Чудо - из чудес - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот оно! — торжествуя, воскликнул сенатор. — Слушай, мальчик, ты, кажется, дарован мне богами для того, чтобы приносить удачу! Во всяком случае, уже второй раз ты выручаешь меня.
— Я? Тебя?
— Да, первый раз, правда, спасая свою шкуру от пиратов. А теперь — даже сам не подозревая этого! Если возобновят действие закона… Прекрасно! Прекрасно! Только не если, а — когда! — знакомо пошевелил пальцами Мурена. — Теперь я знаю, что делать!
Он снова направился к консулу, принялся что-то ему говорить.
Объяснять.
Доказывать.
Тот сначала отрицательно и даже с возмущением стал качать головой, потом, понемногу соображая, задумался и, наконец, начал часто-часто обрадованно кивать.
Заинтересовавшийся всем этим Ахилл с нетерпением дожидался Мурену, чтобы расспросить, в чем же заключается его помощь.
Как вдруг к нему подошел человек в красной одежде.
Шевеля губами, чтобы лучше запомнить, он уточнил его имя, наличие римского гражданства, город, откуда прибыл, и приказал следовать за ним.
Человек в красной одежде вел Ахилла мимо всадников и сенаторов — дальше преторианцев, дальше свиты.
Он остановился прямо перед пологом и сообщил на ухо императору, все, что только узнал об Ахилле.
Скучающее лицо Нерона оживилось.
— Номенклатор сообщил мне, что ты прибыл сюда из Синопы? — приветливо спросил он.
— Да, цезарь! — преклоняя колени, дрогнувшим от волнения голосом ответил Ахилл.
— С посланием?
— О, да! — протянул свиток папируса Ахилл.
Человек в красном взял его из рук синопца и передал императору.
Нерон поднес к глазам лорнет с огромным изумрудом.
Изучил сначала Ахилла.
Потом — послание…
Взгляд его привычно скользил по строчкам и вдруг остановился на имени матери.
Рука с лорнетом невольно опустилась.
Ближайшее окружение почтительно смолкло.
Еще бы!
Император погрузился в раздумья.
Но это были не размышления о государственных делах, а воспоминания.
Только они, в отличие от спокойных и величественных воспоминаний апостола, были, суетны, лихорадочны, трусливы…
…Без малого пять лет назад, когда ему шел семнадцатый год, было объявлено о кончине императора Клавдия.. На ступенях дворца его приветствовали императором, на носилках отнесли в лагерь преторианцев, оттуда, после его обращения к солдатам, — в сенат, а из сената он вышел, осыпанный бесчисленными почестями…
…Матери он доверил все свои общественные и частные дела, и в первый же день правления назначил трибуну телохранителей пароль: «Лучшая мать»…
Он дал ей всё, что только мог дать: на монетах ее изображение стояло рядом с его профилем… греческие города Малой Азии воздавали ей божеские почести, сооружали памятники, ставили статуи в ее честь.
Агриппина давала аудиенции иностранным послам, посылала письменные приказания правителям провинций и подвластным Риму Царям.
Когда он, Нерон, должен был являться официально на публике, она всегда сопровождала его, бывало, что ее несли в носилках, а он, император, шел подле пешком в ее свите.
«Чего ей не хватало еще?..» — поморщился Нерон.
Сенаторы, и те были созываемы на заседания во дворце, так как Агриппина не могла являться в курию, и из другой комнаты, отделенной только занавесью, она слушала их совещания…
Но ей, помимо всего этого, хотелось властвовать над сыном, а он не мог позволить ей этого…
Однажды, в порыве гнева, она стала грозить, что раскроет перед народом преступления, которыми проложила сыну дорогу к престолу, и сказала, что истинный и законный наследник отцовской власти — Британник, которому шел тогда четырнадцатый год…
Британника вскоре удалось отравить.
Яд Лукусты сделал свое дело прямо за императорским столом…
Обедавшее общество несколько минут смотрело в оцепенении на это ужасное происшествие, но он сказал, что смерть Британника произошла от падучей болезни, и приказал продолжать пир…
После того как Агриппина не дала ему развестить с Октавией, чтобы жениться на Поппее, и когда сама Поппея сообщила, что Агриппина хочет лишить его жизни, он решился на крайние меры…
Притворясь почтительным и любящим сыном, он пригласил мать в Байи и заманил на великолепный корабль, который был построен так, что часть его должна была отвалиться и раздавить свинцовым потолком или утопить Агриппину.
