Гроза над Миром - Венедикт Ли

Она шла в плотном кольце стражи, совершенно одна среди тысяч и тысяч народа, а людской поток струился следом. Мы для нее больше не существовали: Бренда, Пини, Тонка, коммодор Джено Маут. Хладнокровные палачи и свидетели предстоящей казни. И, навсегда вычеркнутый из ее жизни, из остающихся недолгих минут, шел рядом Иуда Гаяр. Она меня так и не заметила! А я видел только ее. Наоми! Запомнить навсегда меланхоличную складку губ, усталый изгиб плеч… то, как держит руки за спиной, обхватив кистью левой руки большой палец правой. И шаг ее размерен и легок.

Охрана у виселицы была настроена злобно и несколько человек уже корчились в приступе падучей, вызванной уколами отравленных стрелок. Остальные отхлынули назад и расступились, давая нам дорогу. Наоми не сопротивлялась, когда ее вознесли на помост. Несколько секунд заворожено смотрела на качающуюся перед ее лицом петлю и, казалось, немного приободрилась. Она глядела поверх наших голов, ветер ласкал ее волосы. Небо над нею клубилось мрачными тучами, окончательно заглотавшими солнце, на землю с шорохом падали первые капли дождя.

Вы, ныне читающие эти строки, знаете ли о бытовавшей жестокой традиции, когда женщину, если она молода и красива, перед казнью обязательно насиловал палач? Так поступили и с Наоми. Джено сорвал с нее одежду…. подробности я опущу. Когда все кончилось, Бренда аккуратно затянула петлю на ее горле и с силой подтянула веревку, а Джено закрепил свободный конец. Теперь Наоми стояла, выпрямившись, ожидая немунуемого…

Нагая нимфа! Средней комплекции и роста, лицом скорее миловидная, чем красивая, она при том отличалась законченным совершенством пропорций. Впервые видя ее обнаженной, я лишний раз убедился в этом. Забыл, что она лишь глупая, порочная женщина, своими неуемными амбициями погубившая и себя и многих доверившихся ей людей.

…И помост под ее ногами обрушился вниз.

…И толпа, как одно огромное существо, издала сладострастный стон…

…А на лице Наоми отразилось страшное напряжение. Способ, которым ее повесили, сохранил в целости шейные позвонки и смерть ее не будет мгновенной так замыслили палачи.

…И ее безнадежная борьба за то, чтобы остаться в сознании и неизбежное поражение.

…И кривящиеся в подобии улыбки губы Джено, я видел, как под черными брюками напряжен его член. Подобное возбуждение испытывали многие в толпе: агональные движения тела сродни конвульсиям любовной борьбы, и наблюдение за ними вызывает сходную физиологическую реакцию.

Раздался глухой рокот грома. Дождь припустил пуще, по помосту дробно застучали белые градины…

— Встаньте на этот брус, сейчас я поверну ее к вам, — Бренда ухватила меня под руку, я ощутил ее округлые, сильные мускулы. Извлек стетоскоп, приложил под левой грудью Наоми. Тело ее покрывало множество свежих шрамов — следов чьей-то злобы и ненависти. Бренда. Недавними вечерами она отдыхала в моем обществе, утомившись от пыточных трудов…

Я равнодушно принял награду — тяжелый столбик из десяти золотых монет, упакованных в оловянную фольгу. Пятьсот реалов. Когда, едва не поскользнувшись на мокром деревянном настиле, сошел вниз, увидел, как кто-то из охранников ухитрился разжечь под ливнем сигарету и тычет ею в вытянутые перед ним ноги Наоми.

— Исчо проба, лекарь! Всамдель сдохла!

Бренда неспешно подошла к нему и заставила замолчать коротким ударом в кадык сложенных щепотью пальцев. Двое могильщиков в балахонах Белого братства, «толстый и тонкий», обрезали веревку, уложили Наоми на льняную простыню и двинулись к повозке с впряженным в нее старым, полуслепым стиксом, а я плелся следом, не понимая, куда и зачем иду. Никто не увязался за нами. Пини куда-то подевалась, а Тонка сделала было шаг, но, покачнувшись, осела на мокрые камни мостовой…

Маленький брат занял свое место на козлах, а большой протянул мне руку и помог усесться на подстилку из мягкой соломы. Я не отрывал глаз от Наоми, замечая, как багровость постепенно сходит с ее лица, обрамленного траурным венцом волос. Веки закрылись не полностью: остались видны краешки глазных яблок в красных точках мелких кровоизлияний. Глубокая, в кровоподтеках, багровая борозда от петли опоясывала горло, становясь бледнее и постепенно исчезая ближе к затылку.

Несмотря ни на что, моя любимая осталась прекрасной даже в смерти. Наше последнее свидание… Я наклонился над Наоми и поцеловал во вспухшие, приоткрытые в муке губы. Тело ее еще не начало остывать. Солоноватый привкус крови из расцарапанного зубами языка… нежная кожа подбородка с застывшими струйками слюны… Заскрипели колеса нашей погребальной телеги — Наоми отправлялась в последнее странствие.

Внезапно я ощутил, что рядом, кроме молчаливого большого Брата есть кто-то еще живой, страдающий. Пини! Я не мог не увидеть ее раньше и не замечал только из-за странного сдвига в восприятии! В ее руке тускло светилось узкое, длинное лезвие. Она держала нож небрежно, словно забыв, что его острый конец направлен ей в сердце. Что она задумала?

— Бедная моя подружка… Ты, в самом деле, поверила, что я брошу тебя одну? Не бойся… — она обращалась к Наоми, как к живой. Склонилась ниже, будто жаждя услышать ответ из мертвых губ, — Что?..

И дочь первого адмирала приготовилась лечь на свой нож грудью.

— Не делай этого, — Белый Брат схватил ее за плечо, — Кто будет помнить о ней, как не ты? Доктор, держите ее!

Пини уронила нож.

— Рональд… Рональд! Она жива — скажите мне!

Шейные позвонки, возможно, не разорваны, а повреждения гортани невелики петля съехала под весом тела под самый подбородок… При неглубоких причинах смерти человека можно спасти даже через три минуты после остановки сердца. Но Наоми пробыла в петле гораздо дольше, и мои усилия будут напрасны…

Своим платком я очистил ей рот от остатков слюны и слизи. Вывел вперед ее нижнюю челюсть, захватив пальцами за восходящие ветви возле ушных раковин, так чтобы нижние зубы оказались впереди верхних. Большими пальцами, при этом, отодвинул нижнюю губу — теперь дыхательные пути свободны. И начал оживление дыханьем изо рта в рот и массажем сердца.

Вселенная озарилась и раскололась невероятным раскатом грома. Наш транспорт остановился, когда перепуганный стикс лег на струящуюся потоками воды мостовую. Сверху уже не лилась, а падала сплошной стеной вода, и я безразлично подумал, что многие горожане, не успев добраться домой, промокнут до нитки. Ветром отогнуло край брезента, в лицо хлестнула горсть водяной пыли. Небо в зените стало гнойно-ржавым, в нем непрерывно грохотало, а я все не прекращал свою безнадежную работу. Сквозь хлопающий полог проникал мерцающий свет грозно гудящего неба. В горле Наоми послышался хрип…. грудь ее приподнялась… Она дышала! Сердце ее ожило!