Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— На проводы уездного архивариуса Хуа идет, — отвечал Шутун. — У его превосходительства Сюэ прощальный пир устраивают. Возвратится, самое раннее, после обеда. Потом батюшка, кажется, хотел с дядей Ином отнести серебро богачу Цяо. Батюшка дом у него покупает. Там тоже, наверно, без угощения не отпустят.

— Тогда никуда не ходи, меня обожди, — сказала Юйсяо. — Мне с тобой поговорить надо.

— Ладно, — согласился Шутун.

Договорившись о свидании, Юйсяо поспешно подхватила одежды и удалилась в дальние покои.

Немного погодя появился Симэнь и кликнул Шутуна:

— Никуда не отлучайся! Напишешь двенадцать приглашений местной знати по случаю месяца со дня рождения Гуаньгэ и запечатаешь в красные конверты.

Симэнь позвал Лайсина и наказал ему закупить продукты, накрыть столы и приготовить все как полагается к приему именитых гостей. Дайань с двумя солдатами должны были разнести приглашения и позвать певичек. Циньтуна оставили прислуживать гостям.

Отдав распоряжения, Симэнь отбыл верхом на проводы, а Юэнян с остальными женами принимали прибывавших на пир. Гостьи собрались сперва в крытой галерее, где пили чай, а потом проследовали в большую залу, где стоял экран, на котором красовался павлин, лежали тюфяки, расшитые лотосами. Посередине залы располагался пиршественный стол. Четыре певицы музыкой и пением услаждали пировавших.

Симэнь в самом деле возвратился только после обеда. У него тоже был накрыт стол. Он пригласил к себе Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Они захватили с собой семьсот лянов и пошли напротив, к богачу Цяо, оформить покупку дома.

Женщины продолжали пировать, когда Юйсяо, прихватив серебряный кувшин вина, четыре груши и апельсин, юркнула во флигель, желая угостить Шутуна. Слуги во флигеле не было, и Юйсяо, опасаясь, как бы ее не заметили, оставила кувшин и вышла.

Как на грех, прислуживавший гостьям Циньтун углядел, как в кабинет прошмыгнула Юйсяо и на некоторое время там задержалась. Циньтун решил, что Шутун у себя, и бросился во флигель. Однако Шутуна там не оказалось. Под кроватью же стоял кувшин подогретого вина и фрукты. Циньтун поспешно спрятал фрукты в рукав, кувшин — под одежду и пошел прямо к Ли Пинъэр. Инчунь находилась при хозяйке на пиру, и в комнате с Гуаньгэ оставались кормилица Жуи и Сючунь.

— А где же сестрица? — спросил вошедший Циньтун.

— Она на пиру, матушке прислуживает, — отвечала Сючунь. — А зачем она тебе?

— Да я вот кое-что принес, хотел попросить ее спрятать.

— Что же именно? — поинтересовалась Сючунь.

Циньтун мялся. Между тем Инчунь внесла блюдо жареной гусятины и тарелку посыпанных сладкой пудрой пирожков-розочек с фруктовой начинкой и стала угощать кормилицу.

— Ах ты, арестант! — заметив Циньтуна, воскликнула Инчунь. — Что ты ухмыляешься? Почему в зале не помогаешь?

Циньтун извлек из-под полы кувшин и попросил:

— Будь добра, спрячь куда-нибудь.

— Да ведь в нем гостьям вино подогревать надо, — отвечала Инчунь. — Зачем же ты его взял?

— Не спрашивай! Шутун с Юйсяо спутался, вот она ему в кабинет кувшин вина и принесла, а еще апельсины и груши. Она его угощать собирается, а я их разыграю. Спрячь, сестрица, как следует, а придут искать — не давай, ладно? И мне-таки кое-что перепадет. — Циньтун показал Инчунь апельсин и груши и продолжал: — Я вино больше подогревать не буду. Мне пора собираться. Нынче моя очередь на Львиной ночевать.

— А если заметят пропажу, подымут шум? Тебе же тогда и достанется.

— Но я тут ни при чем! Не я ж кувшин стащил! Кто крадет, тот пусть и дрожит.

Сказав это, торжествующий Циньтун вышел, а Инчунь унесла кувшин во внутреннюю комнату и поставила на стол, но не об этом пойдет речь.

Под вечер пирующие разошлись. Когда стали убирать посуду, недосчитались кувшина. Юйсяо бросилась в кабинет, но его там не было и в помине. Еще одна пропажа! Юйсяо спросила Шутуна.

— Я уходил по делам и ничего не знаю, — отвечал слуга.

Юйсяо всполошилась и начала приставать к Сяоюй.

— Вот взбалмошная потаскуха! — ругалась на нее Сяоюй. — Я чай подавала, а ты с кувшином была, ты же сама вино разливала, чего ж на меня-то сваливать?

Обыскали всюду, но кувшина не нашли. Когда пришла Ли Пинъэр, Инчунь — так, мол, и так — поведала хозяйке о Циньтуне: заходил Циньтун с кувшином и велел мне спрятать.

