На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

возня, и в той широкой щели, где соединяется крыша со стенками, замелькали десятки блестящих глаз и послышались отдельные вспрыски такого же веселого, добродушного смеха.

Подали ужинать. Целый баран, зажаренный в котле, был поставлен на треноге перед гостями. Султан Забык взял нож, обтер его об голенище своего сапога и очень ловко отделил голову животного. Это считается самым почетным куском и предлагается только гостю. Затем, согласно степному этикету, баран поступает в полное распоряжение гостя, который уже сам от себя распределяет блюдо между присутствующими. Бурченко, положив себе и Ледоколову мяса в отдельную миску из желтой глины, попросил хозяина избавить его от обязанности, налагаемой на него этикетом, и распорядиться ужином самому. Так и сделали.

– Какой же товар вы везете? – спросил хозяин своих гостей.

– А всякий, больше красный… Он другими дорогами идет, в караване!

– Гм!.. Что же, хорошо торговля идет?

– Ничего… торговать можно!

– Плохо! – неожиданно обрезал Рахим-Берды.

– Как так? – совсем уже удивился Бурченко.

– А так. Это мы лучше вашего знаем. Вот ты смотри: десять лет тому назад, когда вы еще за Ак-Мечеть[29];1 не переходили, у нас в кочевьях, в трех родах, четыре тысячи верблюдов считалось и никогда их при аулах не было. Еще за год всех нанимали под караваны. Приезжали караван-баши, задатки давали, и все лето ты бы не увидел у аулов ни одного верблюда, кроме маток да тех, что для своего обихода нужны: все в разгон уходили, и денег у нас было много. Один только наш род пятнадцать тысяч рублей в лето выручал за наем верблюдов. Не хватало верблюдов здесь – к Каратовским горам – вон, вишь куда – ездили нанимать. Ну, а теперь не то!

– Что же, меньше требуется?

– А вот завтра увидишь… На степи сколько их даром пасется – лишние остались. А держим мы их теперь меньше, чем держали прежде. Опять вот весной мор на них был; у одного меня тридцать две головы пало. А все остались ненанятые… Сколько, бишь, у нас на нынешнее лето под русские товары ушло? – обратился Рахим-Берды к султану Забыку.

– Немного. Сот пять ушло; больше не ушло!

– Ну, вот оно и есть. А уж коли вы мало своих товаров к Бухаре везете, так и к вам повезут их немного… это верно… что за торговля против прежнего! Кумысу, чарагым[30], из старых турсуков налей! – обратился он к прислуживающей женщине.

– Да отчего же это? Как по-вашему?..

– По-нашему?.. Гм!.. Отчего!.. Конечно, все от воли Аллаха. Без его воли ничего не бывает: ни худого, ни хорошего. Все от Аллаха!..

Говоря это, Рахим-Берды так шутовски улыбался, что называется, себе на уме, и эти умные, смеющиеся глаза ясно говорили: «Да, как же, от Аллаха! Есть, когда Аллаху в такие дрязги вмешиваться. Знаем мы отчего, а ты сам догадайся, коли знать тоже хочешь».

– Ну, коли хотите спать, я вам велел постели постлать в особой кибитке. Вас джигит проводит! – произнес Рахим-Берды.

– Тонкий намек! – заметил Бурченко. – Пойдемте! – обратился он к своему компаньону.

– Да пошлет вам пророк самых сладких снов, – напутствовал их хозяин. – Досщак, проводи купцов! – кивнул он красному джигиту.

Приятели поднялись, простились с гостеприимными старшинами и вышли. Они тотчас же заметили около одной из кибиток свой экипаж, охраняемый сидящим на козлах джигитом; около этой кибитки толпилось несколько женщин, хихикающих и подталкивавших друг друга при приближении русских купцов.

– Это они кибитку для вас ставили, теперь подарка ждут! – объяснил им джигит Досщак, заигрывая на ходу со степными красавицами.

– Тут один очень странный обычай есть, – предупредил Бурченко Ледоколова. – Вы, пожалуйста, не озадачьтесь очень и будьте вежливым кавалером!

– В чем дело?.. В чем?

– А вот увидите!

Гости прошли в дверь кибитки и начали осматриваться. Луна стояла прямо над головами и сквозь верхнее отверстие ярко освещала всю внутренность переносного жилища. На войлоке, застилавшем все пространство, обнесенное телегами, положены были одно на другое несколько ватных одеял и две цилиндрических полосатых подушки. Больше ничего в кибитке не было.

– Хорошо, что они на новом месте кибитку поставили: по крайней мере, блох меньше будет! – заметил малоросс. – Ну-с, раздеваемся и ложимся спать!

И он начал немедленно приводить в исполнение свое предложение.

– А приятно, после всех этих тревог, вытянуться эдак во всю длину! – зевнул Ледоколов. – Не то что скорчившись в тарантасе!

– Весьма приятно, да вы скиньте сапоги-то!

В кибитку, словно тени, неслышно прошмыгнули две женщины и, крадучись как кошки, подошли к постелям. В одной из них Ледоколов узнал ту самую, что просила у него подарка, когда тот только что вылез из экипажа.

– Что это они?

Ледоколов вскочил и удивленно смотрел на своего товарища. Тот хохотал, глядя на его изумленную фигуру.

– Ничего, успокойтесь и ложитесь, а эти красавицы будут чесать вам спину и пятки. Это самая утонченная любезность относительно гостя. Да чего же тут удивляться? Ведь Коробочка предлагала же Чичикову послать ему девочку почесать пятки!2

– Ну, ложись, тамыр, ложись! – нежно ласкалась к Ледоколову смуглянка.

– Эх, хорошо, право! Это, знаете, действует довольно успокоительно, – лениво говорил Бурченко. – Выше немного… вот так!.. Пониже теперь – славно!

– Хи-хи… – подсмеивалась киргизка, – а что подаришь?

– А вот увидишь!

Он зевнул во весь рот, так, что чуть челюсти не вывихнул, и стал засыпать.

Ледоколов тоже решил «в чужой монастырь со своим уставом не соваться».

На другой день Бурченко, с помощью султана Забыка, нанял верблюдов вплоть до Сырдарьинских фортов, и путешественники оставили «взбунтовавшиеся» аулы. Рахим-Берды оказал своим случайным гостям последнюю вежливость: он проводил их верхом со своими джигитами верст за десять от кочевья и дорогой, показывая направо и налево, все говорил: «Вон еще пасутся наши верблюды, а вон еще, видите, вон там, за этой лощиной? Это все остались свободные, ненанятые…»

У кургана, вершина которого занята была старой могилой какого-то давно скончавшегося степного батыра, хозяин и гости расстались, и каждый поехал своей дорогой: один назад, к себе в аулы, другие прямо в степь, всю изжелта-серую, знойную, с бесконечным горизонтом, вечно дрожащим однообразно монотонным миражом.

XIII. Образцы самого точного перевода с киргизского языка на русский

Дикая пустынная страна. Кругом, куда только ни достигает глаз утомленного путешественника, все одни пески, пески. То словно окаменевшие в минуту бури морские волны, то словно покойные, гладкие поверхности озер, обрамленные плоскими, низменными берегами, однообразно желтые, накаленные так, что едва выдерживает привычная босая нога полудикого киргиза, и трескается пересохший рог конского копыта – почти лишенные всякой