Том 12. Преображение России - Сергей Сергеев-Ценский

— Ставлю, Геннадий Михайлыч, опыт на электропроводность кокса… главным образом в пластическом состоянии… Нельзя ли тут добиться каких-нибудь общих положений…

— Ага. Да… В разные моменты коксования?.. Да-а… Это, пожалуй, да. Гм… Электропроводность…

— И для различных видов углей… — добавил Леня.

— Это… это… да. Как один из признаков, да, клас-си-фи-кации углей, вы думаете? Гм… Вот видите, да, — инициатива, ини-ци-а-тива у вас. Инициа-тива, да… Это вы там, в Ленинграде, были, да-а… Электропроводность… А они, кстати, да, — они, знаете ли, там, столичные, предлагают мне, да, фи-ли-ал научно-исследовательского ин-сти-ту-та здесь вот, здесь (он постучал палкой в пол) устроить, да… Бумагу мне прислали, чтобы я-я-я… свое им мнение по этому вопросу, да… Но я… молчу… Пока я… молчу, да. Фи-ли-ал, да. Это значит — просто отобрать у нас лабо-ра-то-рию эту, которую мы-ы… создавали. Из ничего. Буквально из ничего, да.

— Филиал научно-исследовательского института? Какого? Углехимического, конечно? По-моему, это будет прекрасно, Геннадий Михайлыч, — очень оживленно сказал Леня.

— Прекрасно, да… ка-ак? Вы сказали, пре-красно?! — закричал Лапин. — Что же тут та-ко-го, та-ко-го прекрасного, я хотел бы знать?

— Сначала филиал, а потом, конечно, будет самостоятельный институт… большой, хорошо обставленный… Целое здание, а не какой-то подвал.

Лапин смотрел на него внимательно, раза два открывал и закрывал плотно рот, наконец вынул золотые часы.

— Мне сейчас идти на собрание, да. Мне сейчас пред-сто-ит председательствовать, да, на одном собрании, — сказал он непостижимо для Тани совершенно спокойным голосом, — сейчас я занят… А вот завтра, в это время, приходите ко мне в кабинет, да… Аркадий Павлович будет… Еще несколько человек… Мы тогда обсудим ответ на эту бумажку, да. Значит, до завтра.

И он кивнул им обоим панамой, молодцевато вздернув плечи, и вышел…

— Чу-дак! — сказал о нем Леня вопросительно глядевшей на него Тане. — Он, конечно, совсем выпустил из виду, что я только в отпуску здесь. Ему кажется, конечно, что он сбивает какой-то актив для этого будущего филиала: Слесарев и еще несколько человек. Он просто не знает, из кого именно составить этот самый филиал.

— А вы сюда в отпуск на сколько? — спросила Таня, не безучастно, как ему показалось.

— Да вот, когда надоест мне тут все, тогда уеду. Официально же отпуск двухмесячный… Кроме того, Лапин любит самостоятельность, а раз филиал, то уж исполняй приказы метрополии.

— Значит… если вместо лаборатории тут целый научно-исследовательский институт будет… то меня могут здесь и не оставить? — робко спросила Таня.

— Ну вот, почему не оставят? Лаборанты все равно будут нужны… Давайте же, наконец, мне шамот. Куда вы его в порошок толчете? Этот графит вот между углем и электродами должен быть в порошке для хорошего контакта, а шамот… шамот может быть и покрупнее. Ведь он только для равномерности обогрева… Гм… Геннадий Михайлыч не хочет, чтобы был филиал, это ему режет уши… Он когда-то много работал, а теперь привык председательствовать и то и дело золотые часы свои вынимать… Ну вот, теперь у нас с вами все готово, и мы можем пропустить через трубку ток.

Это «у нас с вами» очень польстило Тане. Она вообще очень внимательно следила за всем, что быстро и уверенно делали длинные пальцы этого длинного инженера, которого только что приглашал на совещание сам Лапин, а Леня, поместив трубку между электродами, продолжал говорить о своем опыте:

— Мы будем наблюдать электропроводность в два приема: сначала до пятисот градусов, потом от пятисот до тысячи… Сначала с углем, потом с полукоксом, потом с коксом… Очень интересно было бы увязать потом наши наблюдения с исследованиями структуры полукокса — кокса под микроскопом… могут получиться важные результаты… А пока давайте будем чертить кривую изменения электропроводности. А вы, когда поступите в химико-технологический, займитесь там углехимическими процессами, — вот и все… И прирастете тогда к нашему подвалу… Кстати, у вас будет преподавать химию коренной подвальщик — Шамов… Из него выйдет хороший доцент. Представления у него ясные, язык у него точный, — вообще он способный малый. Он здесь часто бывает, в подвале?

— Шамов? Нет, редко, — тихо ответила Таня, которая хотела и не решалась спросить его, не будет ли читать лекции по химии вместе с Шамовым и он: ей показалось вдруг, что он, должно быть, только за тем и вернулся из Ленинграда.

