Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Анатольевна Никитина

Ирина: Надо сказать, что ты действительно рисковый человек: в 1994 году ты переехал с семьёй, с детьми в Верону. Вы просто взяли и продали всё в Аргентине. Могу себе представить, как это было нелегко. Я сама из Советского Союза и знаю, что в середине 90-х многие советские люди переезжали на запад и отношение к ним часто было такое: ну, вроде всё неплохо, но ты не из высшей категории, запасной вариант. К латиноамериканцам относились так же?

Хосе: Было время, когда меня спрашивали: а почему нынешние великие тенора все из Латинской Америки? И я отвечал: а что тут странного? Вы бы так же удивлялись, если бы три величайших тенора современности были родом из Италии? Или один был итальянцем, второй французом, третий немцем? Вы бы удивлялись? Нет, вам бы и в голову такой вопрос не пришёл. От этого вопроса разит махровой ксенофобией! Вы удивляетесь, потому что три лучших современных тенора – выходцы из Латинской Америки – на тот момент это были Марсело Альварес, Рамон Варгас и я – прошу прощения, а в чём сюрприз?! Если хотите, можно поговорить об этом, но не с точки зрения национальности, а с точки зрения социальной ситуации в регионе. И это совершенно другой разговор.

Сейчас ситуация меняется очень быстро, но тогда Европа была просто каким-то Диснейлендом. Но и сегодня – сравни ситуацию в Африке, посмотри, что творится в Венесуэле, и станет ясно, что, несмотря на все проблемы, мы тут по-прежнему живём в Диснейленде. Ну а в 90-х все были счастливы, все объединялись. В то время, если ты был молодым европейцем, тебе не нужно было слишком напрягаться, чтобы чего-то достичь в жизни – у тебя уже всё было. Но для латиноамериканцев, для русских в 90-х разница между успехом и провалом заключалась в том, поешь ли ты сегодня или ляжешь спать на пустой желудок.

Ирина: Именно так! Вопрос выживания.

Хосе: Да, речь шла о выживании, а не о славе. Это придавало нам особое ускорение, дополнительную энергию, хорошую злость, «волосы в желудке» и очень толстую шкуру, чтобы бороться. Вот почему в этот период, откуда ни возьмись, в нашем деле появилось так много латиноамериканцев, много русских вокалистов. Основная характеристика вокалиста – это голос, а голоса у русских просто невероятные.

И я знаю много российских коллег, которые поначалу были готовы работать на любых условиях, потому что хотели работать. И знаю многих европейских коллег, которые и пальцем не шевельнут без достойной оплаты. Это разный подход к делу. Это же касается оркестров. Есть прекрасные оркестры из России, из бывших республик, которые готовы на большие жертвы ради того, чтобы развиваться, двигаться вперёд. А есть оркестры в Италии, в Испании, которые с места не двинутся, пока им в турне не будет обеспечено всё по высшему разряду: раздельные комнаты в отелях и так далее.

Как ты правильно сказала, все хотят находиться в зоне комфорта: мы – муниципальный оркестр, мы получаем зарплату в любом случае, нам не нужно напрягаться. И это не критика, боже упаси! Не хочу, чтобы меня поняли неправильно. Я помню, как несколько лет назад я работал в одном театре, в котором оркестр угрожал театру забастовкой. И директор сказал: хорошо, хотите бастовать – идите, бастуйте! Я сейчас беру телефон, звоню одному оркестру из Восточной Европы, они завтра же сюда приедут. Отыграют без всяких капризов и вернутся обратно. И забастовка как-то сразу закончилась.

Ирина: Мне кажется, с китайцами, корейцами похожая история. Они очень активны, дисциплинированы, хорошо обучены, могут репетировать по 24 часа в сутки. Даже в известных европейских оркестрах появляется всё больше азиатских лиц. Думаю, пора это воспринимать как сигнал европейским музыкантам.

Хосе: Эта тема сильно отличается от нашего разговора о выходцах из республик бывшего СССР.

Корейцы, китайцы, японцы обладают невероятной техникой, невероятно дисциплинированы. Но, за очень редкими исключениями, им недостаёт одного, и это вопрос социального опыта, а не общечеловеческого – в этих строгих обществах людей учат контролировать эмоции, а не выражать их. Я работал со многими китайскими и японскими оркестрами. Когда ты их спрашиваешь: извините, а что же вы такие серьёзные? Вам не нравится то, что мы делаем? Они отвечают: «Маэстро, нам очень нравится! Но нас так учили, не проявлять эмоции. Это часть нашего воспитания». Но появление этих музыкантов в европейских оркестрах замечательно, потому что они приносят свой взгляд на дисциплину, на самоотдачу, на чистоту профессионального подхода. Это очень хорошо. Хотя российский оркестр может иметь оглушительный успех в Италии, тогда как китайскому оркестру будет значительно труднее добиться такого же успеха не потому, что они хуже играют, а потому, что их культурный опыт сильно отличается от нашего в плане экспрессии, в эмоциональном плане, когда они играют нашу музыку. Естественно, когда они играют свою музыку – совсем другое дело. Они достойны восхищения, они предпринимают активные попытки ассимиляции нашей культуры, и со временем добьются успеха. Взять Суми Чо, например.

Ирина: Они поразильно быстро учатся.

Хосе: А мы-то со своей стороны не предпринимаем вообще никаких попыток ассимилировать их культуру. Мы, уроженцы Запада, считаем, что постигли культуру Востока, потому что занимаемся кунг-фу и карате – жалкое зрелище для второсортных американских боевиков. Мы не знаем их культуры. Они изучают оперу, они изучают классическую музыку. Есть несколько очень значительных китайских, японских, корейских дирижёров. А что мы знаем, например, о театре кабуки? Ничего! Они постепенно выиграют, потому что мы предпочитаем оставаться в нашей зоне комфорта. Но нашему комфорту придёт конец, и довольно скоро. То, что делают азиатские артисты, достойно восхищения. И это очень умный подход в плане политики, не только в плане культуры.