Волшебный камень - Николай Асанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет! — с огорчением ответила она. — Пусть он вернется! Он должен вернуться!
— Он не вернется, — холодно сказал Суслов.
— А ты? — с затаенной надеждой спросила она.
— И я не вернусь, — сухо ответил он. — Война еще не кончилась, а мы на войне. Этому, кстати, меня научил Нестеров.
— Значит, я трус? Да?
— Не знаю, — ответил он. — Ты женщина, ты можешь уйти. С тебя не взыщут.
— Кто?
— Совесть. Работа.
— Что же мне делать?
— Я говорил с Саламатовым. Он считает, что тебе надо остаться здесь. Может быть, Сергей скоро закончит работу. Тогда подумаете.
— Саламатов сказал это?
— Да. А что?
— Но он же так враждебно относится ко мне… Он…
— Зато понимает, — перебил ее Суслов. — Оставайся на руднике, пока не придет ответ из Москвы или не появится Сергей. Работы у нас много. Прости, мне пора, Вот эту комнату и займешь.
— А ты?
— Я в конторе устроюсь. Все равно я здесь почти не бываю. Я теперь решил пробивать еще один разведочный штрек — отдыхать некогда. А через неделю будет готов дом.
Когда Суслов ушел, Варя впервые подумала о том, что он ни разу не поглядел на нее с той нежностью, с какой когда-то пытался утешать ее, успокаивать. Он стал чужой, безразличный, словно работа высушила сердце, таким холодным был его взгляд. А может быть, он стал старше, может быть, за такую работу следовало бы засчитывать время год за два или за три, как делают на фронте, где и месяц порой приравнивают к годам.
Она оседлала лошадь и поехала в Красногорск за вещами, зная, что останется здесь и будет ждать, не в силах даже представить, чего она дождется.
Через несколько дней, уже на руднике, Варя получила телеграмму Палехова с запросом, может ли она подтвердить свое мнение о прииске Сполох. И с ожесточенным отчаянием ответила: «Да».
3Теперь отчет Вари жил особой, так сказать, официальной жизнью. Сказанное слово может ранить человека, но всегда есть надежда, что оно забудется, выветрится из памяти. Написанное же и пущенное в ход, оно обрастает мнениями и решениями, проходит через руки множества людей, зачастую равнодушных и не знающих сути дела.
И когда этот отчет попал в руки Палехова, человека завистливого и мстительного, тот увидел в нем средство унизить Нестерова и Саламатова за их пренебрежение к нему.
Достаточно было простой бухгалтерской справки, во что обошлась экспедиция, перечисления цифр, совершенно правдоподобных и даже правдивых, чтобы поведение Нестерова показалось незаконным.
Так слово «Сполох» снова ожило в механическом движении бумаг. Отчет Вари стал первым листом в папке с надписью «Дело о разведке месторождения «Сполох», а папка эта становилась все грузнее и толще, подвигалась все дальше и дальше, пока не попала в руки Бушуева.
Генерал был очень занятой человек. Бумажка о закрытии разведки на Сполохе была одной из многих, которые ему надлежало проверить, обдумать, обсудить и подписать. Внешне это решение было составлено вполне благопристойно. Но в решении перечислялись все грехи Нестерова и не было ни слова о его работе. Среди множества сходных но смыслу высказываний было только одно особое мнение, но мнение это было подписано Саламатовым. И все это заставило бесконечно занятого человека задуматься над простым, казалось бы, делом.
Генерал вспомнил Нестерова, решительного и смелого человека, подумал о нем с удовольствием: «Хороший был офицер». Вспомнил убежденное лицо геолога, когда впервые возник вопрос об алмазах на реке Ниме. Таким же сильным и решительным знал генерал и Саламатова, и вот оказалось, что эти два интересующие его человека сошлись на крайнем мнении, противостоят множеству людей и не желают сдаваться, и ему постепенно стало казаться, что правота Нестерова и Саламатова, даже не подкрепленная бумагами, сильнее всех официальных мнений. Размышляя, генерал пришел к выводу, что комитет обязан так или иначе вмешаться в эту борьбу. В конце-то концов люди на месте могли не представлять себе всей важности той задачи, которую взял на себя Нестеров, там могла возникнуть борьба честолюбий, кого-то беспокоила боязнь «оказаться за флагом», а перед Бушуевым было большое поле обзора, и он видел не только весьма пока что скромные результаты работы Нестерова, но и то, что эта работа, при удаче, сулила в будущем… И генерал позвонил главному геологу, чтобы тот отправил на расследование «дела Нестерова» какого-нибудь знающего человека.
В тот же день Бушуеву сообщили, что в Красногорск выедет академик Холмогоров, который так решительно поддержал когда-то Нестерова.
Саламатов ничего не знал о наступлении, предпринятом Бушуевым. Он знал другое: из области снова ехала комиссия геологической разведки под предводительством Палехова, и должна была эта комиссия расследовать самовольные действия Нестерова. В такой форме была составлена предварительная бумага, в которой Саламатову сообщали о прибытии гостей.
В этой бумаге, похожей на протокол предварительного следствия и изобиловавшей чисто судебными выражениями, говорилось о том, как дорого стоила государству разведка Нестерова, указывалось, какое количество оборудования было завезено в тайгу и там оставлено, сколько стоили перевозки, продукты, инструменты. И Саламатов со свойственной ему решимостью запретил радисту сообщать Нестерову о надвигающейся грозе и приказал в случае прихода на радиостанцию Палехова гнать его к чертовой матери.
Свидетелей у Саламатова для защиты Сергея не было. Остяки откочевали в горы. А они могли бы сказать, что ничего не получали и не требовали за помощь Нестерову, что это была их дружеская услуга. Могла бы помочь Христина Лунина, но она находилась в верховьях, гнала лес на комбинат, на оружейные заводы, — не следовало ее беспокоить в такое время.
Но когда стал известен день прибытия комиссии, Саламатов позвонил в верховья по телефону, чтобы передавали там с попутными людьми: нужны Саламатову Филипп Иляшев и Христина Лунина. Если услышат они эту весть, пусть спешат в Красногорск с попутной водой, и пешком, и на лошадях, и на плотах — очень нужны ему эти люди.
В день приезда комиссии Саламатов позвонил на рудник Суслову, чтобы тот приехал встречать гостей. А сам заперся в кабинете, подбирая документы для комиссии и временами поглядывая на карту района, на белое пятно верховий Нима, где в эти дни трудился Нестеров, еще и не зная о надвигающейся опасности.
Отвернувшись от карты, Саламатов увидел через окно серый, похожий на призрак пароход, медленно подходивший к пристани. Хотя фашисты были уже давно отогнаны от Волги и наши войска переходили другие реки, преследуя их, пароходы все еще ходили по рекам, окрашенные военной шаровой краской.