Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Есть, ваше благородие! (Уходит). Ну и остолоп этот посыльный! Ван Бо при Танах жил. Почитай, тыщу лет с гаком назад. Где ж это я его разыскивать-то буду?! Ну да ладно! Пойду к монастырю. Вот там, вдали, идет ученейший кандидат-сюцай. Придется к нему обратиться. Не вы, господин учитель, тот самый академик Ван Бо, трех чи ростом, который написал «Беседка Тэнского князя»?

Сюцай:

(смеется, в сторону). Академик Ван Бо жил при династии Тан. Откуда ж ему теперь взяться?! А не разыграть мне его? (говорит, обращаясь к подручному): Да, я и есть тот самый Ван Бо. Я и написал про Беседку Тэнского князя. Вот послушай, я почитаю:

Наньчаном звали округ в старину,Теперь Хунду — его столица.Повозка и Крыло — из звезд граница.Отсюда светоносный луч стрельнулВ созвездия Коровы и Ковша.[469]Здесь люди-удальцы, земля здесь хороша —У Чэня на полу Сюй Жу.[470] уснул[471]

Подручный:

Начальник дал мне вот эту мерку. Ростом, говорит, чтобы не выше трех чи. Если хоть на палец выше, не приглашать. А ты вон какой! Разве ты подойдешь?

Сюцай:

Не беда! Все достигается деяниями человеческими. Вон, посмотри-ка, еще один Ван Бо идет. (Сюцай прикидывается карликом и продолжает): Ну-ка, примерь! (Еще больше горбится.)

Подручный (смеется):

Как раз подошел!

Сюцай:

Только помни одно условие: для твоего начальника, стало быть, главное — мерка.

Подручный и сюцай идут вместе. Приблизились к дверям, за которыми сидит посыльный.

Подручный (наказывает сюцаю):

Обожди у дверей.

Сюцай:

Значит, самое главное — мерка. Иди доложи начальнику. Я обожду.

Посыльный:

Академика Ван Бо привел?

Подручный:

Так точно! Ждет у дверей.

Посыльный:

Послушай! Прием устроим у средней залы, среди кустов и сосен. Приготовь чаю, мяса и закусок! (Замечает вошедшего.) А вот и сам академик Ван Бо. Увидеться с прославленным человеком — значит насладиться счастьем в трех жизнях.[472] (Кланяется.)

Сюцай (в замешательстве):

Где мерка?

Посыльный (продолжает приветственную речь):

С древних времен и поныне столь редки подобные встречи. Одно дело — слышать о человеке, другое — его видеть. И вот сегодня мне посчастливилось лицезреть вас, и это превосходит все, что я о вас слыхал, бью вам челом. (Снова отвешивает поклон.)

Сюцай (в замешательстве):

Где же мерка?

Подручный прячется.

Посыльный:

Знаю, необъятны ваши познания и огромна ваша память. Драконы и змеи рождаются под вашей кистью. Вы — истинный талант! И ваш покорный слуга преклоняется перед талантом. Я жажду общения с вами, как алчущий мечтает об утоляющем напитке, как в жару молят о прохладе.

Сюцай (выпаливает, не в силах стоять в согбенном состоянии):

Как здоровье вашего батюшки и вашей матушки? Как себя чувствуют старшие и младшие сестры? Все живы и здоровы?

Посыльный:

Все здоровы и чувствуют себя отлично.

Сюцай:

Ах ты, сучий сын, мать твою! Раз у тебя все — от мала до велика — чувствуют себя отлично, так дай и мне распрямить спину.

Да,

Груз на бедрах весит перламутровый,Тяжкой яшмою руки опутаны…Голова после праздника мутная,Шум в ушах, не смолкающий сутками…

Гости за столом рассмеялись. Особенно понравился фарс гаремному смотрителю Сюэ. Он позвал лицедеев и наградил их ляном серебра. Они поклонились, благодарные за внимание.

Появились певцы Ли Мин и У Хуэй с инструментами. Один — с цитрой, другой — с лютней. Столичный воевода Чжоу поднял руку и обратился к бывшим придворным Лю и Сюэ:

— Ваши превосходительства! Просим заказать песню!

— Будьте добры, заказывайте, господа, первыми! — ответил Лю.

— Не скромничайте, ваше превосходительство! — упрашивал воевода Чжоу. — Ваше первое слово!

— Спойте «Грущу, как жизнь плывущая во сне проходит»,[473] — обращаясь к певцам, сказал смотритель Лю.

