Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

Только Мартин заметил, как он взял что-то с полки и незаметно сунул за пазуху. Оплаченное сложил в рюкзак.

После этого Вик вернулся на вокзал. Зал ожидания был почти пуст. Несколько человек, сидевших там, не обратили на него никакого внимания.

Зайдя в кабинку туалета и запершись изнутри, Вик достал из-за пазухи то, что украл в магазине.

«Вик, какого черта?!»

— Я же не хочу, чтобы нас узнали, — улыбнулся он.

Это была краска для волос. Русый, мышиный оттенок.

«Вик, ты совсем с ума сошел?!»

— Не дергайся раньше времени, — посоветовал он.

С каждым словом туман становился все гуще. Так недалеко и до решеток на проеме.

Мартин молча наблюдал, как Вик размешивает краску и на ощупь наносит на волосы. Рубашку он снял, смазал руки, лоб и виски кремом, надел перчатки.

«Надо же, он и волосы умеет красить, не иначе начитался Вериных журналов», — тоскливо думал Мартин.

Через полчаса Вик вытер крем полотенцем и, заперев дверь, быстро смыл краску в раковине и вернулся в кабинку. Вытер чистым краем полотенца волосы.

«Сколько движений, а ведь он еще не начал», — Мартин молча наблюдал, как Вик старательно завивает волосы на бигуди.

После этого Вик еще около получаса стоял, не прислоняясь к стенкам туалета и, брезгливо морщась, курил. Затем снял бигуди с волос, растрепал их.

Сложил бигуди в карман. И, наконец, вышел из кабинки.

Из мутного зеркала над раковиной на него смотрел русоволосый кудрявый мальчик. Его нос стал казаться короче, а черты лица намного мягче. Только белые глаза в ореоле угольно-черных ресниц не подходили этому лицу.

Усмехнувшись, Вик вышел из туалета и быстрым шагом, накинув капюшон куртки, ушел с вокзала. Купил карту города в ларьке.

Потом долго кружил по улицам, разглядывая вывески и, наконец, зашел в еще один магазин.

Это было темное, полуподвальное помещение. Оранжевая надпись на черной стене гласила: «Бар Korova».

— Бра-а-атишка-а! — с широкой улыбкой обратился он к сидящему за стойкой парню. — У вас тут и не совсем бар, а?

Движения его были нервными, а походка подпрыгивающей.

— Здесь магазин. Но мы еще и налить можем, — усмехнулся продавец.

Это был высокий, худощавый парень с длинными, давно не мытыми черными волосами. На нем была черная футболка с логотипом какой-то группы, о которой Вик понятия не имел.

Вокруг висели дешевые костюмы, на полках стояли фигурки вперемешку с томами комиксов с большеглазыми девочками. Мартин вспомнил, что Рита рассказывала о чем-то подобном. Кажется, упоминала о ребятах, любящих красить волосы в кислотные цвета, носить странную одежду и кошачьи уши. Правда Вик вряд ли пришел сюда за ушками.

Ну конечно. Куда еще пойти чудаковатому подростку, желающему что-то изменить в себе.

— Сеструха линзы просит. Такие, она у меня видит-то хорошо, но хочет ярко-голубые вот чтобы глаза были. Есть у тебя такие?

Вик выглядел обычным наивным дурачком, который пытается рисоваться и выглядеть «в теме», но слишком сильно нервничает.

Парень, фыркнув, выставил на стойку коробку.

— Выбирай. Молочка тебе налить не надо? У нас со знаком плюс, — со странной усмешкой предложил он.

— Молочка? Я молоко не люблю, дурно мне с него, — бесхитростно ответил Вик.

Только Мартин почувствовал скрытое злорадство. Вик прочитал все, что стояло у Веры на полках. И шутку про молоко со знаком плюс понял очень хорошо.

«Мне для старого и доброго… нужно нечто иное…» — думал он, копаясь в коробке.

Нашел ярко-голубые линзы. Долго разглядывал их, уточняя детали — перекрывают ли они цвет глаз, как долго их можно носить, как за ними ухаживать и можно ли давать их носить кому-то еще.

В конце концов парень не выдержал и попросил его оплатить покупку и убираться наконец.

Вик, послушно кивнув, сунул линзы в карман, отдал мятую купюру и вышел из магазина. Как только дверь у него за спиной захлопнулась, он выпрямился, согнал с лица глупую улыбку и твердым шагом отправился в ближайшее кафе.

