Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

леденец и мануфактуру. А ячмень мы там сами начнем выращивать.

Петр Данилович. Никак ты, Геннадий Иванович, хочешь записаться в гильдию и открыть лавку на Кяхте?

Муравьев. Да нет, он все для Амура!

Невельской. Нужны деньги, и немалые.

Муравьев. Если расшевелить Трапезниковых, Басниных, Кондинских, верфи бы свои завели, флот. Будут порты, корабли, так поплывем повсюду. Но сначала надо плыть по Амуру.

Иннокентий. Я бы сам, ваше превосходительство, стал за руль и повел корабль. Мне уже приходилось и на байдарке ходить и с Божьей помощью компанейским судном управлять. Если надо, я могу быть механиком, простым матросом. Лишь бы быть полезным в этом деле.

Муравьев. Владыко, всей России известно ваши месячные скитания на корабле. Когда вы взяли команду над кораблем и спасли людей. Расскажите, как это вышло?

Иннокентий. Господь нам помог.

Муравьев. Первый амурский пароход назовем именем кого-либо из почетных граждан Иркутска. Тот, кто первым даст деньги.

Петр Данилович. А когда встанешь на Амуре?

Муравьев. Это не только от меня зависит.

Петр Данилович. А сколько стоит пароход?

Муравьев. Надо переоборудовать Шилкинскую верфь, машины заказать на Петровский завод. Не стоять же нам с протянутой рукой перед англичанами.

Петр Данилович. А что Кузнецов?

Невельской. Говорит, что уже дал миллион на больницу, еще на приют. Обещал.

Лажкин. Ефим – бандит. Одной рукой дает, двумя берет.

Петр Данилович. Это точно. Я тоже дал на постройку театра. И Вознесенской церкви, где я состою старостой, жертвую.

Лажкин. Пришло время душу спасать, вот и жертвуешь.

Петр Данилович. Да замолчишь ты в конце концов, козел столичный?!

Лажкин. Это ты кого, меня козлом? Да если б ты был дворянином, то я бы тебя на дуэль.

(К Лажкину быстро подходит Сергей.)

Сергей. Я готов встать на место Петра Даниловича.

Лажкин. Господин офицер, не лезьте не в свое дело!

Сергей. Нет, это мое дело!

Лажкин. Ваше дело, господин офицер, за государя-императора умирать, а не на дуэлях драться.

(К спорящим подбегают женщины.)

Муравьева. Господа, господа, вы это что в такой-то день! Ведь праздник! А ну, помиритесь и протяните друг другу руки.

Иннокентий. Если вы этого не сделаете, то я на вас наложу епитимию.

Лажкин. Пусть он извинится.

Петр Данилович. Извиняюсь, погорячился. Прости, Николай Францевич, меня, грешного.

Лажкин (с неохотой). И ты меня прости, Петр Данилович. Если бы не владыко, то…

(В дверях появляется печник. Все замолкают и смотрят на него.)

Печник. Барыня, я седня шел и Глафиру встретил. Спрашиваю: как там барин, веселый или смурной. Она ответила: болеет. Ну, я тогда и решил, что тяга у вашей печи плохая. Зашел справиться.

Наталья Павлантьевна. Я не понимаю, о чем это он. И кто его сюда пустил?

Глаша. Так это же наш печник. Он нам печь делал. (Печнику.) Хорошая тяга, хорошая, тянет, ну просто не нарадуешься.

Наталья Павлантьевна. И что, нужно именно сегодня? Дай ему (сует монету) за хлопоты.

Печник. Барыня, я человек небедный. Мне главное, чтоб тяга была. И чтоб от моей работы людям радость. (Поворачивается к Иннокентию.) Вы меня, владыко, когда-то этому научили. Благодарен вам на всю жизнь. (Кланяется, затем достает из кармана бумажки.) Вот за неделю заработал. Хочу пожертвовать на храм.

Муравьева. Ах, какая прелесть!

Петр Данилович. А теперь слушайте слово Катышевцева! Два пуда золота даю для начала. А еще, владыко, даю на обустройство церквей на Амуре. И на ремонт храма. Где я службу у вас стоял. И еще на обустройство храма Казанской Божьей Матери, что в Аяне. Мы на Охотском море в шторм попали. Думал, конец. Но произошло чудо. Когда приплыли в Аян, я пошел в церковь и там дал слово пожертвовать на храм.

Муравьев. Вот это русская душа!

Иннокентий (улыбнувшись). Длинная у тебя память, Петр Данилович.

Петр Данилович. Да все было недосуг, владыко.

Печник. Извиняйте, господа хорошие.

Иннокентий (провожая печника к двери). Хорошо, что помнишь хорошее. Да хранит тебя Господь. Твоя лепта угодна Богу. Потому как не от жиру, а от души.

Муравьев (подходя к Катышевцеву). По рукам, Петр Данилович?

Петр Данилович. По рукам!

Лажкин. Петр Данилович, а как с хлебом? Продашь или к Кузнецову идти?

Петр Данилович. Ты меня, Николай Францевич, достал.

Иннокентий. Без Амура и хлеба нам не удержать колоний. Англичане или американцы скупят их. Выручай, Петр Данилович.

Петр Данилович (Лажкину.) Продам, продам! Но скидок не будет.

Лажкин. Уж кто бы сомневался.

Невельской. А нельзя ли достать мне где-нибудь карты Амура.

(Петр Данилович подходит к боковому столу, там, где рядом с глобусом лежат карты.)

Петр Данилович. Бери, Геннадий Иванович, бери. Специально приготовил. Можешь все забрать. У меня даже китайская карта есть. А вот эту карту я вам, владыко, хочу подарить. Вашу епархию и на карте одним глазом не окинешь. Вся Европа в нее десять раз могла бы вместиться. А это глобус. Заграничный. Вместе с доставкой пятьдесят тыщ за него отдал. Кузнецов, когда узнал, чуть не лопнул от зависти.

Иннокентий (смеясь). Петр Данилович, зависть не менее зловредна, чем гордость, от которой она и рождается.

Петр Данилович. Виноват, владыко! Каюсь. Господи, прости мя грешного! Борюсь я с собой. И когда как. То она меня, то я ее.

Иннокентий. От помыслов никто не бывает свободен, всякого человека они влекут к чему-то дурному, но от нас в полной мере зависит не соглашаться с ним и не вступать в беседу, и тогда они постепенно начнут удаляться.

Не говори, что нет спасенья,

Что ты в печали изнемог:

Чем ночь темней, тем ярче звезды,

Чем глубже скорбь, тем ближе Бог.

Петр Данилович. Я с самого утра, владыко, скорбел. Хотя праздник, Пасха. Грешный, думал, совсем меня забыли. Хотелось к руке припасть, попросить благословения и умереть.

Иннокентий. Да полно вам, Петр Данилович! Вы еще в самой силе. А туда не торопитесь. Всех Он нас призовет, но каждого в свое время.

Петр Данилович. Владыко, я – великий грешник.

Иннокентий. Так уж и великий?

Петр Данилович. По молодости чего только не было.

Иннокентий. Все мы грешны.

Петр Данилович. Истинно так, владыко! Сейчас вижу вас – и слезы радости так и льются. Счастье-то какое! В любом деле надо иметь кормчего. Такого, как Николай Николаевич. Иркутску, всему нашему краю повезло, что у нас такой губернатор. Мне немало чего пришлось повидать. Владыко знает. В бурю на лодке, как бы искусен гребец ни был, с ним