— Ваше превосходительство! — поднялся Чжоу. — Это романс печальный, об уходе из мира, а мы отмечаем счастливые дни в жизни почтенного господина Симэня. В день рождения такие не поются.

— А вы знаете арию «Хоть я и не сановник в пурпуре, а правлю красавицами из шести дворцов»? — спросил у певцов Лю.

— Это из драмы «Чэнь Линь с коробкой помады и белил»,[474] — заметил Чжоу, — а мы собрались сюда поздравить хозяина. Нет, такая ария не подойдет.

— Давайте я закажу. Позовите-ка мне певцов, — заявил Сюэ. — Помните романс на мотив «Ликуют небеса»? Вот этот: «Подумай, самое тяжкое в жизни — разлука»?

— Ваше превосходительство, — громко рассмеялся надзиратель Ся, — вы предлагаете песнь о расставании. Тем более сегодня не подходит.

— Мы, придворные, — сказал Сюэ, — знаем одно — как угодить Его Величеству. Неведома нам прелесть романсов и арий. Пусть поют, что им по душе.

Судебный надзиратель Ся, как представитель придворной стражи, лицо, призванное своим авторитетом вершить правосудие, приказал певцам:

— Спойте из «Тринадцати напевов».[475] Сегодня его сиятельство Симэнь вступает в должность, празднует свое рождение и рождение сына, а потому надо спеть именно эту арию.

— Как — рождение сына? — спросил Сюэ.

— В этот день, ваше превосходительство, — объяснял Чжоу, — сыну почтенного господина Симэня исполнился ровно месяц со дня его рождения, и мы, сослуживцы, поднесли ему свои скромные дары.

— В самом деле?! — воскликнул Сюэ и обратился к Лю: — Завтра же, брат Лю, надо будет послать подарки.

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, — уговаривал их благодарный Симэнь. — Достоин ли вашего внимания какой-то отпрыск вашего ничтожного ученика?!

Симэнь позвал Дайаня и велел ему вызвать У Иньэр и Ли Гуйцзе. Ярко разряженные певицы вышли, колыхаясь, словно цветущие ветки. Они выпрямились, как воткнутые в подсвечник свечи, а потом, отвесив четыре земных поклона, взяли кувшины и стали наполнять вином кубки. Певцы спели несколько новых романсов. И с таким мастерством владели они голосами, что мелодия плавно лилась, наполняя собою всю залу. Пир, казалось, происходил средь букетов цветов на узорной парче и продолжался вплоть до первой ночной стражи.

Первым поднялся дворцовый смотритель евнух Сюэ.

— Я, во-первых, чрезвычайно признателен за столь радушный прием; во-вторых, за возможность присутствовать на радостном торжестве, где, сам того не замечая, задержался до наступления столь позднего часа, — рассыпался в благодарностях Сюэ. — Мне очень прискорбно, но я должен откланяться.

— Прошу прошения за такой скромный прием, — говорил, в свою очередь, Симэнь. — Вы осчастливили меня своим блистательным прибытием, осветили мою хижину сиянием роскоши и блеска. Продлите хоть немножко мою радость, посидите еще чуть-чуть, чтобы я мог сполна вкусить удовольствие быть в вашем обществе.

— Нас глубоко печалит расставанье, но мы больше не в силах вкусить яств и выпить даже чарку, — говорили остальные гости, вставая с мест и низко кланяясь.

Симэнь попытался удержать гостей, но ему пришлось вместе с шурином У Старшим и У Вторым проводить их до ворот. Во дворе гремела музыка, ярко освещали путь фонари. Процессию гостей окружала свита стражников, которые окликами расчищали путь.

Да,

Сколько удовольствий и забав!Краток день — он пролетел стремглав.Фонари высокие горят,Паланкины вытянулись в ряд.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

Глава тридцать вторая

Толстенная сума — вот знатности основа,В чины пролезший богатей — совсем не ново.В постах высоких создают себе опору,Карабкаются вверх — и катятся под гору.Никто не хочет со злодеями родниться,Но не посмеет с сильными браниться.Не лучше ль усмирить порывы страсти?Над Небом человек не знает власти.

Так вот, в тот вечер гости разошлись. Симэнь оставил шуринов У Старшего и У Второго, Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы и актеры пошли закусить.

— Завтра опять приходите, — наказал им Симэнь. — Уездные правители прибудут, так что оденьтесь как полагается. Награду получите за все сразу.

— Постараемся, — отвечали актеры. — Оденемся в новые платья чиновного покроя.

После угощения с вином они отвесили хозяину земной поклон и удалились.