Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

В ее голосе впервые в жизни звенели металлические нотки. Взрослые, злые, совсем не похожие на ее обычные интонации.

— Нет, — честно ответил он.

— Вот видишь, Мартин. Ты не знаешь, чего от него ждать. И я не знаю. Хватит, я… наелась до конца жизни. Хватит с меня насильников, садистов и убийц — к черту все пошли, ясно?!

Мартин молчал. Она злилась — и имела право злиться. Но для мести всему миру она выбрала предательство себя и единственного человека, которого любила. И он, Мартин, ничего не мог с сделать.

Черная жестокость рождалась в обоих. В Викторе ожил Виконт. В Рише — тень де Мертей, словно отогревшийся и расползшийся в крови паучий яд.

— Риш…

— Что?! — прошипела она, оборачиваясь.

— Я надеюсь, у тебя все получится, — просто сказал он, глядя снизу вверх, как она подходит к окну.

Она вздрогнула. И словно пелена спала с ее лица. Она посмотрела на Мартина со знакомым детским отчаянием, а потом бросилась к нему, обняла и разрыдалась.

— Мартин… Господи, Мартин, как я ему завидую… У меня никогда не будет такого друга… Я буду по тебе… так буду по тебе с-скучать… — всхлипывала она. — И по нему… буду та-а-ак по нему-у с-скучать…

Мартин молча гладил ее по спине. Он видел, что она все для себя решила, и понимал, что он ничего с этим не сделает.

А еще он понимал, что вместо Вика проснется совсем другой человек, а сам Вик, возможно, не проснется уже никогда. Что Риша, возможно, подписала кому-то приговор. Возможно, в первую очередь Мартину.

Но он молчал. Потому что договориться с ней было невозможно, а заставить остаться, шантажом и манипуляциями, значило бы только оттянуть момент.

И он молчал, целуя в макушку, как в когда-то в детстве и искренне желая ей счастья.

— Вот… отдай ему, хорошо?.. — прошептала Риша, отстраняясь и протягивая ему книгу.

Маленький томик в темно-бордовой обложке с золотым вензелем в виде двух цветов с листьями-шипами. «Цветы зла» Шарля Бодлера.

Мартин кивнул, положив на книгу руку, словно собирался поклясться в чем-то.

Риша, всхлипнув, поцеловала его в уголок губ и провела теплой ладонью по щеке.

— Прощай, Мартин. Спасибо тебе… вам обоим. За все.

Мартин коснулся кончика ее носа. Холодный, как у лисенка. Сухой и холодный.

— Я люблю тебя, Риш. Всегда любил и буду любить. Надеюсь, ты найдешь свое счастье.

— Прости меня… простите оба меня… — прошептала она.

Мартин еще долго смотрел на пустое открытое окно. А потом лег, прижал книгу к груди и закрыл глаза.

Скоро начнется новая жизнь.

…

Виктор открыл глаза. Вокруг плескалась прохладная темнота.

— Она ушла, да?

«Да», — тихо ответил Мартин.

— И черт с ней.

Слова дались ему легко. Алые сполохи, не то блеск костра, не то кровавый рассвет на волнах, дрожали в его глазах.

Сначала Мартин почувствовал, как его дом вздрогнул, словно при землетрясении. Затем раздался грохот, похожий на раскат далекого грома.

«Вик, нет!»

Мартин подхватил с пола меланхоличного Ореста, стараясь не помять его фонарь и одновременно держать пальцы подальше от зубастой пасти, и прижался спиной к косяку, с ужасом глядя, как по стенам расползается сетка трещин.

«Прошу тебя, остановись!»

Впервые он подумал о том, может ли умереть так, как обычный человек. Что произойдет, если его сейчас завалит обломками собственного дома? Сможет ли он выбраться, если выживет?

Он знал, что произойдет точно, если он умрет или окажется замурован.

Никто не остановит Виктора, если он решит совершить свое следующее преступление.

Мартин отшатнулся к проему от летящего ему в лицо обломка потолочной облицовки, и уперся спиной в ледяной металл.

Не веря в то, что только что почувствовал, Мартин оглянулся.

Проем был затянут решеткой. Вязь решетки, такая же, как в его кошмарах. Ажурная и неприступная.

— Это ты во всем виноват. Ты лжец, Мартин. Вместо того, чтобы сказать мне все как есть, ты всю жизнь пичкал меня сказками о справедливости и добре. Где они, Мартин? Где хренов Правильный Мир? Пошли вы все… — устало закончил Виктор, закуривая новую сигарету.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«И что же ты собираешься делать?» — тихо спросил Мартин, отворачиваясь от проема и глядя на полуразрушенный дом.

Книги валялись на полу, словно мертвые птицы. Кресло было засыпано белой пылью, похожей на меловую крошку.

Мартин провел рукой по волосам. На ладони осталась такая же взвесь. Он представил, как припорошенные белым пряди выглядят в каштановых волосах, и его передернуло.

Виктор молча открыл книгу, которую все еще сжимал в руках.

— «Я готова была стать твоей Джульеттой. Я была твоей Офелией. Но я не хочу становиться Сибиллой, Вик. Если ты Бог, то я не хочу быть святой. Прощай и спасибо тебе за все». Видишь, Мартин. Меня бросили цитатой из стишка женщины, которую я убил. И тремя паршивыми отсылками. Это все, на что оказалась способна твоя большая и чистая любовь. Твой верный и надежный друг.

«Послушай…»

— Ты спрашиваешь, что я собираюсь делать? Я ее найду, Мартин. Найду ее однажды. И тогда… я уже никогда. Никуда ее не отпущу.

Виктор улыбался, глядя на исписанный округлым, мягким почерком титульный лист. Потом смял его. И положил в карман.

Настоящий листок с ролью.

Мартин молчал.

Ему было нечего сказать.

…

Виктору снился сгоревший лес. Черные скелеты деревьев перечеркивали высокое серое небо, с которого падали хлопья. Белые — снег. Черные — сажа. Черные опускались на землю медленнее, а их танец в воздухе был причудливее.

Его раздражало, когда черные снежинки касались лица. Они были невесомы, но оставляли след, который нельзя было стереть. Черным пачкало пальцы, черная полоса оставалась там, где они касались кожи. Скоро он перестал пытаться их смахивать.

Он шел по рельсам, заметенным снегом и гарью. Шел, зная, что они должны привести его туда, где он найдет ответы на свои вопросы.

В момент этого пути Виктор явственно ощущал свое одиночество. Рядом не было Мартина, а Риша, кажется, никогда не жила на этом свете. Он не знал, сколько длится его путь и не знал, где он закончится. Но где-то была цель.

И цель нашлась. Она сияла золотом и вспышками красного, раскинув свои темно-зеленые ветви.

Виктор смотрел на нее и улыбался. Огромная ель. Легендарная ель, одна из самых старых в лесу. Дерево, про которое сочиняли сказки несколько поколений.

Он помнил, как ель умирала под ударами топора мужчины, которого он видел тогда в первый раз в жизни. Как он понял, не спрашивая его ни о чем, кто этот мужчина и почему ему взбрело в голову рубить дерево, на которое он, мечтал залезть, когда был ребенком.

И вот она снова умирает на его глазах, охваченная пламенем. Горит, вместе со всеми игрушками, украшающими ее снизу.

И вместе со звездой, закрепленной на макушке.

Рельсы кончились. Все, что за елью, он не может разглядеть, да и не особо стремится.

Потому что это не имеет никакого значения.

…

Виктор сидел за столом на кухне Ришиного дома. Он смотрел на ее отца, сложив кончики пальцев в полумолитвенном жесте. И улыбался.

Здесь все было так знакомо с детства. Запахи. Свет. Кухонный гарнитур. Только в волосах Ришиных родителей больше седины, а на лицах — морщин.

Галина недавно ушла с кухни. Может, устала слушать тягостное молчание. А может, ей правда было безразлично. Ее никогда не было рядом, когда она могла на что-то повлиять.

— Где моя дочь? — наконец спросил Вячеслав Геннадьевич.

— Я понятия не имею, — с удовольствием ответил Виктор.

В его кармане шуршала ее последняя записка. «Не хочу становиться Сибиллой», — с ненавистью повторял он про себя раз за разом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кажется, ты обещал ее беречь.

— Кажется, вы посвятили этому всю свою жизнь. Нужно сказать, у нас обоих получилось паршиво.

— А она не ждет тебя где-нибудь в городе? Может быть вы так удачно сговорились под вручение аттестатов. Получили документы и решили сбежать. Если я приеду в театральный колледж, ее имени не будет в списках абитуриентов?