Идеи с границы познания. Эйнштейн, Гёдель и философия науки - Джим Холт

(особенно “Тождество и необходимость”) оказали на философию в США и Великобритании больше влияния, чем все остальное, что было написано после смерти Витгенштейна, – заметил Джерри Фодор. – Спросите любого специалиста, появлялись ли в последнее время гениальные философы, и вы обнаружите, что единственные кандидаты – это Крипке и Витгенштейн».

Сегодня Крипке уже под восемьдесят. Он ушел на пенсию из Принстона и сейчас занимает должность почетного профессора в Городском университете Нью-Йорка, где ради сохранения его интеллектуального наследия (в том числе огромного архива неопубликованных рукописей) был создан Центр Сола Крипке. Недавно провели неформальный опрос, кто был важнейшим англоязычным философом в 1945–2000 годах, и Крипке занял второе место – после У. Куайна (которого гением почему-то никогда не называли).

Рут Баркан Маркус умерла в 2012 году в возрасте 90 лет. Помимо строго научных работ по логике и философии языка она интересовалась и более общими вопросами, среди них стоит отметить возможные конфликты между разными моральными обязательствами. Тимоти Уильямсон, уайкхемский профессор логики из Оксфорда, в некрологе Маркус упомянул одно обстоятельство, о котором я не знал: почти весь первый этап своей карьеры, с 1948 года, вскоре после получения докторской степени в Йельском университете, и до 1963 года, год спустя после доклада в Гарварде, который слушал юный Крипке, она официально нигде не работала – «у нее не было постоянной должности ни на одном из крупных философских факультетов, и она к этому не стремилась. Она была женой и матерью и вела жизнь домохозяйки и специалиста по модальной логике». Далее Уильямсон восхваляет ее идеи – «не просто оригинальные, умные, красивые и интересные, не просто далеко опережающие свое время, но – и в этом я убежден – еще и верные».

Глава двадцать четвертая. Говори что угодно

Люди веками говорят чушь, отрицают, что говорят чушь, и обвиняют других в том, что те говорят чушь. «Тупой оратор, это чушь!» – восклицает персонаж английской пьесы XVII века. «Вовсе не чушь – говорить об общем мире, а не о войне», – объявляет государственный деятель той же эпохи. Английское слово bull – «чушь» – которым характеризуют дискурс в этих высказываниях, неясного происхождения. Одна освященная древностью гипотеза гласит, что это пренебрежительная отсылка к папским указам – буллам (от слова bulla – печать, подвешенная к документу). Другая возводит это слово к Обадии Буллу, ирландскому адвокату, который жил в Лондоне при Генрихе VII и славился нелогичностью своих слов и поступков. Лишь в XX веке слово bull в значении «напыщенная скучная глупость» стало семантически связываться с самцом коровы, а точнее, с его испражнениями. Сегодня принято считать, пусть и ошибочно, что это слово – эвфемистическое сокращение от bullshit, слова, которое, если верить словарям, вошло в употребление около 1915 года.

Если bullshit, в отличие от bull, – явное лингвистическое новшество, это, наверное, имеет отношение к другим явным новшествам – рекламе, связям с общественностью, политической пропаганде и педагогическим направлениям. «Одна из самых ярких черт нашей культуры – обилие в ней чуши (bullshit)», – говорит Гарри Франкфурт, выдающийся философ-моралист, почетный профессор из Принстона. Он отмечает, что засилье чуши мы приучились воспринимать как должное. Большинство из нас свято верят, что умеют ее распознавать, так что мы, наверное, просто не понимаем, насколько она опасна. К тому, кто пойман на чуши, относятся благосклоннее, чем к тому, кто пойман на лжи. («Никогда не лги, если можешь проложить себе дорогу чушью», – советует отец сыну в романе Эрика Эмбера.) Все это Франкфурта очень тревожит. На самом деле мы не узнаем, какое воздействие оказывает на нас чушь, пока не поймем, что это, собственно, такое. Вот зачем нам нужна теория чуши.

Свои усилия в этом направлении Франкфурт описал в статье, которую представил в виде доклада более тридцати лет назад на факультетском семинаре в Йеле. Затем статья была опубликована в журнале, потом – в сборнике работ Франкфурта; все это время поклонники его таланта распространяли фотокопии. В 2005 году статью напечатали как брошюру «О чуши» (Harry Frankfurt, On Bullshit) – в ней всего 67 страниц не слишком убористого текста, но она провела полгода в списке бестселлеров New York Times.

Философы по долгу службы склонны гадать о сущности вещей, у которых большинство простых людей и не подозревают наличия сущности, и в этом смысле чушь – весьма показательный пример. Есть ли качество, которым обладают все случаи чуши и не обладают все случаи не-чуши? Казалось бы, дурацкий вопрос, однако он ничем не отличается от вопросов, которые философы задают об истине, по крайней мере, по форме. Одна из самых мощных линий раскола в современной философии – можно ли сказать что-то значимое о сущности истины. Напротив, вопрос о сущности чуши кажется какой-то галиматьей. Однако между истиной и чушью есть параллели, которые приводят к некоторым затруднениям.

Представьте себе, что вы – ученый-философ и ищете сущность чуши. С чего вы начнете? «До сих пор, насколько мне известно, исследований в этом направлении было очень мало», – сухо замечает Франкфурт. Впрочем, он обнаружил, что в прошлом один философ уже пытался анализировать смежное понятие под более интеллигентным названием humbug – это слово тоже можно перевести как «чушь, чепуха». Этот философ заключил, что humbug – это нарочитая и заведомо неправильная интерпретация, очень близкая ко лжи (приходит на ум политик, разглагольствующий о важности религии в своей жизни). Такое определение Франкфурта не вполне удовлетворило. По его представлениям, разница между ложью и чушью – это скорее вопрос степени. Чтобы придать анализу новое направление, он рассматривает довольно странный случай с философом Людвигом Витгенштейном. Дело было в 1930-е годы, Витгенштейн пришел навестить знакомую, которая лежала в больнице. Ей только что удалили гланды. Она прохрипела Витгенштейну:

– Чувствую себя как собака, которую переехал автомобиль.

Такое сравнение, вспоминает она, глубоко возмутило Витгенштейна.

– Откуда вы знаете, как чувствует себя собака, которую переехал автомобиль? – воскликнул он.

Разумеется, Витгенштейн мог просто пошутить. Но Франкфурт подозревает, что его отповедь была искренней, а не притворной. Ведь Витгенштейн, в конце концов, посвятил свою жизнь борьбе с коварными разновидностями абсурда. Как замечает Франкфурт, Витгенштейна возмутило не само сравнение, которое привела дама, а легкомыслие этого сравнения: «Ее вина была не в том, что она не сумела правильно сформулировать, а в том, что она даже не попыталась».

Сущность чуши, заключает Франкфурт, в том, что она порождается безо всякой заботы об истине. Чушь – не обязательно ложь: «Тот, кто говорит чушь, подтасовывает факты. Но это не значит, что