Последний долг - Пэппер Винтерс

за тем, как тело отца превращается в пепел, я не мог побороть воспоминания о содеянном. Как работала дыба и ломались кости. О боли, что я причинил. И меня вырвало. Прямо на порог горящего амбара. Весь кошмар, что я пережил, обрушился на меня с невероятной силой. Игнорировать и отгораживаться от реальности я больше не мог.

Как жаль.

Нет. Не жаль.

Он заслужил.

Нет. Никто такого не заслужил.

Спотыкаясь, я выбрался из горящего сарая, и побежал к озеру, где топили Нилу, привязав к «Позорному стулу». Оказавшись на берегу, я упал на колени, желая, чтобы прошлое исчезло.

Казалось, тело моё очищается. Дэниель мёртв. Кат тоже. Моя мать мертва. Кес в коме. Жасмин покалечена, а Нила прошла через пытки.

Перебор.

Даже здесь, в моём убежище у воды, я чувствовал запах дыма. Зловоние сгоревшей человеческой плоти осело на языке и щипало глотку.

Закинув голову, я посмотрел на луну.

Больше не будет дней рождений и страха получить пропитанный ядом торт.

Меня больше не отправят в психиатрическую клинику, держа там в палате в смирительной рубашке.

Больше не придётся беспокоиться о том, что Жасмин вышвырнут из поместья, оставив на произвол судьбы.

Я больше не буду подчиняться желаниям больной семейки.

Я свободен.

Кат тоже.

И те, кого я люблю, и за кого боролся, тоже свободны.

Почувствовав себя зверем, я потерял контроль над собой и пополз к кромке воды, перемешивая руками глину. От ледяной воды захватывало дух.

По пояс. Затем по грудь. Чуть глубже, и вот уже глина сменилась илом, слегка засасывая, будто привечая.

Ещё глубже.

Не чувствуя больше землю под ногами и гравитацию, я оказался в невесомости.

Я не пытался оставаться на поверхности. Как только земля ушла из под ног, я отпустил себя, погружаясь в холодную темноту.

Сбежал от окружающей действительности, прячась в глубине.

Студёная вода, облегчив боль, уняла голод, проникая под пропитанные кровью джинсы, и пропахший гарью свитер.

И вот, окружённый массой воды, я закричал.

Изо всех сил.

Невероятно громко.

Кричал об отце, матери, сестре, брате.

О себе.

Воздух пузырями поднимался на поверхность.

Слёзы текли, смешиваясь с водой.

Крича, я проклинал всё и всех, и только глубина могла услышать меня.

Отпускал в омут своё отчаяние, вину, свою особенность, которую все называли болезнью, лихорадку от ранений и измученное боем тело.

Я погружался всё глубже и глубже, позволяя своей набухшей одежде тянуть меня вниз на дно.

Водоросли щекотали лодыжки, пузырьки воздуха вырывались из-под футболки, а перед лицом я видел свои руки, бледные, как у утопленника, и такие же холодные.

Я сосредоточился на своём сердцебиении — единственном живом звуке в этом водоёме. С каждой секундой оно замедлялось и затем, выровнявшись, орган нашёл свой собственный ритм.

Здесь, под водой я обрёл то, что не мог найти.

Прощение.

И только когда лёгкие стали гореть от нехватки кислорода, я, сбросив обувь, оттолкнулся от дна, устремившись к поверхности. Вода обтекала, очищая меня снаружи и внутри, не только от сегодняшней грязи, а от всего.

Я ведь пошёл на это не ради забавы, а ради тех, за кого следовало бороться.

Я не чувствовал мести или злобы.

Я был помилован.

Я словно заново крестился.

Вынырнув на поверхность, я сделал жадный вдох, чувствуя перерождение. Усталость отошла на второй план, боль от ран притихла, и я поплыл к берегу.

На горизонте занялся рассвет. Ярко-красные, жёлтые и полосы цвета охры разрезали ночное небо. Какая ирония — дым скрыл Млечный путь, а огонь очистил Хоукскридж Холл.

Я наблюдал, пребывая в ледяных объятиях воды, но холод брал своё.

Зубы застучали, и мелкая дрожь пошла по телу. Я буквально жаждал тёплую постель… и Нилу рядом.

Я сделал то, что должен был, несмотря на страх потерять себя.

И мне уже больше нечего бояться.

Я посмотрел на горящий огнями Хоукскридж Холл. Глаза моментально нашли окна спальни Нилы, словно маяк, посылавшие свет для меня.

Зовущие обратно из бушующего моря.

Я выбрался на берег.

Ты нужна мне, Ниточка.

Очень нужна.

Она залечит мои раны.

Поймёт, зачем я пошёл на этот шаг, и примет меня без вопросов, ультиматумов и проверок.

Будет любить меня безоговорочно.

Сердце успокоилось, как и мой разум.

И наконец…

Наконец…

Я обрёл мир.

ГЛАВА 33

Кестрел

СУЩЕСТВОВАЛА поговорка, что люди способны знать только одну вещь.

Одно абсолютное, неоспоримое убеждение, в котором все остальное — наши мысли, мнения, карьера, симпатии, антипатии — даже весь наш жизненный выбор — является средством для интерпретации и корректировки.

Только одно единственное, что являлось неопровержимым, — мы существуем.

Как биологический вид — как разумная раса с культурой и историей, — мы знали, что мы жили, дышали и существовали.

Ничто другое, кроме этого, не являлось основой — только знание того, что мы живы. Благодаря этому мы эволюционировали, потому что вместе с нашим существованием пришло осознание того, каким великим даром является жизнь.

Некоторые из нас растратили это знание впустую.

Другие же усложняли все до такой степени, что не было никакого спасения, но большинство из нас ценили тот маленький подарок, который нам сделали, и были благодарны за него — независимо от того, насколько он был низок или высок, богат или беден, хорошим или плохим.

Мы существовали, и это было чудесно.

Я никогда по-настоящему не понимал, насколько был благодарен.

Но не теперь.

Когда я находился между мирами, где боль, смерть или даже время не могли до меня добраться,