Заказал у официантки кофе. Девушка не смотрела на посетителя, занятая своими мыслями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как только она отошла к стойке, Вик встал с места, пересек зал и зашел в туалет. Запер дверь. Потом тщательно вымыл руки, разложил на раковине несколько бумажных полотенец и вытащил кармана коробочку с линзами.

Открыл первый контейнер, подцепил пальцем невесомый лепесток и, глубоко воздохнув, поднес к глазу.

Мартин даже не надеялся, что у него не получится. Вик был в таком состоянии, что он бы раскаленный паяльник к глазу прислонил, не то, что линзу.

Повозившись, Вик вставил линзу. Несколько раз моргнул, чтобы она стала на место. Скривился — ощущение было таким, будто в глаз насыпали песка. Затем проделал тоже самое со второй.

У его отражения в зеркале были карие, почти черные глаза. Мартин даже не удивился. Не для того Вик так настойчиво махал у продавца перед глазами коробкой голубых линз, чтобы не взять вместо них линзы другого цвета.

«И красть не стал, чтобы он не обнаружил пропажу…»

В туалете, вместе с салфеткой, Вик выбросил бигуди. Сверху набросал мятой бумаги.

Все действия заняли у него минут пять. Он вышел из туалета, и одновременно с ним от стойки отошла официантка с его заказом.

— Уважаемая, нет ли у вас свежих газет? — спросил он, придержав девушку за руку и преданно глядя ей глаза.

Она только кивнула и спустя минуту положила перед ним свежий номер местного издания.

На первой полосе была фотография худого мужчины в милицейской форме, который смотрел в камеру усталым взглядом, и поднимал руку в отвращающем жесте. «Милиция бессильна», — гласил заголовок.

— Замечательно, — прошептал Вик, гладя фотографию кончиком пальца.

На коже осталась невесомая взвесь типографской краски.

«Вик? Поговори со мной», — тихо попросил его Мартин, поняв, что экспрессией он ничего не добьется.

«Чего ты хочешь?»

«Вик, послушай. Я честен с тобой, и ты это знаешь. Я тоже люблю Ришу, и я искренне ненавижу тех, кто это сделал. Но…»

«Что „но“, Мартин? Где эта грань, за которой ненависть превращается в „но“?»

«Там, где ты берешься вершить самосуд».

«А разве ты не сделал тоже самое с теми детьми, что нам угрожали?»

«Ты прекрасно знаешь, в чем разница. Те „дети“ домогались ребенка, а в тюрьму отправились за кражу и побои. И они отправились в тюрьму, прошу заметить».

«И ты никогда никому не желал смерти?» — усмехнулся Вик, отпивая кофе.

«Как ты думаешь, почему я ни разу никого не убил?»

«Что?..»

Мысль была неожиданной и абсурдной. Почему Мартин никого не убил? А разве мог Мартин кого-то убить? Честный и добрый Мартин?

И в тот же момент Вик понял — мог. И очень, очень хотел. С первого дня появления, с первого взгляда на его отца, с первых воспоминаний. Это он, Мартин, зарезал свинью, и Мартин представил на ее месте отца.

Если бы он хоть раз раскаялся в этих мыслях, Вик бы решил, что ему не дает страх перед муками совести. Но Мартин со всем своим гуманизмом никогда не раскаивался.

Когда Мартин зарезал свинью, на белой стене в комнате Вика появился черный потек. Мартин жил в бескрайней черноте, на которой не осталось следов.

Так почему?

Не хотел, чтобы Вика посадили из-за него в тюрьму? Не хотел клейма преступника?

Но никто не посадил бы в тюрьму ребенка. И Мартину хватило бы изобретательности скрыть преступление, особенно если бы он выглядел как трогательный, изможденный голодом белокурый мальчик.

Почему же Мартин никого не убил?

Он перелистнул страницу, чтобы занять руки. После криминальной хроники шел раздел мероприятий.

«Театр Современной Драмы представляет камерный спектакль по роману Набокова „Приглашение на казнь“ — для тех, кто скучает весенним вечером».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Приглашение на казнь для тех, кто скучает весенним вечером».

Камерная казнь, только для своих.

«Вот видишь. Прикрой лицо газетой, я тебе покажу. Не бойся», — печально попросил Мартин.