Заговор обезьян - Тина Шамрай

— Сходил до милицию, там всё и рассказал. Они меня сразу отвезли в другую контору, а там помытарили, конечно, допрашивали, справки наводили… Майор хороший попался, и там бывают людишки с пониманием!

«Бывают, — согласился беглец, — если разрешат. А уж если разрешат, люди в синих мундирах становятся такими понимающими».

— Да, человек и утопит, человек и вытащит! — рассуждал Василий Матвеевич. — Выправили, стало быть, мои документы, но от медалек пришлось отказаться: говорят, получены мошенским путем. Ну, и бог с ними, с медалями. Самая большая награда со мной осталась — живой ведь с фронту вернулся. Тогда и семью завёл, я ж до той поры и не женился, боялся. Так што женился поздно, и ребёнка токо одного и родил… Так что я, паря, знаю, как оно бывает.

«Что бывает?» — уже вертелось на языке. А старик, блеснув из-под бровей узкими глазами, и без вопросов пояснил: — Знаю, как оно, когда тебя ловят!

И тут же засуетился, стал хлопотать, придвигать к гостю тарелки: «А ты што ж ничего и не ешь, видать, заговорил я тебя». Но тому было не до еды. Ясно же: старик разговорился неспроста, и не водочка в этом виновата. Он что же, дал понять, что вычислил его? Но зачем стал рассказывать о себе? Для поддержки? Предупреждения?

Он много чего ещё надумал бы, но тут во двор влетел вертолётчик, громогласный, весёлый, вольный. И, увидев задумчивые лица и старика, и компаньона, стал тормошить обоих:

— Вы шо сидите смурные такие? Эээ, дед, хорош, хорош! Кончай горевать, — схватил он в охапку маленькое стариковское тельце.

— Толик! Рёбра сломаешь, чертяка!

— Не буду, не буду, ты только бодрее, дед, бодрее…

— Ты где это пропадал?

— Так у твоей подруги, у Антонины. Оказывается, там ни одного мужика нету! Попросили доску на крыльце прибить — прибил.

— Так ты, стало быть, доску притэтывал? А может, клинья подбивал?

— Ну, сразу клинья! — запротестовал Толя. — Ты, дед, лучше скажи, шо за соседи такие?

— Так они из Казахстану приехали. Сестра позвала, они всем кагалом и приехали. Там в дому три сестры с мужьями, детями, вот и считай, скоко их. Тесно живут. До меня просятся на постой, а мне не с руки…

— Зря, Матвеич, зря! С бабами оно веселее. Одна там, эх! Рядом посидишь, и дальше жить хочется, — рассмеялся чему-то своему вертолётчик.

— То дочка ейная, Антонины-то… Ты особо губу не раскатывай, не сбивай её с толку, у ней свой мужик есть, тольки зараз на заработках где-то. Она, говорят, строго ему наказала: без грошей не приезжай — не приму…

— Бабы они такие… Деньги есть и девки любят, даже спать с собой кладут. Денег нет — так йух отрубят и собакам отдадут, — ухарем пропел Толя.

— Ну, ты всех не ровняй! А эти — да, приезжие бабёнки — не промах. И я им крыльцо ладил, и молодые мужики — и забор, и крышу чинили… А што делать, когда евошные кто по тюрьмам, а кто вот так, на заработках. Но эти себя блюдут, молодая, та всех отшивает… Вы лодку-то смотреть будете? Иль передумали?

— Не, не, — запротестовал Толя, — давай, дед, показывай! А ты шо, не хочешь смотреть? — наклонился он над беглецом и, увидев в глазах компаньона некий протест, уже серьёзным голосом предложил: — Пошли, посмотрим! На всякий случай.

Эллинг старика был у самой воды. Посредине душного сарайчика, где пахло старым нагретым деревом, гудроном, близкой водой, на пыльных брусках распростёрлась лодка. Она, крашеная голубой краской, была такой огромной, что казалась морской шлюпкой. Тут же, на стеллаже, лежало несколько пар исполинских вёсел. Толя с самым деловым видом кружил вокруг посудины и примеривался, как они вдвоём перевернут её вниз дном, как будут двигать по настилу к речке…

И беглецу уже виделось, как она, плюхнувшись, закачается на зелёной воде. А Толя крикнет: «Давай, давай, прыгай! У нас на двоих полтора центнера, мы её зараз осадим и определим, потечёт или нет!» А он ответит: «Ты хоть представляешь, что такое идти на вёслах?» И Толя станет уверять, что очень даже представляет. И выяснится: вертолётчик ещё и мастер спорта по гребле. Вот только он с больной спиной ему не напарник. Да и не это главное, как-нибудь справился бы! Но на лодке они привлекут к себе внимание, ведь за версту видно: никакие они не туристы, никакие не рыбаки.

— Нет, нет, без мотора это не имеет смысла, — самым твёрдым тоном остановил он компаньона.

— Вот и я говорю, не стоит овчинка выделки, — поддержал его Василий Матвеевич. — Но ты, Толик, сам виноват, не предупредил, я бы мотора не продавал. Кто ж так планирует?

