Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы - Неизв.

– Как называется сей самоцвет? – спросила княгиня.

– Его называют хрусталь-смазень, государыня, – ответила Искра. – Это не самый дорогой камень, он считается полудрагоценным. Может быть, подберём что-то более достойное? Для кого украшение-то делать будем?

– Я хочу подарить моей младшей внучке Злате ожерелье и серёжки, – сказала Лесияра, исподтишка следя за выражением лица мастерицы. – Она сейчас ещё мала, чтоб носить украшения, поэтому делать будем на вырост. А самоцвет сей я выбрала, потому что он точь-в-точь подходит под цвет её глаз.

Этот «пробный камень» не вызвал волнения в озере мягкого спокойствия Искры. Видимо, она не знала, о ком шла речь. Лесияра пояснила:

– Эту красавицу родила Лебедяна… Сделала мне нежданный-негаданный подарок. Не дитя, а солнечный лучик: волосы золотые, как у матери, а вот глаза… – Лесияра посмотрела хрусталь-смазень на свет. – Глазами она пошла не в мать и не в отца.

Есть! Непробиваемая невозмутимость Искры дрогнула, как подсечённое топором дерево, губы приоткрылись, а в потемневших глазах зажёгся потаённый горький огонёк. Захлопнув шкатулку и взяв её под мышку, Искра выпрямилась.

– Можешь казнить меня, моя государыня… Хоть голову мне секи с плеч на этом самом месте, а не смогу я взяться за твой заказ. Ищи иную мастерицу.

– Вот как? – Лесияра вздёрнула бровь. – Это отчего же?

– Княгиня Лебедяна отказалась от моих украшений, не по нраву они ей стали, вот мы и расстались, – сипло ответила Искра, и Лесияра поморщилась, как от дурного, неверного пения. – Не гневайся, госпожа, но вряд ли она захочет, чтобы я делала украшения для её дочери.

Сердечную боль княгиня не перепутала бы ни с чем. Любовь – это солнечное чудо, этот святой дар Лалады – лежала в руинах, вместо того чтобы служить светлым домом для двух сердец.

– Заказ тебе делаю я, а не Лебедяна, – как можно мягче проговорила повелительница Белых гор. – И я вольна выбрать для этого ту мастерицу, какую я захочу.

– Почему именно я? – тихо спросила Искра.

– А тебе сердце не подсказывает? – улыбнулась Лесияра.

– Я вынула сердце у себя из груди, – чуть слышным от грусти голосом ответила Искра. – Разбила его на части и огранила, превратив в кроваво-алые лалы. Из этих лалов я сделала ожерелье для той, кого любила больше жизни, но она отвергла мой дар. Больше у меня нет сердца, государыня.

– А тут тогда что? – усмехнулась Лесияра, кладя ладонь на левую сторону груди мастерицы золотых дел. – Что это тут такое живое бьётся и болит?

Искра не нашла вразумительных слов для ответа, только пробормотала снова:

– Делай со мною всё, что сочтёшь справедливым. Не могу. Прости, моя госпожа.

– Не прощу, – проворчала Лесияра. – Потому что Злата – твоё дитя. А Лебедяна умирает без тебя.

Странно было наблюдать, как руки, наделённые силой повелительницы земных недр Огуни, вдруг повисли плетьми, словно утратив не только свою волшебную мощь, но и простую способность держать предметы. Из незапертой шкатулки посыпались с неуместно весёлым стуком самоцветы, прыгая по полу разноцветным градом, а щёки Искры стали белее первого снега.

– Как… умирает? Почему? Что с нею?..

– Ну вот, сразу бы так, – молвила Лесияра. – А то – «не могу», «не могу»… Лебедяна растратила свои жизненные силы на лечение мужа и детей. Она выложилась слишком сильно, отчего постарела прежде времени. Я сделала всё, что могла, но моей помощи хватит ненадолго. Хоть я и люблю Лебедяну, но я ей не супруга и не возлюбленная. Только ты можешь её спасти любовью – своей и Лаладиной. В противном же случае… – Лесияра запнулась, преодолевая скорбную дрожь сердца, но взяла себя в руки и договорила, сама ужасаясь своим словам: – В противном случае жить ей осталось недолго. Хоть она и бодрится, говоря, что ещё погуляет на свадьбе Златы, но, боюсь, всё обстоит не так хорошо, как ей мнится.

– А как же князь Искрен? Если он узнает… – начала было Искра.

– Думаю, он о чём-то догадывается, просто молчит, – вздохнула княгиня, собирая камни с пола. – Он благодарен Лебедяне за спасение своей жизни, и это удерживает его от разрыва. К тому же, они оба стремятся сохранять видимость семейного благополучия. Князь с княгинею должны быть образцовой парой, тогда и в земле Светлореченской будет лад и мир – так они считают. Ведь люди равняются на них… Но всё это как-то отступает в тень, когда на кону жизнь Лебедяны. Жизнь, понимаешь?

Глаза Искры подёрнулись влажной плёнкой взволнованного блеска. Растерянно заморгав, она смахнула что-то с ресниц:

– Да, государыня, я понимаю… – И спохватилась, неуклюже пытаясь заставить княгиню подняться. – Ох, что я за растяпа! Встань, моя госпожа, молю тебя! Я сама всё подберу.