— У него химические реакции, длительно протекающие… Ему надо бы найти подходящие катализаторы, чтобы их ускорить… Эти вот наши опыты тоже будут достаточно продолжительны, но ускорить их мы уж никак не сможем. Теперь, значит, нам надобен мостик Уитстона. Давайте-ка его сюда.

— Мостик Уитстона? — Таня вполне добросовестно оглядела стол лаборатории и сказала наконец: — Я не знаю, где этот мостик.

— Как не знаете? Ведь у нас был тут мостик Уитстона. Куда же он делся? Я его третьего дня здесь видел. Иначе я не начинал бы и опыта.

У Тани был растерянный вид, у Лени — рассерженный, даже жмурые обычно глаза округлели. Он сам начал метаться из угла в угол, от стола к столу лаборатории, шаря везде не только глазами, но и руками.

— Черныш должен знать. Где Черныш?

— Ушел обедать… И Студнев тоже…

— Как же так: вы лаборантка, ведь на вашей ответственности все аппараты, и вы не следите за ними и ничего не знаете, — черт знает что! — уже повысил голос Леня.

Таня глядела на него, зажав губы, потом повернулась срыву, сразу, как по команде, и так стояла, вдавившись руками в стол, пока не услышала спокойных уже и не крикливых слов:

— Ну вот же он — оказался почему-то заставлен, тут, на верхней полке, мостик Уитстона… А это что за произведение искусства и науки?

Таня обернулась медленно и увидела в руках Леонида Михайловича не только аппарат, но и то, что она спрятала подальше, став для этого когда-то на стул.

Она почувствовала, что покраснела так, как могла бы покраснеть только Фрида, и почти крикнула:

— Дайте сюда, пожалуйста. Это мое.

— Это — пароход, что ли?

— Да, это… дайте мне, пожалуйста.

Таня стояла около него, протягивая руку к пароходу из бумаги — синей и белой, толстой, шершавой, оберточной. Но он, высокий, ставя одной рукой на стол аппарат Уитстона, другой поднял этот пароход вверх.

— Это вы сами делали? — спросил он, очень, видимо, изумленный.

— Дайте, я изорву, — требовательно сказала Таня.

— Ну вот, изорвете. Зачем же это рвать… Знаете, я вам скажу, — это вполне правильно сделано… Вы это с какой-нибудь модели?

— С какой модели?.. Здесь делала, от скуки… Дайте же.

— Нет, не дам. На память делали?.. Странно… Между тем нет ошибок. Капитанский мостик — правильно. Иллюминаторы — вполне правильно. Палубы… А главное, главное, каким же образом вы мачты поставили с такой точностью?.. Из чего они? Из спичек?.. У вас не было под руками только ниток, чтобы протянуть ванты… Нет, знаете, это вы сделали с чисто китайской ловкостью по части таких вещей… Здорово!.. Вы, должно быть, работали раньше в мастерской игрушек?

— Нет, не работала…

— И никогда не имели дела с папье-маше?

— Нет, не имею понятия…

— А где же могли вы так изучить пароход?

— Как — где? На Черном море…

Таня теперь уже не тянулась, чтобы вырвать свое изделие из этих длинных и длиннопалых рук. Она убедилась, что инженер Слесарев не издевается над нею, что он бумажный пароходик ее рассматривает чрезвычайно внимательно, что у него по-настоящему удивленный вид.

Леня же, то приближая к себе, то отводя на вытянутую руку пароходик, припомнил вдруг Качку, Марка Самойловича, мечтавшего стать кораблестроителем, и спросил:

— У вас отец — корабельный инженер? Или старший брат?

— У меня нет отца… А брата никогда не было.

— Кто же у вас есть?

— Только мать.

— Чем она здесь занимается?

— Она не здесь, а в Крыму…

— Почему же все-таки вы, химичка, и вдруг — такой пароход?

— Просто я всегда любила пароходы… с раннего детства.

— Вот как? А лодки?

— Лодки гораздо меньше.

— Но все-таки… умеете грести и править?

— Ого! — сказала она, улыбнувшись слегка, так как теперь уже верила тому, что над ней не смеются.

— А плавать? Плавать умеете?

— О-го! — подбросила она голову.

— Так вы — молодчина, слушайте. Так мы с вами можем на Днепрострой катнуть, на лодке, под парусом, а? Идет?

— Идет, — ответила она просто и весело.

Этот высокий инженер и научный работник — может быть, будущий профессор по химико-технологическому институту — уже не приводил ее ни в недоумение, ни в негодование и не вгонял в краску стыда. Он и не обнимал ее за плечи, как это делали другие, как сделал в этом же подвале недавно его товарищ Близнюк. Установив, как того требовал опыт, мостик Уитстона, он продолжал разглядывать сооруженный ею пароходный мостик, и мачты, и палубы глазами знатока, пожимал плечами и бормотал: