В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

— Булат! — одновременно вырвалось у нас троих.

— Булат. — Хозяин удовлетворенно улыбнулся. — Теперь такой кинжал — большая редкость. Когда мне попадаются подобные вещи, я отдаю даже последние деньги или самый ценный товар. Нет, я не хочу стать обладателем больших сокровищ — в наш век с ними много хлопот простому человеку. Это ведь когда ездили на верблюдах, похитить и увезти редкую вещь было трудновато. Нынче она через день может улететь за моря. — Дуканщик усмехнулся и снова стал серьезным. — Говорят, секрет булата утерян, но я не верю. Афганистан — страна ремесленников, они хранят многие древние секреты. Мне кажется, оба кинжала сделаны недавно. Конечно, булатный могли подновить и сковать ему двойник из хорошей простой стали. А что, если кинжалы ковала одна рука? Я слышал, ученые люди могут теперь без ошибки назвать место и время изготовления любого предмета. В лучшие дни я покажу им свои находки, пусть они выберут самое ценное для государственного музея. Каждый должен оставить на земле добрую память. А теперь я показываю такие вещи лишь очень редким посетителям.

Мы поблагодарили аксакала за доверие. Он улыбнулся:

— Вы не знаете, какая радость собирателю показывать людям свои сокровища. — Не спеша прерывать разговор и прощаться, он снова всмотрелся в узорную сталь, поворачивая клинок перед светом. — Знающие люди угадывают булат по узору с первого взгляда. Его нельзя подделать, хотя он не одинаков. Этот узор рождается в огне под рукой мастера в тот особый, таинственный момент, когда железные зерна, вобрав силу огня, соединяются в одно существо с общей душой. Сталь при этом достигает поистине волшебной прочности. Но и оживить душу металла в огне, удержать при охлаждении способен настоящий волшебник. Узор же — образ души металла. Его нельзя предсказать заранее, нельзя и повторить — ведь у каждого куска железа своя душа.

Я осторожно заметил, что, по свидетельству арабских и персидских летописцев, у нас, в древней Руси, мастера ковали булат с задуманным узором, но секрет их давно утрачен. Седобородый собеседник внимательно выслушал, покивал головой.

— Если это так, они были величайшими мастерами всех времен. Но все же любому булату дают прочность железные волокна, связанные в единую сущность. У нас, на Востоке, булат ковали, соединяя железо разного свойства. Не таится ли секрет его прочности в каком-то непостижимом единстве этих свойств?

Мы промолчали, поскольку специалистов по металлам среди нас не было. Аксакал, улыбнувшись, снова заговорил:

— Я думал, что же вам показать из собранного мной, и выбрал этот клинок. Торговцы больше, чем другие, встречаются с разными людьми. Я пригляделся к вашим. У них разные лица — я видел русских, таджиков, узбеков, туркмен, татар, людей с Кавказа, — но это люди одной сущности, они — шурави. Они подобны волокнам стали в этом клинке. Какой огонь и какой мастер дали шурави эту сущность?

Джалад Хан засмеялся:

— Вы знаете, как вас еще называют в Афганистане? «Дети Ленина».

— У нас тоже много разных племен, — продолжал хозяин. — Очень много для такой страны, как наша. Но и у нас разгорелся большой огонь, и трудится мастер.

— Кто мастер? — Джалад Хан насторожился.

Мы ожидали услышать имя аллаха — оно было бы самым естественным в устах мусульманина, но аксакал сказал другое:

— Время. Это время больших перемен. Я недавно видел Маланга. Прежде он был душманом. Сейчас он — офицер, сражается с душманами. У него люди разного племени, но отряд Маланга — это булатный клинок. Большие деньги сулят душманы за его голову, но кто же осилит булат, чтобы добраться до головы Маланга? Пламя разгорелось, мастер трудится, отходит шлак, и уже различается узор на металле. Говорят, чтобы выковать благородную узорную сталь, надо держать перед глазами готовый булат. Это аллах надоумил наше правительство — позвать шурави.

Мы не стали разуверять аксакала, убежденного в том, что в нашем мире ничего не происходит без воли всевышнего. Это было бы невежливо. Да и сущность происходящего он видел глубже иных ученых мужей, оказавшихся по другую сторону фронта в необъявленной войне против Афганистана.

...Новые встречи на горных дорогах повыветрили память о короткой беседе в придорожном дукане, однако очень скоро события напомнили пророческие слова аксакала. Осенью восемьдесят пятого года более трех тысяч вождей, старейшин и представителей пограничных племен, среди которых были женщины, собрались на великую джиргу в столице ДРА. Среди них находились люди, приехавшие в Кабул с территории свободных пуштунских племен, лежащей по обе стороны афганской границы с Пакистаном. Участники джирги заявили о своей решимости положить конец разбойничьим налетам на демократическую родину через их земли. При этом родиной своей они называли Афганистан. «Лучше иметь верного брата по духу, чем недоброго брата по крови!» — такие слова перед телекамерой, на весь мир, произнес участник джирги, стодесятилетний аксакал. Так не может сказать человек, считающий себя только пуштуном из племени африди, шинвари или моманд. Так может сказать пуштун, белудж, кучи, хазареец, считающий себя гражданином единой многонациональной родины. А когда другой аксакал, потерявший в необъявленной войне с душманами двух сыновей, обратился к афганским воинам со словами: «Мы победим с помощью нашего единства! Мы победим с помощью могучего оружия, которое у нас теперь имеется! Мы победим с помощью братьев-шурави!» — ему рукоплескали и молодые бойцы, и седобородые ровесники.

Слова, за которые враг отрезает голову, не щадя даже седин, — это не просто слова. Да и сама подобная джирга в истории страны — дело неслыханное. Новые дела «серьезных людей», как назвал их старый дуканщик, не заставили себя ждать. Пакистанскому режиму пришлось бросить авиацию, танки, артиллерию против свободных пуштунских племен, которые открыто воспротивились продвижению душманов по своим землям, но победы он не добился. Исчезла часть военных душманских лагерей на территории свободных пуштунских племен, иные пути пришлось искать «непримиримым» для набегов на Афганистан.

...На афганской земле — примирение. Десятки тысяч бывших душманов сложили оружие, но мира в этом краю все еще нет. В лихорадке отчаяния реакция пытается сорвать примирение: вдвое с лишним возрос поток долларов для душманских главарей, и в страну из-за кордона направляются все новые банды, караваны и грузовики со взрывчаткой для диверсий на дорогах, в городах и кишлаках, американские «стингеры», тайно доставленные в горные логова бандитов, бьют по пассажирским самолетам. Дело доходит до похищения и убийства руководителей чрезвычайных комиссий по примирению из числа священников.

Вероятно, последний удар контрреволюции нанесет