Пылающий берег - Уилбур Смит

— Это самая большая милость на свете, — торжественно объявил О-хва. — Это следует отпраздновать достойным танцем.

Он встал и при свете луны начал свой танец в честь нерожденного младенца Сантен.

Луна опустилась в темное, уснувшее море, а небо над землей уже становилось оранжевым, как спелый апельсин, указывая на приближение дня. Всего несколько секунд назад Сантен проснулась и лежала с открытыми глазами. Ее удивило, что старики все еще спят возле потухших углей вчерашнего костра, но сама она поспешила, зная, что дневной путь начнется еще до восхода солнца.

На приличном расстоянии от стоянки она присела на корточки, чтобы облегчиться, а затем стащила с себя лохмотья и побежала в море. Задохнулась от бодряще-холодной воды, пока терла тело, набирая пригоршнями песок. Натянув одежду на мокрое тело, прибежала обратно в лагерь. Оба старика были по-прежнему укутаны в свои кожаные покрывала и лежали так тихо, что на какой-то миг Сантен охватила паника, но в этот момент Х-ани закашлялась и пошевелилась.

— Слава Богу, они, по крайней мере, живы, — улыбнулась Сантен и стала собирать свои немногочисленные вещи, чувствуя себя настоящей героиней. Обычно Х-ани подгоняла ее, а на этот раз старая бушменка только пошевелилась, забормотав что-то спросонья.

Сантен сумела разобрать несколько слов — «подожди», «отдыхай», «спи», а потом Х-ани повернулась на другой бок и снова с головой завернулась в свою накидку.

Она была озадачена. Подбросила несколько веточек в костер, раздула пламя и села ждать.

Утренняя Венера поднялась над дюнами, бледнея и увядая с приближением восхода солнца, а двое из рода Санов продолжали спать. Сантен стала злиться. Она была теперь настолько здоровой и сильной, что с нетерпением ждала, как бы поскорее отправиться в дневное путешествие.

Только тогда, когда солнце высветило вершины дюн, Х-ани села на земле, зевнула и, почесываясь после сна, икнула.

— Идем? — Сантен произнесла слово с повышающейся интонацией, превратив его в вопрос.

— Нет, нет, — бушменка отрицательно взмахнула рукой. — Ждать… ночь… луна… идти туда, — она ткнула большим пальцем в сторону дюн.

— Идем землю? — спросила Сантен не будучи уверенной, что правильно поняла.

— Идем землю, — согласилась Х-ани, и девушка почувствовала, как внутри у нее что-то дрогнуло. Наконец-то они покидали побережье.

— Идем сейчас?

Дважды за последние несколько дней, когда они останавливались и делали привал, Сантен взбиралась на вершину ближайшей дюны и пристально всматривалась в простиравшуюся перед ней землю. Однажды ей почудилось, будто далеко у горизонта, на фоне вечернего неба видны четкие очертания голубых гор, и она поняла, что всем своим существом рвется с пустынного и однообразного морского побережья в глубь незнакомой и таинственной страны.

— Идем сейчас? — повторила с нетерпением, и О-хва задиристо засмеялся, подойдя и присев на корточки возле костра.

— Обезьянка всегда рвется встретиться с леопардом, а как она визжит, когда видит его!

Х-ани недовольно заквохтала на него и повернулась к Сантен.

— Сегодня мы будем отдыхать. Потому что ночью начнется самый тяжелый отрезок нашего путешествия. Сегодня ночью, Нэм Чайлд, понимаешь? Когда луна станет светить нам. Ночью, пока солнце спит, — потому что ни один мужчина и ни одна женщина не могут пройти под стерегущим их солнцем сквозь землю певучих песков. Сегодня ночью. А сейчас отдыхай.

«Сегодня ночью, — повторила Сантен. — А сейчас отдыхай».

Но она покинула лагерь и снова взобралась по сыпучему скользкому песку на вершину первой линии дюн.

На берегу, в четырехстах футах под нею, две крошечные фигурки, сидевшие возле огня, казались ничего не значащими пятнышками. Повернулась и стала смотреть в глубь континента. Дюны были лишь подножием гигантских песчаных гор, возвышавшихся перед нею.

Цвет их постепенно переходил из бледно-желтого в золотисто-оранжевый, становился светло-коричневым, а затем кроваво-красным, но за дюнами ей опять почудились призрачные пики скалистых зубчатых гор. Пока стояла, небо у горизонта стало молочно-голубым, воздух задрожал и сделался прозрачным; из пустыни пахнуло жаром, но и в этом слабом дуновении чувствовалось опаляющее дыхание песков. Сантен невольно отступила, а над раскаленной землей уже повисла колеблющаяся дымка зеркально-обманчивого миража.

Она повернулась и пошла обратно в лагерь. Ни Х-ани, ни О-хва даже сейчас не сидели без дела. Старый бушмен вырезал из кости наконечники для стрел, а жена создавала новое ожерелье, выбирая кусочки из расколотого страусиного яйца и обтачивая с помощью двух камешков, так что они становились похожими на монетки. Затем острой костяной палочкой осторожно просверливала в них дырки и нанизывала на длинную тонкую жилку.

Наблюдая за работой Х-ани, Сантен вдруг живо представила Анну. Резко поднявшись, она пошла прочь из лагеря. Перестав нанизывать бусинки, Х-ани с грустью посмотрела вслед.

— Нэм Чайлд несчастлива.

— В наших бутылках есть вода, а ее живот наполнен едой, — пробурчал О-хва, продолжая затачивать наконечник для стрелы. — У нее нет причин быть несчастливой.

— Она тоскует по своему клану, — тихим шепотом выговорила Х-ани, а старик ничего не ответил. Оба всё поняли, в молчании вспоминая тех, кого оставили зарытыми в неглубоких могилах в дикой пустыне далеко-далеко отсюда.

«Я уже достаточно окрепла, — говорила себе Сантен, — и научилась, как выживать в таких условиях. А потому не должна больше следовать за ними. Я могла бы повернуть снова на юг и идти одна».

Произнеся последнее слово, она нерешительно остановилась, представила, как это будет. Слово решило все. «Одна, — повторила Сантен. — Если бы Анна осталась жива, если бы был хоть кто-нибудь, к кому я стремилась, возможно, я бы попыталась». Тяжело спустилась к морю, села на песок, в унылой тоске обхватив колени.

«Назад пути нет. Мне остается идти вперед, живя, как животное, как дикарь, и с дикарями».

Она бросила взгляд на лохмотья, едва прикрывавшие тело. «Я должна просто идти вперед, сама не зная куда, — Сантен почувствовала, что находится на грани полного отчаяния, и постаралась тут же прогнать его, словно это был враг во плоти и крови. — Я не поддамся, я просто не поддамся никакому отчаянию, а когда все кончится, я никогда не буду нуждаться. Я никогда не буду страдать от жажды, никогда не буду голодать или носить вонючее рванье. — Она взглянула на свои руки. Все ногти обломались и заросли грязью. Она сжала ладони в кулаки, чтобы не видеть этого. — Никогда больше. И клянусь, что мой сын и я никогда не будем нуждаться».