Омут памяти - Александр Яковлев

«Контроль за работой прессы и ходом приватизации, запрет на митинги и демонстрации, приостановление деятельности всех политических партий, перевод транспорта, связи и некоторых других отраслей на режим военного положения. Если существующее правительство не способно остановить надвигающийся кризис, то „Союз“ как ведущая междепутатская группа совместно с поддерживающими его движениями готовы взять на себя всю полноту ответственности за реализацию мер чрезвычайного положения».

Судя по характеру обильно распространяемых на съезде изданий, «Союзу» была обеспечена твердая поддержка со стороны организаций откровенно шовинистического и антисемитского толка. Демократы же именовались не иначе как «коричневыми», «фашистами» и т. д. Сообщалось, что «старший советник президента Яковлев получает инструкции в американском посольстве».

Как видно, на политическом столе открыто появилась ясно сформулированная программа введения чрезвычайного положения, которая и была осуществлена в августе 1991 года. Никакой реакции на эту программу со стороны высшей власти не последовало.

Приведу еще несколько примеров.

«Средства массовой информации обрушивают на советского читателя поток инсинуаций о том, что сионизм — это безобидное стремление евреев собраться под одну крышу. Начало этой пропагандистской „утки“ положил не кто иной, как бывший член Политбюро ЦК КПСС, член Президентского совета А. Н. Яковлев» (газета «Советский моряк», Ленинград, 1991, 2 февраля).

Известному мракобесному журналу «Наш современник» особенно ненавистно «новое мышление». Оно, дескать, придумано «пятой колонной» в СССР и является «политической декларацией о капитуляции нашей страны на американских условиях». Изрядно в журнале Куняева достается Горбачеву. Но Горбачев — «имя собирательное», утверждается в журнале. Его политика — это труд «тайных советников вождя», которые, в свою очередь, «десятилетиями кормились интеллектуальными отходами западной, преимущественно американской кухни».

Кого же журнал зачислил в лидеры «антинародной группы»? Это: «А. Яковлев, Ф. Бурлацкий, Г. Арбатов, Е. Примаков — имя им легион… По сути — это американские гауляйтеры». Журнал цитирует некоего писателя Наумова, который, мол, с горечью восклицал:

«Каким же фарисейством надо обладать, чтобы выдавать победы Соединенных Штатов над нами за наши победы? Чьи это — „наши“? Хмуроватого космополита Яковлева, лучезарного министра Шеварднадзе, горе-академика Арбатова и иже с ними? Если это так, то похоже на правду, поскольку все эти „иже с ними“ — это разрушители нашего Отечества, это те люди, которые стараются разоружить нас, разрушить нашу Армию».

Известный «борец за всеобщую трезвость» профессор Углов заявил корреспонденту «Комсомольской правды» следующее:

«Я всю жизнь боролся с пьянством, но мафия — „наверху“ это Александр Яковлев, дающий народу указания пить, — извратила Указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом… Один Егор Кузьмич Лигачев остается принципиальным борцом с пьянством».

Когда Горбачев уничтожил Президентский совет, депутата Петрушенко спросили:

— Вас удовлетворяют изменения в окружении Горбачева?

Ответ:

— Горбачев назначил в Совет безопасности Яковлева (В Совет безопасности я не назначался. — А.Я). Мы сделаем все, чтобы помешать этому кремлевскому молчуну входить туда. Все, что происходит сейчас в прессе, это его вина… А вы знаете, что «Московские новости» финансируются из фондов, связанных с американскими спецслужбами? (Известия, 1991, 19 апреля).

Все, вместе взятое, — и охлаждение отношений с Горбачевым, и продолжающаяся травля, и наступившее безделье, когда работу себе придумываешь сам, и бесконечные вопросы моих друзей: что случилось? — все это подталкивало меня к мысли об уходе в отставку. Но перед этим я все же решил написать письмо Горбачеву и изложить все, что я думаю об обстановке и о кампании в отношении меня, которая нисколько не утихла даже после моего ухода из руководства КПСС. Одним словом, «меня достали», и в этом надо признаться честно. Первый раз в жизни я унизился до своего рода «жалобы».

Это письмо — скорее исповедь, а не жалоба, а точнее — и то и другое. В нем я писал о своих чувствах, связанных с активной травлей меня и моей политической и общественной деятельности. Привел в этом контексте многочисленные документальные свидетельства, из которых явно слагалась политическая и идеологическая платформа реванша, причем не только по реставрации прежних порядков, но содержащая и меры по расправе с новыми «врагами народа». Откровенно написал и о том, что преобразования зашли в тупик, чем и пользуются реставраторы, обратил внимание Михаила Сергеевича на то, что конфликт между президентом и демократическими силами остается роковым для судьбы страны.

Излагая свои аргументы, я хотел предупредить Горбачева, что если власть не проснется и трезво не оценит реальную обстановку в стране, то осенью 1991 года вопрос о той или иной форме реставрации может перейти в практическую плоскость. Это было мое первое официальное предупреждение о том, что страна движется к роковой черте. В конце письма я решил сделать достаточно резкий вывод о том, что «не хочу быть пешкой в игре политиканов», а далее предложил Михаилу Сергеевичу следующее: «Если будем продолжать работать вместе, то давайте договоримся играть в одном оркестре и двигаться в одном направлении, как бы это ни было трудно».

Ответа не дождался. Может быть, ему и не показали это письмо. На душе стало еще тревожнее. До меня дошли сведения, что генералы в Генштабе стали подозрительно часто собираться, что в разговорах высших чиновников появились нотки страха перед чем-то необычным, которое вот-вот случится.

Поскольку мои сигналы и предупреждения явно игнорировались, я расценил подобную реакцию как сигнал, что мне надо уходить из команды. Видимо, мои предупреждения кому-то показались слишком навязчивыми и толковались как действия человека, обиженного фактическим отстранением от власти.

Я подал в отставку. Горбачев принял ее тут же и отправился в отпуск. Как только хозяйственный аппарат узнал о моей отставке, то немедленно, в тот же день, лишил меня автомашины и дачи. Домой поехал на машине Примакова. Через несколько дней зашел к Янаеву — он остался за президента. Сидели долго. Крепко выпили. Он жаловался, что Горбачев запер его в «золотую клетку», ничего не поручает и ни о чем не спрашивает. У меня осталось впечатление, что Янаев в то время ничего не знал о готовящемся заговоре. Он все время рассуждал о том, что бы он хотел делать в качестве вице-президента, что он предан Горбачеву и будет ему помогать изо всех сил.