Графиня Шатобриан - Генрих Лаубе

Король, удалившись в Альказар, не хотел никого видеть и даже не простился с сестрой. Только на следующее утро, когда одиночество сделалось для него невыносимым, он приказал позвать к себе Бриона. Он мысленно решил не делать никакого намека на случившееся и хотел заявить Бриону, что намерен просить императора о дозволении ему вернуться во Францию. Для короля, при его возбужденном состоянии, было своего рода утешением оказать благодеяние неблагодарному другу, так как этим удовлетворялось его оскорбленное самолюбие.

Но случилось иначе. Брион сам начал объяснение, которого так жаждал король в глубине души, хотя не хотел сознаться в том перед самим собой. Рассказ Бриона показался ему настолько естественным, что он с первых же слов поверил его правдивости, тем более что влюбленный сеньор не скрыл от него причины, побудившей его отправиться к графине Франциске.

Король почувствовал глубокое раскаяние в своей поспешности и, зная безупречную честность своего любимца, потребовал только от него, чтобы он подтвердил свой рассказ рыцарской клятвой.

– Дай мне договорить, – продолжал король, прерывая Бриона на первом слове. – Во всяком случае, я прощаю тебе твой романический вымысел и позволяю остаться в Альказаре. Если ты не можешь дать мне честного слова в том, что ты говорил правду, то обещай по крайней мере не обманывать меня намеренно в будущем.

– Клянусь вам моим рыцарским честным словом в правдивости моего рассказа.

– Боже мой! Как нелепо вел я себя вчера! – воскликнул король, вскакивая со своего места. Он не мог оставаться долее ни одной минуты в Альказаре и поспешил в замок к Франциске, чтобы умолять ее о прощении.

Но уже было поздно. Ему объявили, что она уехала ночью из замка вместе с Хименой.

Сознание вопиющей несправедливости относительно любимой женщины нередко побуждает даже вполне порядочного человека к изъявлению более горячей любви, нежели та, которую он чувствует в действительности. Король почти не замечал отсутствия Химены, потому что весь был поглощен горем от отъезда оскорбленной им графини Шатобриан и посылал гонца за гонцом с письмами, в которых выражалась такая искренняя и поэтическая нежность к ней, какая никогда не проявлялась с его стороны в продолжение их любовной истории. Но именно теперь, когда любовь короля достигла той степени искренности и нежности, о которой мечтала Франциска, она решила навсегда прекратить с ним всякие сношения. Письма его настигли ее в дороге; она получала их и в Фуа, где поселилась с Хименой, но она не читала ни одного из них и отсылала назад нераспечатанными в пакетах, надписанных рукой Химены: «От графини Шатобриан королю Франции».

Между тем после печальной ноябрьской ночи для короля открылись шансы на лучшую будущность. Уроженец Брабанта передал своему властелину известие об отречении короля Франциска от престола. Эта новость была в высшей степени неприятна императору. Он не мог примириться с мыслью, что король Франции, который должен был купить себе свободу ценой больших политических жертв, сделался частным человеком и не в состоянии ничего предложить взамен своего освобождения. Император готов был даже сделать некоторые уступки, чтобы побудить своего пленника к отмене акта отречения от престола, так что у последнего появилась надежда, что скоро наступит конец его заточения и он отправится в замок Фуа и скажет лично графине Франциске все то, что он писал ей в письмах.

Но переговоры опять затянулись. Император не решался ни на какие серьезные уступки ввиду новых явившихся у него соображений. «Правительница, – думал он, – любит своего сына и не захочет оставить его в вечном заточении; она не допустит, чтобы богато одаренный Франциск похоронил себя заживо в тюрьме и отказался навсегда от престола. Она надеется, что я узнаю об акте отречения ее сына и сделаюсь уступчивее, и, вероятно, сама поспешит известить меня об этом; тогда увидим, какого рода уступки окажутся необходимыми. Или, быть может, в Париже придумали еще более хитрую комбинацию и только тогда обнародуют акт отречения, когда мой пленник будет на свободе и ступит на французскую почву. Тогда они объявят, что я заключил трактат с королем, который в это время фактически не был им, и потому он вовсе не обязан исполнить этот трактат. Что же касается акта отречения, то король Франциск может уничтожить его во всякое время; дофин еще ребенок, и я один буду в проигрыше».

Ввиду этих соображений у императора впервые появилась мысль заключить мирный договор под личную ответственность короля Франциска, который должен гарантировать своей особой точное исполнение его и дать слово, что в противном случае он добровольно вернется в плен.

Король Франциск не мог не заметить, что недоверие было главной причиной кажущегося великодушия императора и это, вероятно, всего более побудило его на поступок, который представляет противоречие с его понятиями. Он видел себя постоянно обманутым и должен был убедиться, что его рыцарский образ действий не соответствует духу времени и будет неуместным относительно такого ловкого и рассудительного политика, каким был император Карл. Таким образом, он мало-помалу поддался просьбам и советам матери и Друзей, писавших ему из Франции, и своих приближенных в Альказаре, в числе которых был Флорентин.

Помимо отношений к графине Шатобриан, о которых Флорентин не смел упоминать, король во всем остальном безусловно подчинился его влиянию. Хотя он не любил прелата, но не мог не признавать его редкого ума и находил большое удовольствие беседовать с ним о господствовавших в то время суевериях. Прелат был увлечен ими и своими поэтическими рассказами ввел короля Франциска в волшебный мир мистических мечтаний, который имел для последнего всю прелесть новизны. При этом благодаря деятельной монашеской почте у прелата были под рукой самые свежие политические известия о том, что делалось во всей Европе. Таким образом, в короле незаметно для него самого выработалось более строгое отношение к церковным вопросам и переговоры с императором приняли более практический оттенок, не совсем согласный с его рыцарскими понятиями о чести. Долговременное регентство герцогини Луизы, установленное актом отречения, было несравненно более по сердцу священнику, нежели трудная задача подчинить себе короля, но он должен был отказаться от этой надежды вследствие материнской любви правительницы к своему сыну. Она писала в Альказар, что не желает оставаться правительницей в ущерб сыну и надеется, что будут употреблены все средства к его освобождению. Ввиду этого прелату ничего не оставалось, как хлопотать изо всех сил о возвращении короля во Францию, чтобы заслужить его благосклонность и благодарность правительницы.