Дочь роскоши - Дженет Таннер

Накануне похорон вина и горе настолько сдавили Катрин, что она почувствовала, как внутри нее вот-вот что-то разорвется. Она слышала, как София говорит с кем-то по телефону, отдавая распоряжения. Понимая, что больше не может находиться в доме ни минуты, Катрин молча вышла на улицу.

Несмотря на то, что был октябрь, в воздухе все еще витали отголоски летнего тепла. Катрин упрямо шла, наклонив голову навстречу сильному ветру с моря. Она понятия не имела, куда шла, и только оказавшись на экспланаде, поняла, что направлялась в «Ла Мэзон Бланш», где все они так были счастливы.

Сейчас, в конце сезона, отель не был заполнен. Пристройка, что служила им домом, была закрыта, а гости, проводившие запоздалые каникулы, размещались в основном здании. В это время дня вестибюль был тихим, и только Бренда – регистратор – сидела за столом и с увлечением читала любовный роман. Когда вошла Катрин, она подняла голову, смутившись, что ее застали за чтением, и не зная, что сказать человеку, недавно потерявшему близкого.

– О мисс Картре, мне так жаль, я…

– Ничего, – сказала Катрин. – Мне ничего не надо. Я просто..

Она побрела, не закончив предложения, и Бренда в тревоге посмотрела ей вслед. Катрин обычно всегда любила поболтать!

Катрин прошла через холл к задней двери, которая была открыта, поскольку вела к небольшому плавательному бассейну, выстроенному там, где раньше был огород. В бассейне никого не было, вода в нем казалась такой холодной и голубой при свете октябрьского солнца. Катрин прошла через лужайку, упиравшуюся в конец сада. Здесь сейчас росли цветы и кусты, но яблоня по-прежнему была там – дерево, на которое любили карабкаться Ники и Поль, и которое Шарль всегда грозился спилить, потому что оно вытягивало из земли все соки. Она посмотрела вверх, вспоминая, как они собирали последние оставшиеся яблоки, чтобы забрать их с собой, когда немцы выгнали их из дома. Ей казалось, что события того года подвели черту под ее детством. До того дня все словно купалось в лучах бесконечного джерсийского лета, а все проблемы, что у них были, решались так же легко, как поцелуем успокаивалась боль в ободранной коленке. Катрин подошла к дереву, вытянула руки и обхватила шишковатый ствол, прижавшись лицом к холодной грубой коре. Но слезы все не шли, и только горько-сладкие воспоминания и боль от собственной вины заполонили ее.

Ее мысли прервало прикосновение сухого прутика. Недовольно обернувшись, Катрин увидела аккуратно одетого молодого человека, стоявшего на лужайке позади нее. Она настолько растворилась в своих воспоминаниях, что на миг забыла, что отдыхавшие в гостинице могли прогуливаться по саду, и поэтому удивленно и сердито спросила:

– Кто вы? Что вы здесь делаете?

– Извините меня… – Он умолк, глядя на нее. – Вы Катрин, не так ли? Я Джефф Макколей. Я друг Ники. Я приехал на похороны.

Джефф Макколей – он был в госпитале вместе с Ники. София просила его приехать, в надежде, что он вытянет Ники из депрессии, но он не приехал. Катрин почувствовала приступ враждебности, словно он лично был виноват в смерти Ники.

– Немного поздно, не правда ли? – горько спросила она.

Джефф Макколей был потрясен.

– Да, – тихо сказал он. – Думаю, да. Послушайте, мне правда очень жаль, что все так случилось. Я не хотел вам мешать. Я вас оставляю – с миром.

Он повернулся, чтобы уйти, но Катрин вдруг захотелось, чтобы он остался. Он был связан с Ники, был тем, кто знал ее брата в те годы, когда она не могла быть с ним.

– Мне не надо было так говорить, – извинилась она. – Пожалуйста, не уходите. Расскажите мне о Ники – когда он был в армии. Расскажите о нем – пожалуйста!

– Ну, тут особенно нечего рассказывать, – немного неловко сказал он. – Я не знал его в армии, только в госпитале. Я знаю, что он очень тяжело переносил то, что был парализован. Думаю, этого мы все боялись больше всего, и мне повезло. Но все равно я никогда не думал, что Ники… у него была такая сила воли. Это как раз доказывает, что никогда не знаешь… – Он оборвал себя, но Катрин молчала и ждала, и через мгновение он продолжал: – У меня тоже было повреждение позвоночника, но оно оказалось излечимым, слава Богу. Когда я был в инвалидной коляске, мы с Ники устраивали гонки по лужайке.

– И кто выигрывал?

– Обычно он. У него были такие сильные руки. Он говорил, что это от гребли и плавания. Господи, не могу поверить, что он умер.

– Я тоже, – сказала Катрин. Она снова почувствовала, как что-то разрывается у нее в голове, но на этот раз боль горячей влажной волной сдавила ее глаза.

– Он был отличным парнем, по-настоящему отличным парнем, – продолжал Джефф. – И он столько думал о тебе, ну, обо всех вас, но никогда не переставал говорить о своей маленькой сестренке…

Катрин едва слышала его. Кажется, я заплачу, подумала она. Все это время я не могла плакать, а теперь перед этим незнакомцем я собираюсь зарыдать.

Простите меня, хотела сказать она, намереваясь убежать и скрыться, но вместо слов у нее вырвалось рыдание, она прижала руки к лицу, отвернулась, а слезы хлынули из ее глаз нескончаемым потоком. Боль внутри нее разрасталась, и она согнулась от этой муки, а Джефф беспомощно стоял рядом.

Наконец разрывающие душу рыдания стали смолкать, хотя плечи ее все еще содрогались, а руки по-прежнему закрывали лицо.

– Простите меня, – сказал он. – Я не хотел огорчить вас.

Катрин молча покачала головой, все еще не глядя на него, мгновение спустя безуспешно порылась в поисках платка. Джефф достал свой чистый неиспользованный платок и протянул ей. Она молча взяла его, высморкалась, еще поплакала и снова высморкалась.

– Право же, мне так жаль, – снова сказал он.

– Нет, это вы должны меня простить. – Она повернулась, посмотрела на него красными распухшими глазами. – Я обычно не плачу перед незнакомыми мне людьми.

– Но это исключительный случай.

– Больше, чем вы думаете. Я плачу в первый раз с тех пор, как это случилось.

– И это помогло? Вы чувствуете, что вам стало хоть немного легче?

– Еще нет. – Она снова высморкалась. – Но, может, будет легче.

– Надеюсь. Послушайте, я остановился в «Ла Мэзон Бланш», но не хотел мешать…

– Вы не мешаете, – искренне ответила она. Это было все равно что глоток свежего воздуха – поговорить с кем-то, кто хорошо знал Ники, и не с членом семьи, кто так же переживал, а с тем, кто не был так потрясен, как родные. Жизненная сила Джеффа немного компенсировала ужасную пустоту, которая образовалась внутри нее после ухода Ники.

– Не уходите, – попросила она. – До тех пор, пока вам не захочется. По крайней мере не сейчас.

И чудесным образом он понял то, что ей было нужно.