— Да, действительно, кто так планирует, а? — с усмешкой взглянул на компаньона вертолётчик. — Дед, а твой сосед с мотором как, надёжный мужик?

— Мужик как мужик, и сын евойный ничего парень, сурьёзный… Так што, идтить поспрошать — или как?

И пришлось снова запротестовать: нет, нет! Если ничего не получится с теплоходом, тогда…

— Точно, дед, завтра с утра и спросим. А сегодня отдыхать будем, — вышел на мостки Толя и зачерпнул воды. — В этой речке можно плавать? Воды по колено или как?

— Да оно бы после Ильина дня и не надо бы…

— От так всегда! Как август, так Илюхе обязательно надо в воду нассать!

— Толик! Охальник ты, ей богу! Ну, отдыхайте, отдыхайте, я зараз вам и одеялко принесу. — И старик двинулся к дому, но, будто споткнувшись, остановился и попросил:

— А то, может, баньку затеете, а, ребяты? Попаритесь, а с вами и я заодно. Для одного топить, это ж… А у тебя, Толик, хорошо получалось! И дрова как порох, и веники есть, хорошие веники…

— Деда, это ж долго! Для хорошего пара — часов пять надо, — засомневался вертолётчик. Но, увидев просительное лицо старика, и сам вспыхнул:

— А давайте! Попробую её за два часа раскочегарить… Эх, протоплю я вам баньку по-белому! Токо сразу предупреждаю: не мешайтесь! И самое главное — растопка, зараз щепочек наколем, газетка как, есть?

— Есть есть, Толик, всё есть! — обрадовался Василий Матвеевич.

И было интересно наблюдать, как вертолётчик выбирал поленья, как ловкими руками колол тонкие пахучие лучины, как выкладывал в топке дрова, и как быстро занялось в ней жаркое пламя. Толя отвёл ему роль смотрителя огня, для этого надо было сесть на маленькую скамеечку у печки и следить, не прогорело ли. «Подбрасывай, но ближе к дверке, и не набивай, а так, в разрядочку, в разряд очку…» — выдал он указания смотрящему, а сам, раздевшись до красных трусов, стал носить воду из колодца. За чугунной дверцей буйно и красно полыхало, и беглец всё боялся пропустить момент, когда нужно будет кинуть в пасть новую порцию пахучих берёзовых дров. За спиной туда-сюда с вёдрами сновал Толя и отпускал свои незамысловатые шуточки, но не успевал смотрящий открыть дверцу, как тот мигом оказывался у печки и сам подбрасывал дрова. Наконец, отставив вёдра, вертолётчик сел на порог и закурил, и уже не беспокоился о печке, там гудело ровно и жарко.

А тут от дома пришёл и Василий Матвеевич, принёс полотенца, печатку мыла, и ещё что-то зелёное и большое.

— Вот вам на подстилку, ежели полежать захотите. Может, чего ещё надо? — вглядывался старик в лица гостей. С подростковой чёлочкой ещё тёмных волос, в клетчатой рубашечке, застёгнутой на все пуговицы, и длинными рукавами, он был так трогателен. Как все старики, чисто прожившие жизнь. Эх, если бы только не предсмертная уже желтизна на лице…

— А веники как, не пора замачивать?

— Всё путём, деда, всё путём! Как токо будет шестьдесят градусов, так я их прямо там, в парилке и ошпарю…

Старик потоптался в предбаннике и, поняв, что процесс движется в правильном направлении, успокоился.

— Ну, раз я вам не нужон, пойду, прилягу, — и медленно побрёл назад к дому. Толя, глядя ему вслед, вздохнул.

— Эх, сдал дед и здорово сдал! Вот так живёшь, колотишься, гребёшь под себя, а на гада всё это надо, а? А какой мужик был бравый… Брось ты караулить ту печку, если и прогорит — не страшно. Там зараз такой жар, шо полыхнёт сразу и сырое полено. Давай на травку, позагораем! Последнее солнце, скоро похолодает, дожди зарядят… — растянулся на одеяле вертолётчик.

Тогда и беглец, бросив футболку на лавку, вышел из тени: да, скоро солнце будет недоступным, и снова на долгие годы. И греть будут только воспоминания о нескольких днях в августе, и будет он вспоминать эту быструю речку, эту ветлу, это почерневшую баньку, это горячее светило…

— А почему ты не рассказал Василию Матвеевичу правду о смерти сына, — зачем-то упрекнул он Толю.

— Рассказать про то, шо сын покончил жизнь самоубийством и как это сделал? Зачем отцу знать? Про это и дочки не знают. Сашко давно, я предполагаю, задумал, а я как раз в отъезде был! А уезжал, он весёлый такой был…

— Выла, наверное, какая-то причина?

— Какая причина? Не было никакой причины! Вот и дед стал бы думать…

— Ты ведь говорил, он воевал в Чечне… Знаешь, есть такое состояние — посттравматический синдром…