Он так нежно обнимал ее, сажая на корабль…
Но план не удался.
Агриппина получила лишь легкую рану, и подплывшая лодка перевезла ее на берег, откуда она перебралась на соседнюю виллу…
О, это была ужасная ночь!
Нерон был в отчаянии.
Помог только случай.
У посланца Агриппины, который примчался сообщить, что императрица жива, был найден под одеждой нож. Тут же было сообщено, что он подослан убить Нерона, а на виллу отправлены надежные люди…
Получив удар палкой по голове, Агриппина раскрыла тело перед мечом центуриона и сказала: «Вонзай сюда, откуда я породила его!».
…Мучимый совестью, он уехал сюда, в Неаполь, откуда послал сенату составленное Сенекой письмо, в котором говорилось, что Агриппина организовала заговор, чтобы убить его, и когда покушение не удалось, лишила себя жизни. Выслушав это письмо, сенат постановил, что во всех храмах должно быть принесено благодарение богам за спасение императора.
И вот, наконец, последовали исполненные преданности ему послания из провинций.
Теперь можно было и возвращаться в Рим…
Уже не задерживаясь больше, император дочитал послание до конца и с ласковой улыбкой попросил Ахилла передать его благодарность жителям Синопы и всего Понта за благонадежность и горячую любовь к своему цезарю.
— Благодарю!.. Благодарим!.. Обязательно передам! — сбивчиво пообещал Ахилл и, волнуясь еще больше, добавил: — У меня к тебе есть и личная просьба, цезарь!
— Ты что?! — тут же обжег его негодующий шепот номенклатора. — Немедленно убирайся отсюда! Или ты не знаешь, что цезарь, даже в урочное время получив жалобу, отвечает на нее только на следующий день, и исключительно в письменном виде!..
Ахилл, видя перед собой вопрошающие глаза Нерона, понимал, что у него, а значит, и у отца, есть шанс сейчас, немедленно, решить это дело, но слова номенклатора, выхваченный боковым взором сенатор Мурена, который всем своим видом говорил: «Ты что, с ума сошел?!» — заставили его, низко кланяясь, отойти назад. За ближайшую свиту… за преторианцев… за толпу сенаторов и всадников. Тем более что к императору подошел консул и с деловым видом начал что-то почтительно предлагать ему.
— Цезарь, а не пора ли нам возобновить закон об оскорблении императорского величества?.. Это даст казне немалый доход… — услышал Ахилл голос консула и ответ Нерона:
— Да-да, ты прав! Это хорошо и главное вовремя придумано! Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось! А что мне нужно, ты знаешь сам!
Пока Ахилл приходил в себя, консул закончил свой разговор с императором и направился к сенатору Мурене.
И снова Ахилл оказался невольным свидетелем чужой беседы.
— Цезарь остался доволен твоим предложением! — говорил сенатору консул.
— Моим? — недоверчиво уточнил тот.
— Ну, нашим! Да, я так и сказал ему — нашим! Теперь нам нужны честолюбивые, жадные, смелые и неглупые люди! Отыщи их! И, коль уж заварил эту кашу, помоги мне расхлебать ее!
— Да где же я так сразу найду их тебе? — вслух удивился Мурена. — Жадных и честолюбивых — хоть пруд пруди. Но, чтобы они были к тому же неглупыми… да еще и смелыми!.. Можно сказать, даже отчаянными… и — преданными нам во всем…
Он с презрительной усмешкой осмотрелся по сторонам и вдруг натолкнулся взглядом на Ахилла.
— А-а, ты еще здесь? Это хорошо, это очень хорошо, мой… мальчик! Ты можешь пригодиться мне и в третий раз! Как только вернемся в Рим, немедленно приходи ко мне!
— А что, цезарь скоро отправляется туда?
— Уже отправляется! — оборвал его Мурена, показывая на вставшего с ложа Нерона и людей, идущих к разукрашенным золотом и драгоценными камнями повозкам и каретам.