Бог Гнева - Рина Кент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я в порядке, мама. — Я снимаю ткань, показывая ей, что крови больше нет. — Видишь? Всё хорошо.
Она переворачивает мою руку вперед и назад и выдыхает только тогда, когда убеждается, что порез незначителен.
— Ты должна быть осторожна с ножом, дорогая.
Она бы упала в обморок, если бы узнала, что Джереми делает со мной ножом, и что мне это действительно нравится.
Мама достает из шкафа пластырь и накладывает его на палец. После того, как она закончила, я выбрасываю грязные овощи и беру новые, затем забираюсь на стул, чтобы начать все заново. Мама включает плиту на самую низкую температуру, берет нож и садится напротив меня.
— Я могу сделать это сама, — говорю я ей.
— Будет быстрее, если я помогу. По крайней мере, ты не будешь отвлекаться.
— Кто сказал, что я отвлекаюсь?
— Ты несколько раз отключалась и продолжаешь нездоровым образом проверять свой телефон. Ты ждешь сообщения или звонка?
— Нет, — отвечаю я с неловкой улыбкой.
— Ага. — Она затыкает меня своим взглядом «Я твоя мать, и я знаю о тебе все». — Твоя тетя Сильвер была здесь на днях и рассказала мне кое-что интересное.
— И что это?
— Ава сказала ей, что ты встречаешься с каким-то американским мальчиком, и попросила Сильвер начать выбирать ей платье подружки невесты.
Маленькая стукачка.
Я знаю, что Ава близка со своей мамой и в основном рассказывает ей все, но это другое. Она знает, что я не смирилась с этим. По ее словам, я просто оттягиваю неизбежное, но это не так.
— Это правда? — мама смотрит на меня.
Я кладу нож на стол, чтобы снова случайно не порезаться.
— Это сложно.
— Насколько сложно? — Ее голос смягчается. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне что угодно, верно? Я всегда на твоей стороне.
— Даже если он… он странный?
— Ты очень ответственная девушка, Сеси. Ты всегда была такой, даже в детстве. Настолько, что я забеспокоилась, что ты хочешь преждевременно состариться, не прожив свою жизнь. Но именно поэтому я верю, что ты сделаешь правильный выбор.
Моя грудь сжимается, и я смотрю на разделочную доску, на наполовину перерезанные овощи и куда угодно, только не на лицо мамы.
— Если ты не хочешь об этом говорить, то все в порядке. — Она гладит меня по руке. — Просто знай, что я буду здесь, когда ты будешь готова.
Она отпускает меня и встает, чтобы проверить еду. Она часто делает это всякий раз, когда чувствует, что слишком сильно на меня надавила или вытолкнула меня из моей зоны комфорта.
Мама знает, что начинает тыкать в меня демонами, и всегда, без сомнения, отступает и дает мне время, чтобы прийти в себя.
Она надеется, что я приду к ней, когда буду готова, но я всегда использовала это время, чтобы сбежать от нее, еще больше погрузиться в себя и попытаться исправить свои ошибки самостоятельно.
Это первый раз, когда я набралась смелости, чтобы использовать шанс, который она мне дала.
— Я не всегда делала правильный выбор, мама. — Мой голос такой низкий, ниже кипящей воды на плите и звука ее помешивания.
Она начинает оборачиваться, и я выпаливаю:
— Пожалуйста, не смотри на меня. Я не могу этого сказать, когда ты смотришь на меня. — Я слишком стыжусь, чтобы встретиться с ней взглядом.
— Хорошо, — говорит она ласковым тоном и остается на месте.
— Помнишь, когда ты сказала мне, что у тебя плохое предчувствие по поводу Джона? Ты была права, мама.
— Это о том, как его недавно арестовали за нападение и наркотики?
— Это был конец. Настоящая история началась очень давно.
Не знаю, как я нахожу в себе смелость рассказать ей обо всем, что произошло. Но все равно рассказываю ей о той ночи, о сонном параличе (поэтому я закрыла свою комнату, чтобы никто не видел меня в таком состоянии), о страхе перед противоположным полом, отношениях и недоверии ко всему.
Слова текут естественно, без всяких усилий, как будто они все это время ждали, чтобы я рассказала маме правду, которая так долго гноилась во мне.
— Прости, что не сказала тебе, мама. — Мой голос грубый и ломкий. — Я просто так боялась, что эти фотографии станут достоянием общественности и испортят твою репутацию. Я также боялась, что ты напомнишь мне, что он тебе никогда не нравился, и что ты говорила меня уйти от него. Это убило бы меня.
Она снова начинает поворачиваться.
— Нет, мама, пожалуйста. Не смотри на меня, когда я в таком состоянии.
Ее пальцы дрожат, когда она выключает плиту и поворачивается ко мне, глаза блестят от слез, а черты ее лица такие же бледные, как я себе представляю.
Затем она подходит ко мне, медленно, размеренными шагами, и останавливается в нескольких шагах от меня. Ее грудь вздымается и опускается так же тяжело, как и моя, словно она может уловить мои чувства и превратить их в свои собственные.
Она вытирает слезы, катящиеся по моим щекам.
— Почему я не могу смотреть на тебя так? Если мир откажется видеть эту версию тебя и ту боль, через которую ты прошла, то это сделаю я. Я буду делать это каждый день.
— Ты же не скажешь, что ничего бы этого не случилось, если бы я послушалась тебя?
— Нет, потому что никто не может быть уверен в том, что произошло бы. Он мог бы найти и другие пути. — Она гладит мою щеку, мои слезы и мою боль. — Я хочу, чтобы ты знала и верила, что это не твоя вина, дорогая. Ничего из этого не твоя вина.
— Но…
— Никаких но, Сесилия. — Она плачет так же сильно, как и я, пока слезы не заливают ее щеки. — Я тоже когда-то была жертвой, и преступник был единственным человеком, который должен был защищать меня.
— Твоя мама? — Я видела ее только один раз, когда она появилась у нашей двери, когда мне было семь, и возненавидела эту женщину с первого взгляда. Она всемирно известная художница, и у нее было надменное выражение лица, которое меня раздражало.
