Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

Армия крайова (АК)[853] создавалась под непосредственным присмотром английских советников, на средства Лондона и оснащалась оружием, которое сбрасывалось над территорией Польши с самолетов УСО. Из 175 тысяч человек (официальная цифра о численности АК) лишь малая часть использовалась в операциях против нацистских оккупантов, остальные должны были ждать часа х. АК решительно отклоняла все предложения Гвардии Людовы (с 1944 года – Армии людовы) о совместных выступлениях или скоординированных акциях против нацистов.

В середине 1943 года в недрах АК возник план «Шторм», нацеленный на борьбу с «двумя врагами». Предусматривалось при подходе частей Красной армии захватить контроль над несколькими польскими городами и провозгласить в них власть эмигрантского правительства. Как установил Л. Безыменский, в первой редакции «Шторма» среди подлежащих взятию городов Варшава не фигурировала.

Считались возможными два варианта развития событий:

«Гипотеза А: русские, тесня немцев, глубоко проникают в Польшу.

Гипотеза Б: немцы капитулируют прежде, чем Красная армия вступит в Польшу».

Второй вариант брался, разумеется, за наилучший. Генерал Соснковский по этому поводу записал: «Наше дело только в том случае завершится полной победой, если немцы и русские ослабят друг друга таким образом, что окончательными победителями будут англосаксонские войска, которые займут немецкую и польскую территории». Куда конь с копытом, как говорится, туда и рак с клешней.

В случае вступления Красной армии на территорию Польши (в границах на 1 сентября 1939 года) польские вооруженные силы должны были в соответствии с инструкцией своего Генштаба, составленной осенью 1943 года, оказать ей сопротивление. Пока же им предписывалось вести беспощадную борьбу с «просоветским» партизанским движением в Западной Украине и Западной Белоруссии и готовить «всеобщее восстание в этих областях» против Красной армии. Инструкцией устанавливалось: для борьбы с партизанским движением и Красной армией предусмотреть «использование польской полиции, ныне официально находящейся на службе у немцев».

Одновременно должна была быть развернута пропаганда, рассчитанная на возбуждение враждебных чувств среди населения по отношению к СССР. В частности, распространялись слухи о намерении Советского Союза захватить всю Польшу, закрыть католические церкви, обратить поляков в православных, всех несогласных сослать в Сибирь. Советская разведка, сообщавшая в Москву содержание инструкций польского Генштаба, отмечала: англичане знают об отданных подполью в Польше распоряжениях и молчаливо одобряют их[854].

В январе 1944 года Соснковский направил коллеге Габбинсу меморандум с соображениями об интегрировании АК в общую стратегию западных союзников. Начальники штабов США и Англии тоже получили аналогичный польский документ, озаглавленный «Вооруженные силы и нелегальные военные организации в Польше как фактор общеевропейского планирования союзников». Маленький отрывок из обширного трактата: «Армия крайова в Польше может стать мощным оружием союзников в Восточной и Центральной Европе». Под «союзниками» здесь и далее подразумеваются единственно США и Англия. У Объединенного разведывательного комитета западных держав логично возник вопрос: против кого должна выступить польская секретная армия, будучи полностью вооружена, – против России, против Германии или против них обеих?

11 января 1944 года Черчилль, отношение которого к «Оверлорду» читатели, по-видимому, уяснили себе, запросил мнение начальников штабов: «Какие силы есть в вашем распоряжении для проведения операции „Рэнкин“ в феврале или марте, если события неожиданно повернутся в нашу пользу?» Начальник Управления специальных операций получил вслед за этим директиву: «Разработать планы интенсификации диверсионной кампании, которая сопровождалась бы максимальной активизацией нелегальных вооруженных сил и по времени служила бы поддержкой „Оверлорду“ и „Рэнкину“».

21 июля 1944 года генерал Бор-Комаровский, руководивший варшавским восстанием, отправил в Лондон донесение № 406/1/ХХ/799: «Только что совершенное покушение на Гитлера, поставленное в связь с военным положением Германии, может в любой момент вызвать ее крушение». Бора меньше всего занимала задача просвещения англичан и американцев. Он в очередной раз подтвердил заявку, выдвинутую Соснковским в 1943 году, на право Армии крайовы автономно выбирать момент всеобщего восстания. Аргумент Соснковского гласил: «Всеобщее восстание есть своего рода акт самопожертвования польской нации. Ясно, что его нельзя совершить дважды».

