколько слов о поводе к нашей рецензии.

В числе главных оснований моей теории о происхождении руси находится положение, что «византийцы нигде не смешивают русь с варягами». В.Г. Васильевский в начале своего исследования о византийских варангах заявил, что он не считает себя компетентным в вопросе о происхождении руси и не намерен вмешиваться в спор, снова мною поднятый. Он задался только мыслию доказать, что служебные византийские варяги в XI в. были не что иное, как славянская, православная русь. Если бы автор сохранил заявленный им нейтралитет, едва ли мне пришлось бы печатно разбирать его исследование. Мои выводы главным образом опираются на писателей IX и X вв., каковы преимущественно патриарх Фотий, Константин Багрянородный и Лев Диакон, то есть на современников той самой руси, которую норманисты считают чисто норманнскою. Притом основное положение г. Васильевского (славянство самих варангов в XI в.) не только не служит каким-либо подтверждением для моих противников норманистов; наоборот, оно, если бы было верно, могло послужить подкреплением для тех ученых, которые производили и производят русь от балтийских славян.

Ясно, кажется, что мне не было особой нужды употреблять свое время на опровержение нового взгляда по отношению к византийским варангам. Но В.Г. Васильевскому в течение своего исследования угодно было радикально изменить свое отношение к предмету спора. В ноябрьской книжке Журнала Министерства народного просвещения за 1874 г. он заявляет о своем нейтралитете и даже обнаруживает наклонности к антинорманизму, что и естественно, если взять во внимание его основной вывод. В февральской книжке 1875 г. он начинает покидать свой нейтралитет в пользу норманизма; а в мартовской уже является решительным приверженцем норманнской теории, говоря, что он не желает расходиться с наукою. Каким образом он соглашает свой норманизм с главным выводом своего исследования, этого мы не знаем. Но вследствие нарушенного нейтралитета я не счел удобным оставлять без разбора это исследование. Обращу внимание читателей на следующее обстоятельство. Пишется историческое исследование со всеми внешними признаками ученой добросовестности, с постоянными и критическими ссылками на источники и с обильными из них выдержками. А в конце своего труда исследователь провозглашает, что моя теория есть только неудачная попытка поколебать норманнскую систему, прочно утвержденную на научных столпах. Много ли нашлось читателей, которые взяли на себя труд вникнуть в сущность исследования и поняли, что между нею и только что приведенным заявлением нет ничего общего; что автор его не прибавил ни одного доказательства в пользу норманнской теории; а между тем провозглашает ее непоколебимость, как будто речь идет о простой подаче голосов для решения весьма сложных научных вопросов.

В ответ на рецензию мой оппонент снова не прибавляет ни одной черты в пользу норманизма и тем не менее снова провозглашает, что моя теория есть не более как заблуждение и что на стороне моих противников «все преимущества метода и научности». Интересно было бы знать, кто уполномочил В.Г. Васильевского голословно говорить от лица науки в данном случае? Ответ на этот вопрос можно найти в его собственных статьях. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что уполномочил его главным образом многоуважаемый А.А. Куник. В упомянутой выше февральской книжке исследователь упоминает о «приятном внимании» к его труду со стороны А.А. Куника; последний сообщил ему, тогда еще не вышедшую из печати, свою статью, приложенную к «Каспию» академика Дорна. В этой статье А.А. Куник, по замечанию г. Васильевского, наносит сильные удары противникам норманнской теории. В «Ответе» он опять упоминает об А.А. Кунике: последний сообщил ему сведение, с помощью которого оппонент устраивает упомянутую выше мнимую западню.

Как сильны удары, наносимые приложением к «Каспию», это надеюсь показать в следующем письме. Я обращусь к этому приложению тем с большею охотою, что автор его совращает в норманизм таких русских ученых, от которых русская наука могла бы ожидать многого. По этому поводу укажу на новое сообщение В.Г. Васильевского «Руссковизантийские отрывки» (Журнал Мин. нар. проев. 1875, декабрь). Здесь он опять извлекает из византийских памятников, издаваемых достопочтенным Савою, интересный материал, который относится к сношениям византийских императоров с русским княжеским домом в XI в. Г. Васильевский на этот раз снабжает свой материал весьма дельными комментариями; можно не согласиться разве только с двумя-тремя толкованиями второстепенной важности[159]. Между прочим, здесь в одном письме императора к русскому князю встречаем следующие знаменательные слова: «Научают меня священные книги и достоверные истории, что наши государства оба имеют один некий источник и корень». В.Г. Васильевский довольно правдоподобно указывает на связь этих слов с преданиями о посылке венца русскому князю и о даровании придворного титула Константином Великим тоже русскому князю. Но, по-видимому, он и не замечает того, что приведенные слова письма и его собственные объяснения к ним прибавляют лишний аргумент против норманнской теории. Ясно, что византийцы XI в., притом знакомые и с историей прошлых веков, нисколько не сомневаются в древнем и туземном происхождении русских князей.

III

Ответ А.А. Кунику[160]

В конце 1875 г. вышло из печати сочинение известного нашего ориенталиста, академика Дорна, озаглавленное «Каспий, или О походах древних русских в Табаристан». Эта объемистая книга по содержанию своему распадается на две неравные части. Большую ее половину занимает труд Б.А. Дорна. Он представляет тщательный и подробный свод не только всех дошедших до нас восточных свидетельств о русских морских походах на берега Каспия, но и доводит этот свод