Простительные грехи - Аделаида Форрест

Правда заключалась в том, что я перестала любить свою работу. Я не ненавидела это место и не ненавидела работу, которую выполняла, но я не могла представить, что оставлю ребенка дома, чтобы пойти туда днем.

Ничто из того, что я делала, не казалось значительным. Я помогала богатым людям становиться еще богаче. Помогала Джасперу зарабатывать своим клиентам как можно больше денег.

Это никогда не было моим первым приоритетом. Или моим вторым приоритетом. Или даже третьим.

Поэтому мне казалось глупым цепляться за это из-за желания быть независимой. Может ли женщина быть действительно независимой, если у нее есть личная охрана, нанятая ее мужем? Когда кто-то каждый день возит ее на работу и с работы? Это было похоже на бесполезное занятие, но я никогда больше не буду спорить о необходимости защиты.

Не тогда, когда у меня ребенок, о котором нужно думать.

— Тебе больше не нравится эта работа? — спросил Лино, глядя на меня, пока я сидела у острова.

— Нравится, — солгала я. — Мне нравится работать на Джаспера. Это дает мне больше возможностей мучить его теперь, когда у него появились любовные дела.

Лино перевернул бекон и взял говяжий фарш, чтобы сформировать котлеты.

— Опять чизбургеры?

Он ухмыльнулся в своей озорной манере, и я подавила желание вздохнуть. Этот чертов мужчина прекрасно знал, что я беременна.

— В последнее время ты поглощаешь их, как монстр.

Разочарованно вздохнув, я достала коробочку из сумки и поставила ее на стол. Он улыбнулся мне.

— Ты же не можешь просто позволить этому стать сюрпризом, не так ли?

Он быстро вымыл руки, повернулся к коробке и сорвал крышку. Мягкая лошадка выглядела крошечной в его руках, но я знала, что она как раз подходящего размера, чтобы наш ребенок мог с ней обниматься.

— Жеребенок для моего жеребца.

— Мы закажем чизбургеры, — объявил он, поворачиваясь и выключая плиту.

Он положил жеребенка на прилавок, а затем направился ко мне. Я побежала к лестнице, хихикая, когда он погнался за мной. Счастье, взорвавшееся в моей груди, невозможно было заглушить, невозможно было усмирить.

Ничто и никогда больше не сможет убедить меня в том, что этот человек меня не любит. Ничто не встанет между нами.

Не с тем, как его глаза светились радостью, когда он последовал за мной в спальню.

Войдя внутрь, я повернулась к нему лицом. В его глазах искрилось все то волнение, которое я чувствовала внутри, и мое лицо расплылось в самой широкой улыбке, которая когда-либо была на моем лице.

— У нас будет ребенок, — пробормотал он, сокращая расстояние между нами. Его руки коснулись моего живота, скользя по его плоской поверхности с выражением благоговения на лице.

— У нас будет ребенок, — подтвердила я.

— У Айвори был лучший врач. Мы запишем тебя на приём как можно скорее…

— Лино, еще рано. Я позвоню доктору утром, а пока все в порядке, — успокоила я его, хихикнув. — У нас все будет хорошо.

— Я никогда не мечтал, что могу быть таким счастливым, — прошептал он, опускаясь на колени передо мной. Он поднял мою рубашку, прижимая голову к голой коже моего живота. Я провела пальцами по его волосам, наблюдая, как он целует местечко чуть выше моего пупка.

— У тебя будет самая лучшая мамочка на свете, — прошептал он, и я поборола желание сказать ему, что сомневаюсь, что малыш еще может его слышать. Это было слишком мило, чтобы прерывать его.

— Я думаю, что когда жизнь становится лучше, чем ты мог мечтать, остается только одно.

Он снова обратил свое внимание на меня, стоя и наблюдая, как я стягиваю блузку через голову.

— И что же это, vita mia?

— Займись любовью со своей женой, — прошептала я, расстёгивая молнию на юбке.

Я никогда не устану смотреть, как его глаза пылают, словно лужи расплавленной лавы, и знать, что я заставляю его так страстно желать меня. Что он находит меня такой же привлекательной, как и я его.

Следующими были рубашка и спортивные штаны Лино, его тело было обнажено благодарю тому, что в последнее время он отказывался носить нижнее белье дома. Мне нравилось знать, что если я спущу его штаны или шорты, то он окажется голым. То, что через несколько секунд я могу взять его в руку, а вскоре после этого и в рот.

Я сбросила лифчик, пристально глядя на ту часть его тела, которую жаждала, как отчаянная наркоманка. Я не могла прожить и дня без него внутри меня, и те недели, когда я восстанавливалась после перелома рёбер, доказали это. Я была как сумасшедшая, желая и злясь, что он не давал мне то, в чем я нуждалась.

Беременность после этого не могла быть неожиданностью, не тогда, когда мы занимались сексом постоянно в течение нескольких дней после того, как я получила разрешение от врача.

Пальцы Лино зацепились за пояс моих трусиков, медленно ведя их вниз по моим ногам и дразня меня, пока он помогал мне выйти из них. Его рука коснулась моей челюсти, обхватывая мое лицо так, чтобы он мог прикоснуться своими губами к моим на глубоком вдохе, который чувствовался так, будто он вдыхал меня в свою душу.

Но это было невозможно.

Не тогда, когда я уже была его частью.

Его руки опустились на мои бедра, внезапно приподняв меня, чтобы бросить на середину кровати. Я вскрикнула, когда он опустился на меня сверху, пожирая меня своим ртом.

Мои губы, моя шея, мое сердце. Он медленно скользнул губами к моему животу и нежно прикусил зубами, и то, как он замешкался у моего живота, заставило меня посмотреть на него. Он поцеловал кожу один, два, три раза. Радость в его глазах затуманилась беспокойством, и я достаточно хорошо знала своего жеребца, чтобы понять, что он думает о своем отце. Интересно, его отец когда-нибудь целовал живот его матери и был ли он хорошим отцом? Давал ли он когда-нибудь обещания ребенку, которого он еще не знал.

— Ты будешь замечательным отцом, — прошептала я, используя свои слова и свою любовь, чтобы развеять его сомнения.

Его глаза потеплели, тучи, скрывавшиеся в них, исчезли перед лицом того, как сильно я любила его.

Любовь исцеляет все раны.

Он опустил рот, и первое прикосновение его языка ко мне заставило меня воспарить, отправив эмоциональный момент на новую вершину. Он не исследовал, он не мог исследовать то, что принадлежало ему, то, что он знал лучше меня, но он не торопился.

Он боготворил каждый мой дюйм, купая его