Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав

С чем был связан новый тур ужесточения еврейского законодательства? Фактор религиозный и расовый, который становился ведущим в кампаниях антисемитизма, прокатывавшихся во всех модернизировавшихся государствах Европы, в России имел явно меньшее значение. Восточному христианству, в отличие от католицизма, антииудаизм был не присущ, в православных храмах испокон века отмечались все те ветхозаветные праздники, посвященные пророкам и праотцам, которые Ватикан узаконит только в 1960-е годы. Православная церковь не горела сильным желанием в массовом порядке обращать евреев в свою веру, потому что опасалась с их стороны ересей. Некоторые малочисленные иудаистские группы — караимы, крымчаки, бухарские и горские евреи — не подвергались почти никакой дискриминации. Как подчеркивал профессор Леонтович, ограничительные мероприятия по отношению к евреям вытекали «отнюдь не из расовой дискриминации. В те времена понятия расы вообще никого в России — кроме специалистов по этнологии — не интересовали»[959]. Решающими он называет факторы экономические, и тому есть немало подтверждений от современников.

«У правительства никогда не было ни малейших оснований принимать меры против евреев, если бы не жестокая необходимость защищать русское население, особенно крестьян, — доказывал руководитель Департамента полиции Васильев. — Защищать от еврейских торговцев, спекулянтов, ростовщиков, от тех людей, которые представляли серьезную экономическую опасность»[960]. Социальная мобильность еврейства, их продвижение на самые вершины российского бизнеса пугали. «Место русского купца все более и более занимается евреем»[961], — возмущался член Госсовета Владимир Гурко. Для правых, как мы знаем, еврейский вопрос был вообще едва ли не центральным. Так, Лев Тихомиров писал: «Заботиться теперь о том, чтобы евреям не было от нас никакого притеснения, — это очень походило бы на размышления овцы о том, как ей не обидеть чем-нибудь бедного волка. Независимо от степени своих прав евреи забивают нас во всем. Они захватывают все отрасли труда, — конечно, выгодного, — захватывают интеллигентные профессии, захватывают печать и через ее посредство становятся господами общественного мнения»[962]. Антисемитизм шел нога в ногу с ростом конкуренции и национализмом.

«Если прежде черта оседлости должна была ограничивать передвижение необразованного, традиционалистского, промышляющего мелкой торговлей и факторством, жалкого еврея, то теперь она должна была защищать от ловких, безжалостных, повязанных между собой круговой порукой как внутри империи, так и в мировом масштабе евреев-хищников. Вслед за Германией в Российской империи утверждается модерный антисемитизм»[963], — подчеркивает Алексей Миллер. Антисемитизм (хоть и не расовый, как в Германии) и дискриминация евреев в начале XX века, без сомнения, существовали, и это вызывало серьезное возмущение прогрессивной общественности. «Еврейский вопрос был одним из постоянных напоминаний о грехах самодержавия, одной из помех для более примирительного отношения к власти, — вспоминала Ариадна Тыркова-Вильямс. — Политика власти в еврейском вопросе шла вразрез с нашими понятиями о справедливости, о человечности»[964]. Существовавшие в обществе по этому вопросу противоречия отражались и в политике правительства, где всегда были и сторонники дальнейшего закручивания гаек и использования потенциала еврейства на пользу России.

Насколько сильна была дискриминация? Проницательный — теперь уже американский — историк Юрий Слезкин замечал: «В Российской империи не было способа определить степень правовой дискриминации, потому что не существовало общего стандарта, применимого ко всем подданным. Все, за исключением самого царя, принадлежали к группам, которые подвергались тем или иным видам дискриминации»[965]. Кроме того, как было хорошо известно еще Салтыкову-Щедрину, суровость российских законов всегда компенсировалась необязательностью их исполнения. «Ни одно из этих предписаний не считалось абсолютно обязательным, — писал об антиеврейском законодательства Катков. — …Но само применение ограничительных законов, сколь бы ни было оно мягким, вело к дальнейшим злоупотреблениям»[966].

Черта оседлости, которая сама по себе была больше территории Франции и располагалась в самых развитых регионах империи, большой роли при Николае II уже не играла. За ее пределами жило, по переписи, 315 тысяч евреев, на самом деле больше, поскольку многие вовсе не стремились пообщаться с переписчиком. Это составляло 9 % еврейского населения России, но было больше, чем все количество евреев в Великобритании и Франции вместе взятых. «Черта уже не имела практического значения, провалились и экономическая, и политическая ее цели, — справедливо подчеркивал Солженицын. — Зато она напитывала евреев горечью противоправительственных чувств, много поддевая пламени к общественному раскалу, — и ставила клеймо на российское правительство в глазах Запада»[967].

Реакция евреев на дискриминационную политику правительства была предсказуемо негативной, но все-таки очень разной. Некоторые постарались встроиться в российское общество, каким бы оно ни было, следуя мысли, которую ясно сформулирует Слиозберг, обер-секретарь Сената, юрисконсульт МВД: «Быть хорошим евреем не значит не быть хорошим русским гражданином»[968]. Многие предпринимали рывок в российскую элиту по государственной линии, что чаще всего подразумевало принятие христианства (как, например, сделал дед Ленина по материнской линии Бланк). Либо через занятия бизнесом, творчеством, наукой, адвокатской практикой. Еще при Николае I бразды управления страной держали канцлер Нессельроде и министр финансов Кан-крин. Еврейская кровь присутствовала и у самого близкого к Николаю II графа Фредерикса, и у обер-прокурора Синода Самарина, у статс-секретаря и члена Госсовета Перетца, сенаторов Гредингера, Уткина, Позена, главного дворцового церемонимейстрера Кониара, высших чинов Департамента полиции Гуревича и Виссарионова и множества других высокопоставленных чиновников империи[969].

Одними из самых видных представителей российской бизнес-эли-ты были братья Поляковы, сколотившие огромный капитал на строительстве железных дорог, затем создавшие настоящую финансово-промышленную империю. Все три брата Поляковы имели чин тайного советника и были возведены в потомственное дворянство. Кроме них, прямое отношение к строительству железных дорог имели Блиох, Варшавский, барон Кроненберг. Все знали имена керосиновых монополистов Дембо и Кагана, банкиров Ашкенази, Вавельберга, Зака, Ефрусси. Евреи становились знаменитостями русского культурного общества, достаточно назвать музыкантов Антона и Николая Рубинштейнов, скульптора Антокольского, художника Левитана. Было множество писателей, историков, публицистов, чьи труды выходили огромными тиражами, причем не только на русском языке. Общий тираж книг на иврите и идише составил в 1913 году 2,3 млн экземпляров, больше печаталось только на русском, польском и латышском[970]. Таким образом, в начале XX века существовала субкультура «русских евреев», укорененных в российской экономике и политике и заметно отличавшихся от соплеменников уровнем жизни, образованием, статусом. Однако этот слой был не очень многочисленным. Большинству адаптироваться не удалось.