Графиня Шатобриан - Генрих Лаубе

Неизвестно, насколько король Франциск сознавал ту нравственную перемену, которая совершилась в нем в последние месяцы его плена. Но не подлежит сомнению, что, решаясь на шаг, представлявший полный разлад с его прошлым, он должен был испытывать глубокую душевную муку и что следы этих страданий отразились в том постоянном недовольстве собой и другими, которое сделалось впоследствии отличительной чертой его характера. Чувствуя, что почва колеблется под его ногами, он искал опоры в прошлом и более чем когда-нибудь дорожил своим отношением к Франциске. Он был уверен, что здесь не может быть и речи о каком-либо обмане, из-за которого ему пришлось бы краснеть. Он снова отправил к ней гонца с письмом, в котором написал о своем намерении уехать с нею в замок Коньяк, чтобы возобновить там жизнь, полную любви и поэзии, вроде той, которую они некогда вели в Фонтенбло. Он умолял ее в последний раз простить ему и обещал быть нежнее и внимательнее к ней, чем когда-либо. «Я сознаю, – писал он, – что никогда не стоил твоей любви и всегда был слишком эгоистичен, неблагодарен и невнимателен к тебе, но не теряю надежды, что в замке Коньяк я опять сделаюсь таким, каким был в молодости, когда еще придворная жизнь не успела испортить меня. Ты не знала меня тогда, Франциска! Это лучшее опять проснулось во мне, когда мы встретились с тобой; оно не покидало меня во все время нашей счастливой любви. Позволь мне верить, что я опять приобрету твою привязанность. Умоляю тебя во имя нашего счастливого прошлого, поезжай в Коньяк. Я прикажу сделать там все нужные приготовления к твоему приезду. Не отказывай мне в сладкой надежде, что дом, где я провел мою молодость, приютит тебя. Я должен принести тяжелую жертву против моей совести, чтобы вырваться из Испании. Я принесу ее и надеюсь найти утешение в твоих объятиях. Напиши мне что-нибудь о моем замке на берегу Шаранты! Я всей душой жажду увидеть тебя, услышать хоть одно слово»…

И это письмо было отослано в Альказар нераспечатанным с надписью: «От графини Шатобриан королю Франции».

Упорство Франциски глубоко огорчало короля, но он не считал себя вправе сердиться на нее после оскорбления, которое она должна была вынести от него. Считая ее гнев вполне законным, он решил сделать еще попытку к примирению. Он положил в один пакет все возвращенные ему письма и адресовал его на имя Химены. Объяснив ей в кратких словах содержание посылаемых писем, он просил ее передать их графине Шатобриан, а в случае неудачи по крайней мере убедить ее переселиться в Коньяк. «Быть может, – добавил король, – через несколько недель мне самому удастся приехать на берега Шаранты и помириться с оскорбленным другом…»

Химена не верила больше в возможность прочного сближения короля с графиней Шатобриан; она знала, что рано или поздно ее подруга будет безгранично несчастна Она не хотела также иметь никаких сношений с королем без ведома графини Шатобриан и потому тотчас же передала ей пакет, посланный королем.

– Вероятно, в этом пакете твои письма, Франциска, – сказала Химена. – Ты должна решить, что мне делать: распечатать ли их или отослать назад не читая.

– Как могу я решить это! – возразила графиня Шатобриан. – Ты видишь, пакет адресован на твое имя.

– У меня нет никаких дел с королем. Он, вероятно, выбрал меня посредницей между тобой и им. Я сделаю так, как ты захочешь!

– Между мной и королем не должно быть никакого посредничества! – сказала с досадой графиня, задетая воспоминанием об ухаживании короля за Хименой. – Между нами все кончено! – добавила она, подходя к окну. Глаза ее задумчиво смотрели на долину Арриежи, покрытую снегом; зимнее солнце ярко освещало крыши убогих домов местечка Фуа; два горных орла медленно летели над ним.

– Франциск! Франциск! – каркнул ворон Жак, сидевший на окне.

Химена молча сидела в своем кресле; она смотрела то на пакет с письмами, то на свою подругу, стоявшую у окна. Но тут Франциска неожиданно подошла к ней и с рыданием бросилась на шею.

Бедная женщина плакала в первый раз со дня выезда из Мадрида; обильные слезы текли по ее щекам, – казалось, она сразу хотела выплакать горе, которое сдерживала с таким трудом в продолжение целого месяца.

– Если бы ты знала, Химена, – сказала она, наконец среди рыданий, – как разрывается мое сердце при мысли, что я должна показывать вид, как будто я сержусь на него и не хочу иметь с ним никакого дела! Но я знаю, что для меня нет иного исхода! За каждым новым примирением меня ожидает еще больший позор, полное отчаяние и даже, быть может, смерть! Унеси эти письма, искушение слишком сильно! Если я прочту хотя бы одну строчку, то у меня не хватит сил на дальнейшее сопротивление.

Графиня Шатобриан ушла, оставив Химену в печальном убеждении, что для подобной любви сближение может принести еще большее горе, нежели разлука.

В это время король Франциск был так поглощен хлопотами о скорейшем заключении мирного договора с императором, что довольно терпеливо ожидал ответа на свои письма, посланные в замок Фуа. Чем ближе была свобода, тем увереннее становился он в своей власти над Франциской и благодаря сангвиническому темпераменту пришел к убеждению, что Франциска и Химена ожидают его в замке Коньяк. Гороскоп Флорентина предсказал ему, что по возвращении на родину его будет приветствовать влюбленная в него красавица. Король улыбался, слушая пророка, предсказывавшего победу ненавистной для него Франциске, между тем как тот в свою очередь смеялся в душе над влюбчивым королем, который, по его соображению, должен был неизбежно попасть в сети, которые готовились для него.

Флорентин в тот же день получил письмо от правительницы, в котором та извещала его, что наконец найдено то, чего они так долго искали, и что она вполне уверена в успехе. «Пусть только прелат, – добавила герцогиня в конце письма, – поторопится со скорейшим заключением мирного договора и известит заранее о дне выезда короля, чтобы особа, о которой идет речь, могла вовремя приехать в Байонну».

Флорентин, получив это письмо, немедленно отправился к Гаттинаре и в тот же вечер принес королю Франциску копию с окончательного трактата вместе с известием, что император готов завтра же подписать трактат, если король согласен подкрепить своей подписью торжественное обещание исполнить предписанные ему условия.

– Наконец-то! – воскликнул король. – Теперь исполните свою обязанность, господин прелат. Вы, как служитель алтаря, должны взять на себя ответственность за тот грех, который вы разрешаете нам.

– Я беру на себя всю ответственность! – ответил прелат с наглой самоуверенностью и предложил королю отправиться в Звездную залу, где их ожидали Монморанси, Брион и двое других господ, посланных правительницей. Один их них, президент парламента де Сельв, был другом Дюпра и во всем покорялся его воле; другой – седой как лунь архиепископ, наполовину лишенный зрения и слуха и готовый выполнить все предписания Флорентина, который пользовался большим уважением среди высшего духовенства.