Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - Георгий Михайловский

На это я, зная в точности настроение дипломатического ведомства, ответил, что, хотя наше министерство находится в полной уверенности, что война приведёт к освобождению всех славянских земель Австро-Венгрии, но ввиду многочисленности возбужденных ходатайств надо думать, что просители вообще больше не желают быть в австро-венгерском подданстве и нет никаких оснований отказывать им в ходатайствах. Далее я сказал, что, как ни маловероятен неблагоприятный исход войны, но надо учитывать и эту возможность, следовательно, здесь вопрос сводится также к тому, в какой мере австрийские славяне являются желательным элементом для России. Поскольку сама война ведётся с русской стороны из-за славянского вопроса, то я от имени министерства иностранных дел просил подчеркнуть наше принципиально благожелательное отношение к самому льготному приёму ходатайствующих в русское подданство. Что же до органа, долженствующего заменить прежнюю царскую власть, то поскольку сам закон о подданстве не менялся, то и единственным органом, заменяющим царскую власть, могло быть Временное правительство. В подтверждение я сослался на деятельность Комитета по принятию прошений на высочайшее имя, который направлял все дела, восходившие раньше к государю, во Временное правительство.

Как ни очевидно было это положение, представители министерства внутренних дел по каким-то соображениям не желали, чтобы эти дела направлялись во Временное правительство, считая нужным создать специальный орган, которому можно было бы «делегировать» на этот случай верховную власть. Такого рода неюридическая постановка вопроса вызвала возражение представителя министерства юстиции Милицына, и большинством голосов было решено при принципиальном облегчении приёма в русское подданство тогда ещё австрийских подданных-славян направлять все дела через министра внутренних дел во Временное правительство. Вопрос о приёме в русское подданство считался тогда настолько важным, что Лизогуб при особом письме на моё имя прислал мне проект журнала этого заседания с моим заявлением для предварительного одобрения начальством формулировки заявления — вещь, допускаемая в бюрократическом обиходе лишь в самых исключительных случаях. Я довёл это до сведения не только Нератова и Нольде, но и Милюкова, причём, конечно, моё заявление было полностью одобрено.

На том же заседании был рассмотрен ряд других вопросов, касающихся военнопленных славян и других привилегированных категорий, как-то: свободы проживания по выбору этих пленных, свободы заработка, вопрос о правовой охране. Всё это решалось опять-таки самым благоприятным образом. Февральская революция, бесспорно, сделала всё возможное, чтобы скрасить жизнь этих военнопленных в России, и такое улучшение произошло в силу сознательного стремления центральной власти.

На дальнейших заседаниях комиссии Лизогуба нам пришлось заниматься рядом иногда довольно запутанных казусов, и я не могу назвать ни одного случая, где бы по отношению к этим славянам, формально «врагам», была проявлена хотя бы тень недоброжелательства. Объём их прав и их статус в период Временного правительства достигают максимальных масштабов. То, что относится к военнопленным вообще, в отношении, например, чехословацких легионов уже принимает характер военного союза России с будущей Чехословакией. Конечно, решая вопрос о приёме в русское подданство чехов, словаков и некоторых других австрийских славян, мы, члены комиссии Лизогуба, не могли думать, что уже в следующем году эти чехи не будут нуждаться в российском подданстве, что глава нашей комиссии окажется главой нового «Украинского государства», а представитель министерства иностранных дел, то есть я, будет бежать из Петрограда в качестве иностранного (украинского) подданного на Украину, под защиту председателя нашей комиссии.

Вехи «ликвидации» Царства Польского

В русско-польской комиссии под председательством А.Р. Ледницкого после описанного мною торжественного открытия работа пошла полным ходом. Официально поставленный вопрос «ликвидации» занятого неприятелем Царства Польского не мог, естественно, быть перенесён в плоскость практических решений. Можно было, очевидно, только наметить основные вехи для решения польского вопроса, оставляя осуществление конкретных мер до окончания войны или во всяком случае до освобождения Царства Польского от неприятеля. Это обстоятельство не могло не охлаждать рвения комиссии, тем более что ход событий в России всё время невольно отвлекал внимание и самих поляков, и в особенности нас, русских, от польского вопроса к русскому. С другой стороны, некоторая нереальность в польских делах давала полякам возможность требовать большего, чем то, на что они имели право по актам 15 и 16 марта 1917 г.

Дело в том, что проявление иногда необходимой твёрдости в соблюдении, например, этнографического принципа при определении границ будущей Польши с русской стороны психологически всегда производило неблагоприятное впечатление, так как спорные области надо было ещё отвоевать у противника. Делёж шкуры ещё не убитого медведя, если бы он вёлся слишком азартно с обеих сторон, мог бы рассорить охотников, и эта психологическая сторона дела невольно отражалась на ходе работ комиссии. Русской части комиссии выпадала трудная доля защищать интересы России, никогда по самым существенным вопросам не выходя из пределов самого примирительного тона. Ниже я укажу, как в период управления министерством иностранных дел Терещенко из этого вырастали крайне тягостные инциденты.

В самом начале заседаний комиссии Ледницкого с обеих сторон чувствовались полная готовность и желание вести дело с наименьшими трениями. Поляки понимали, что Февральская революция давала им то, чего никакое царское правительство до сих пор не могло обещать. Это обстоятельство в сочетании с внутренними разногласиями среди отдельных польских течений, в особенности находившихся за границей, заставляло их быть в высшей степени предупредительными и во всяком случае никак не рвать с Временным правительством и русской ориентацией. Особенную предупредительность в отношении русских членов комиссии проявляли сам Ледницкий, архиепископ Могилёвский барон Ропп, епископ Цепляк, бывший член Государственной думы Грабский.

Вместе с тем, однако, некоторые предложения польских делегатов вызывали недоумение и доказывали отсутствие практического понимания государственных вопросов. В качестве наиболее яркого примера приведу предложение Грабского, поддержанное другими поляками, о том, чтобы все дела, касающиеся Царства Польского или его уроженцев, решавшиеся по принадлежности различными нашими ведомствами, были сосредоточены в особом здании и до образования польского правительства на польской территории лежали в специально для этого выстроенном складе. На недоумённое замечание русских делегатов, что тогда эти изъятые из русских учреждений дела будут долгое время оставаться без движения, поляки отвечали, что дела «могут подождать», а что самое главное — «принцип», что образование Польши требует предварительных действий самого радикального характера.