— Ах он, арестантское отродье! — воскликнула Пинъэр. — Для чего он сюда с кувшином приходил? А в дальних покоях целый переполох поднялся. Юйсяо сваливает на Сяоюй, Сяоюй — на Юйсяо, а та плачет, клянется, не брала. Ступай, отнеси быстрее, а то и тебе попадет.

Инчунь достала кувшин и понесла в дальние покои. Повздорившие служанки между тем направились к Юэнян.

— Да вы ж за посуду отвечали, вы и кувшин потеряли! — заругалась на них Юэнян. — Как вы смеете препираться, вонючки проклятые?

— Я при матушке была, а за посудой она смотрела, — оправдывалась Юйсяо, указывая на Сяоюй.

— Ведь я к супруге У Старшего за чаем ходила. Это ты с кувшином оставалась. Куда ж он исчез? — допытывалась, в свою очередь, Сяоюй. — У тебя мозги, случайно, не покосились, не опустились в зад, а? А то вон как ты раздалась!

— Но сегодня на пиру были только свои! — заметила Юэнян. — Куда он мог деться? Взять его никто не мог. Узнает хозяин, достанется вам.

— Если только батюшка меня изобьет, я тебе, негодяйка, этого не прощу, — заявила Юйсяо.

Пока между служанками шла перебранка, вернулся Симэнь.

— Что за шум? — спросил он.

Юэнян рассказала ему про исчезновение кувшина.

— Ну, поищите спокойно, не торопясь, — посоветовал Симэнь. — К чему же зря крик подымать?

— Да как же тут молчать?! — вставила Цзиньлянь. — Мы, небось, не Ван Миллионщик,[460] чтобы спокойно глядеть, как после каждого пира серебро исчезает. Стерпишь пропажу одну, другую, а там увидишь и мошну пустую.

Этим замечанием, дорогой читатель, Цзиньлянь упрекала Пинъэр. Ведь когда у той вышел месяц со дня рождения сына, тоже пропал кувшин, что уже служило дурным предзнаменованием.

Симэнь сразу понял ее намек, но промолчал. В это время Инчунь внесла кувшин.

— Вот и кувшин отыскался! — сразу воскликнула Юйсяо.

— Где ж ты его нашла? — спросила Юэнян у Инчунь.

Инчунь рассказала, как Циньтун принес кувшин в покои ее госпожи, Пинъэр, и попросил спрятать, а где он его взял, она не знает.

— А где сейчас Циньтун, рабское отродье? — спросила Юэнян.

— Сегодня его черед ночевать на Львиной, — объяснил Дайань. — Он уже ушел.

Цзиньлянь усмехнулась.

— Ты что смеешься? — спросил Симэнь.

— Циньтун из слуг сестрицы Ли, — заговорила Цзиньлянь. — Вот он к ней кувшин и унес. Наверняка хотели припрятать. На твоем месте я б за негодяем слугу отправила, всыпала бы рабскому отродью как следует и выпытала, в чем дело. А сваливать вину на служанок, значит бить мимо цели.

Симэнь рассвирепел и, вытаращив глаза, обернулся к Цзиньлянь.

— Ты так говоришь, будто сестрице Ли этот кувшин приглянулся. А если так, то незачем и приставать, зачем переполох затевать?

Цзиньлянь густо зарделась.

— Всем известно, что у сестры Ли денег хватает, — сказала она и, разгневанная, отошла в сторону.

Чэнь Цзинцзи позвал Симэня посмотреть подарки, которые доставили посыльные от бывшего гаремного смотрителя Лю, ныне смотрителя казенных гончарен.[461]

Цзиньлянь стояла в сторонке с Мэн Юйлоу и продолжала ворчать:

— Вот насильники-грабители собрались! Чтоб им провалиться! Того и гляди, на тот свет отправят. А этот, как заимел чадо, будто престолонаследника на свет произвел. Взглянет, словно божество какое взором своим удостаивает. И доброго-то слова от него не услышишь. Выпучит глазищи свои поганые — кажется, так бы всех и сожрал. А у сестрицы деньги водятся. Кто не знает! Вот погляди, даст волю слугам и служанкам, до того обнаглеют, шашни заведут, начнут дом грабить, а ты, выходит, молчи, да?!

Симэнь, наконец, поднялся и направился в дальние покои.

— Чего ж ты стоишь? — спросила Юйлоу. — Он ведь к тебе пошел.

— Скажешь тоже! — отозвалась Цзиньлянь. — Ему там по душе, где его сокровище. Он и сам говорил. А у нас, бездетных, — одна тоска да скука.

Вошла Чуньмэй.

— Я же говорила, он к тебе пошел, а ты не верила, — сказала Юйлоу. — Видишь, Чуньмэй за тобой пришла.

Она позвала Чуньмэй, и они стали ее расспрашивать.

— Я к Юйсяо за платком иду, — объяснила Чуньмэй. — Она у меня платок брала.

— А батюшка куда направился? — поинтересовалась Юйлоу.

— К матушке Шестой, — сказала горничная.

Цзиньлянь так и вздрогнула, будто ей к сердцу огонь подсунули.

— Ах, негодяй проклятый! — заругалась она. — Пусть отныне и на веки вечные к порогу моему не подходит! Ногу свихнет, все равно не впущу да еще пинка дам арестанту, чтоб все кости себе переломал!