Объединенный комитет начальников штабов, приведя в ответ все доводы против задуманной польским эмигрантским правительством операции, формально сложил с себя ответственность за выбор дня х. Британский военный кабинет имел на сей счет свое суждение. На заседании в феврале 1944 года было признано целесообразным поднять восстание Армии крайовы «непосредственно вслед за вторжением (союзных сил) в Европу». С этого момента вопрос о восстании в Польше не сходил с повестки дня правительства Черчилля.

Тема восстания обсуждалась в ходе визита главы польского правительства Миколайчика в США с 4 по 15 июня 1944 года. Начальник оперативного управления польского армейского командования С. Татар вел в это же время переговоры с Макклоем (заместителем военного министра), генералом Мак-Нарнеем, адмиралом Леги.

При встрече с Рузвельтом Миколайчик создавал впечатление, что речь ведется о «военной акции польского подпольного движения в кооперации с русской армией» и что лояльность по отношению к союзнику США соблюдается. Английские начальники штабов, прослышав про эту «кооперацию», решили перестраховаться: «Не следует прямо подталкивать поляков на такое развертывание их операций, которое могло бы быть полезно для русских».

Не поощрять еще не значит отговаривать. Диверсионным операциям с целью парализовать железнодорожное движение по всей Польше (план «Барьер») – да. Третий и четвертый этапы «Барьера» должны были прийтись на 25 июля, пятый и шестой – на 10 августа[855]. Всеобщее восстание – по усмотрению поляков. Выйдет прок – тем лучше, провалится – Лондон умоет руки.

В польской военной среде мнения разделились. Соснковский находил восстание, предварительно не обговоренное с Красной армией, «неправильным политически и актом отчаяния в военном смысле». Бор-Комаровский выступал против любого контакта с советской стороной, за ускорение восстания и концентрацию всех сил в Варшаве, чтобы подчеркнуть его политический смысл и направленность. По словам Бора, восстанием открывается «политическая борьба против России, которую мы должны выиграть». Ему ассистировал представитель Миколайчика в Варшаве Янковский. «Не могло быть и речи о том, – заявлял он, – чтобы увязывать начало восстания с военными действиями на Востоке».

O безответственном поведении устроителей восстания-демонстрации свидетельствуют, в числе прочего, следующие данные. Они запросили у США и Англии массированной (1300 самолето-вылетов) авиационной поддержки непосредственно перед началом восстания, переброски из Италии бригады польских парашютистов и прочее. Англичане отказали Миколайчику и его представителям по всем пунктам: запросы неосуществимы. Отказали и на политическом уровне (Иден), и на военном (Исмей). Эмигрантское правительство, однако, оставило Бора в неведении на сей счет. Последний знал лишь о том, что западным державам направлены соответствующие заявки и что они изучаются.

Когда все началось, англичане послали 4 августа 14 самолетов с грузами для повстанцев и между 8 и 18 августа – еще 9 машин. Итого 23 самолета вместо 1300. Американцы наотрез отказались рисковать и порекомендовали полякам «обратиться к маршалу Сталину».

Миколайчик был в Москве в конце июля – начале августа 1944 года. 31 июля при встрече с Молотовым он заявил, что «польское правительство обдумывает план общего восстания в Варшаве и просило бы советское правительство о бомбардировке аэродромов вокруг Варшавы». Англичане считали совпадение дат визита польского премьера в Москву и начала восстания в Варшаве заранее спланированным[856]. Официальное извещение о развернувшихся событиях было доведено до сведения НКИД через британскую военную миссию только 3 августа.

Не менее существенным, чем приезд польского премьера в СССР, был, надо полагать, выход соединений Красной армии к Висле напротив Варшавы и предпринятые советским командованием попытки, что называется, на плечах противника форсировать реку севернее и южнее польской столицы с целью создания плацдармов на левом берегу.

27-29 июля на заседании ставки верховного командования в Москве рассматривался график дальнейших действий. Основные силы 1-го Белорусского фронта были не в состоянии включиться в операцию. В июне-июле они прошли с тяжелыми боями 500–600 километров. Многие части надо было выводить на переформирование. Личному составу других требовался отдых. На 31 июля 3-й и 8-й танковые корпуса потеряли 284 танка и самоходных орудия. Запасы боеприпасов и горючего были на исходе. Штурмовать при таких условиях глубоко эшелонированную оборону немцев, которую держал по фронту К. Рокоссовского почти один миллион офицеров и солдат вермахта (на всем Западном фронте в это время рейх имел, напомним, 526 тысяч человек в сухопутных войсках), было безответственно. Ввиду непрерывных немецких контратак впору было думать об элементарной обороне.