Глаза Сатаны - Константин Волошин

Хуан вышел из шалаша с чувством усталости и горечи на душе. Затея с рабством нравилась ему всё меньше, хотя он не собирался отходить от задуманного. Вид сеньориты сильно его пугал. Возник страх, что она не выдержит испытания и всё полетит к чертям собачьим.

Два часа спустя он зашёл в шалаш. Габриэла сидела с бледным лицом и о чём-то сосредоточенно думала.

— Письмо готово, сеньорита? — спросил он буднично.

Она молча протянула ему лист, исписанный крупным нечётким почерком ребёнка, редко практикующегося в этом ремесле. Он внутренне усмехнулся, поняв, что она недалеко ушла от него в грамоте.

Хуан намеренно делал вид, что читает лист вверх ногами, незаметно поглядывая на презрительное выражение лица девицы. Та попалась на удочку, а Хуан даже шевелил губами и был напряжён.

— Я плохо понимаю ваш почерк, сеньорита. Надеюсь, вы всё учли из мною говорённого? Иначе вам понадобится ещё месяц лишнего времени. Ведь до вашей усадьбы не менее десяти дней пути, а ещё нужно гонца найти. Так что рассчитывать можно только недели на три.

— Я всё написала, что вы просили, сеньор, — тихо ответила девушка с видимой усталостью. Хуан понимал её, вспомнив, как сам уставал над листом бумаги, потел, сопел и после двух часов такой работы был почти полностью истерзан и измочален.

— Хорошо, сеньорита. Теперь письмо дона Атилио — и можно отправлять гонца. Спасибо, сеньорита. Можете продолжать прерванную работу. До ночи ещё весьма далеко.

Девушка ушла, а Хуан перевернул лист и принялся потеть, силясь разобрать каракули Габриэлы. Он справлялся плохо. Вздохнул, потянулся и пошёл искать Ариаса. Тот довольно сносно прочитал послание, потом ещё раз уже быстро. Заметил с удивлением:

— Знаешь, ничего такого, к чему можно было бы придраться, видно, ты здорово её напугал, Хуанито. Или это Алесио постарался. Кстати, этот мулат не в состоянии больше терпеть с этой девкой. Что ты на это скажешь? Или для себя сберечь охота?

— Уже нет. Пусть делает, что хочет, но без того, чтобы она сбрендила или ещё хуже, померла. Ты понял? Тогда помрёт и этот ублюдок.

Ариас скорчил понимающую гримасу, согласно кивнул и отдал лист Хуану.

— Кого пошлём в усадьбу?

— Лало, думаю. Он молчун, местный, и легко сможет объяснить, как оказался на такой роли. Мы с тобой ему всё растолкуем и хорошо заплатим. Вот только и от Атилио нужно подобное письмо. Сколько от него мы можем запросить?

— Тысяч десять, думаю, будет достаточно. Как ты считаешь, Хуан?

— Пусть будет по-твоему, Ар. Столько же с дона Рожерио — и можем сматываться подальше от этого острова.

— С такими деньгами мы это можем себе позволить, — и Ариас с довольной улыбкой вышел, пообещав прислать Атилио.

Усадив испанца за стол, Хуан и ему предложил написать письмо, требуя за свободу десять тысяч золотых песо. Тот удивлённо поднял глаза, спросил с усилием и страхом:

— Сеньор, мои родители не в состоянии столько заплатить!

— Сколько же они в состоянии?

— Самое большее вдвое меньше, и то при наличии времени, сеньор. Мы совсем не так богаты, как отец Габриэлы.

— Тогда вы вернётесь домой без стольких пальцев, сколько недоплатите за свою свободу. Нам не составит труда лишить вас всех пальцев, дон Атилио. Алесио будет рад позабавиться, не так ли?

Лицо испанца побелело. Он долго не мог вымолвить слово, потом проговорил хрипло, растерянно:

— Я, конечно, напишу, но возымеет ли это результат? Отец просто не сможет собрать столько денег. Лучше мне лишиться жизни, сеньор, чем оставлять родных без гроша и прозябать весь век в нищете. Тогда и писать нет смысла.

Голос дона Атилио с каждым словом становился всю тише. Хуан видел, что испанец в отчаянном положении, готов на самые крайние меры. Он заставил Хуана задуматься, а потом проговорил решительно:

— Пишите то, что я требую, а там посмотрим, что получится. Мы и так сильно рискуем с вами. Того и гляди появятся ваши ищейки. Кстати, хотите остаться живыми — не вздумайте подавать сигналы, если чужие люди будут здесь.

Хуан многозначительно посмотрел на испанца, указал на лист бумаги.

— Через час приду. Письмо должно быть готово.

Вечером Хуан с Ариасом долго беседовали с Лало. Метис внимательно слушал, кивал головой и под конец спросил:

— Мне торопиться возвращаться, сеньоры?

— Да, Лало, — ответил Хуан. — Мы хотели бы побыстрее. Нам не стоит тянуть. Слишком долго может быть опасно. Вот тебе на дорогу пятнадцать реалов. Можешь заехать к себе в деревню, но не задерживайся там. Сменишь мула — и в дорогу.

На рассвете Лало ускакал по тропе, а Хуан проследил, как последние камушки скатывались с тропы, по которой метис вёл мула, таща его изо всех сил.

Алесио даже подпрыгнул, узнав, что хозяин дал добро на его с испанкой игру. Губы растянулись в радостней крокодильей усмешке, и он воскликнул:

— У меня ещё ни разу не было белей женщины! А эта не просто белая, а сеньорита! Боги ко мне должно быть благосклонны, Ар! Мне необходимо поставить и свечки в церкви, и принести большую жертву старым моим богам! Я так и сделаю!

— Учти, Ал, что хозяин требует быть осторожным, нежным и не повредить сеньорите. Это главное условие. Мы не можем потерять её в тот момент, когда дело уже на мази. К тому же и тебе будет слишком накладно, если что произойдёт с сеньоритой.

— Учту, Ар, и буду самым нежным любовником! Я пошёл, друг, и я тебя не забуду! — мулат помчался куда-то с возбуждённым и радостным видом.

Он торопил белых рабов побыстрее втиснуться в пещеру. В руках нёс толстый конский потник и чистую попону. В пещере он нервно посадил рабов на цепь.

— Сеньорита, я принёс тебе потник. Тебе будет теперь хорошо спать. И ещё хочу угостить тебя кусочком мяса. Мы зарезали сегодня козла. Вот прошу отведать. Молока можешь пить сколько хочешь.

Габриэла с подозрением посмотрела в сияющее лицо мулата. Спросила с дрожью в голосе:

— С чего это ты так раздобрился? Что это значит?

— Очень многое, сеньорита! — осклабился Алесио, подвинулся ближе и положил свою большую руку на её, узкую тонкую, грязную.

— Что е тобой?! — отдёрнула она руку и спрятала за спину. — Уйди!

— Нет, дорогая моя! Сегодня я не отойду. Сегодня мой праздник, сеньорита!

Габриэла не на шутку испугалась. А Алесио, уже достаточно распалённый близостью лакомства, больше не мог держать себя в узде. Он обнял девушку, привлёк в себе, залез губами ей в шею, что вызвало такое бурное отвращение у девушки, что она забилась, закричала