Она принялась торопливо собирать образцы, а Лесияра высыпала горсть подобранных камней в шкатулку и встала.

– Сказать по правде, я и сама не знаю, как вам с Лебедяной быть, – вздохнула она. – Время сейчас наступает тревожное – не до сердечных дел скоро будет, но и оставлять это просто так нельзя. Сделаем так… Я сейчас отправляюсь к Искрену, нам надобно обсудить кое-какие дела. Тебя я возьму с собою. Оденешься моей дружинницей – авось, в доспехах да шлеме князь тебя не признает. Ежели что, представлю тебя как целительницу. Разговор у нас с князем будет длинный, а ты времени не теряй – потихоньку перенесись в покои к Лебедяне и подпитай её силой Лалады. Заодно и на дочку свою поглядишь. Ну, как?

– Хорошо, государыня, я согласна, – кивнула Искра с готовностью.

По приказу Лесияры для мастерицы принесли воинское облачение: кольчугу, пояс с мечом, наручи, шлем и плащ с наголовьем, какие носили все дружинницы. Всё это отлично подошло Искре, а вот шлем пришлось подбирать большего размера: длинная коса мастерицы золотых дел занимала даже в свёрнутом виде многовато места.

Они перенеслись на княжеский двор. Валил крупными хлопьями снег, ложась под ноги пушисто-скрипучим белым покрывалом и усыпая плечи княгини и её дружинниц. Искрен оказался дома – сам вышел на крыльцо встречать свою тёщу. После троекратного поцелуя он промолвил:

– А я уж тебя поджидаю, государыня Лесияра, потолковать нам надобно о том, как далее быть… Видала колечко-то Вранокрылово?

Лесияра кивнула.

– Да, мне передали кольцо сие. – И спросила: – Как здоровье твоей супруги, а моей дочери Лебедяны?

Тревожно-мрачная тень пробежала по лицу князя, порыв ветра растрепал его волосы, запутал в них снежинки.

– Увы, нездорова княгиня моя, из покоев своих уже третий день не выходит, – отвечал Искрен тихо. – А всё оттого, что дважды она меня от смерти спасала, когда хвор я был. Не пережить бы мне тех хворей, кабы не она. Меня-то исцелила, а вот сама слегла ныне… Не могла бы ты, любезная Лесияра, посетить её да целительским даром своим помочь сей беде?

Лесияра бросила взгляд на Искру, стоявшую в числе дружинниц и внешне ничем не отличавшуюся от них. Шлем скрывал её брови, нос и большую часть щёк, и только глаза женщины-кошки ожили и засверкали при вести о болезни Лебедяны. Однако Искра сдержалась, ничем не выдав своих чувств – даже не шелохнулась.

– А я как раз целительницу свою лучшую с собой привела, – сказала владычица Белых гор. – Одной мне, боюсь, не справиться, ибо беда с Лебедяной приключилась нешуточная.

По её знаку Искра шагнула вперёд, встав у княгини за плечом. Искрен скользнул по ней взглядом и кивнул. Не узнал, поняла Лесияра.

– Ну, идёмте тогда в покои моей супруги, – пригласил князь Светлореченский. – Не успокоюсь, пока ей не полегчает.

Шагал он скоро, размашисто – торопился. Оставив телохранительниц в гриднице [32], Лесияра с не узнанной князем Искрой поспешили следом.

Постучав в дверь, Искрен позвал:

– Лебедяна, это я, муж твой! Со мною родительница твоя, Лесияра. Как ты себя чувствуешь? Можешь ли принять нас?

Из-за двери послышалось:

– Ох, господин мой и ты, государыня матушка… Не одета я, не прибрана, с постели нынче не вставала. Извольте обождать самую чуточку, я хоть накину что-нибудь…

С дрожью в сердце заслышав слабый, тускло-усталый и постаревший голос дочери, Лесияра едва не ворвалась в комнату, но следовало дать Лебедяне время привести себя в порядок.

Дверь открыла девушка-служанка, впуская посетителей. В светлице пахло травами, было душновато и жарко натоплено, но, несмотря на это, Лебедяна куталась почти до подбородка в тёплое шерстяное одеяло. Видневшийся из-под него широкий рукав её домашнего кафтана блестел золотой вышивкой, а волосы Лебедяны покрывал повойник с бисерной бахромой. Она полусидела на пышном ложе из перин и подушек, вышивая на маленьких ручных пяльцах. Отложив рукоделие, она с приветливо-извиняющейся улыбкой сказала:

– Уж простите меня, что лёжа вас принимаю, гости мои дорогие. Хвораю я, подняться тяжело мне…

Голос её выцвел и поблёк, не звенел более сверкающим серебряным ручейком – шуршали в нём теперь осенние листья и скрипуче вздыхал ветер. Выглядела она много хуже, чем прежде – так, словно Лесияра и не омолаживала её совсем недавно. Сеточка морщинок врезалась в восково-бледную кожу, щёки одрябли и впали, а суставы исхудавших, скованных пальцев припухли – какое уж там рукоделие!.. Пяльцы с начатой вышивкой, вероятно, служили лишь для видимости хорошего самочувствия, но зоркий глаз и чуткое родительское сердце Лесияры Лебедяна не сумела обмануть. Княгиня с болью видела, что дочь даже сидеть не могла самостоятельно, а держалась лишь за счёт подушек, которыми была заботливо обложена со всех сторон.