Чудо - из чудес - Санин Евгений

            После крещения прямо на берегу моря ученики развели костер.

            На месте прежней кумирни воздвигли большой крест.

            — Радуйся, всечестной Крест, устроенный для спасения людей! Радуйся, победоносный крест, сокрушитель силы демонской! — провозгласил апостол.

            Ученики, оттесняя поморов, тут же обступили его.

            Янус с Юнием уже без опаски снова подошли поближе.

            — Ты — наш учитель! — слышались восторженные голоса.

            — Ты — был призван Самим Христом!

            — Ты — свят!

            — Свят один Бог! — строго остановил эти хвалебные эти речи апостол и вдруг с улыбкой спросил: — А знаете, кто был самым первым благовестником, посланным Спасителем на проповедь?

            — Ты? — наперебой закричали люди.

            — Петр?

            — Павел?

            — Нет?..

            — Тогда кто же?!

            Апостол жестом подозвал бывшего бесноватого однорукого мужчину и усадил его рядом с собой.

            — Однажды мы пришли с Наставником в Гадаринскую область… — не спеша начал он и рассказал евангельскую историю об исцелении бесноватого[23]

            Закончив ее, он обвел взглядом, преисполненным милосердия и любовью, всех без единого исключения окружавших его людей, продолжил:

            — …И когда, исцелив этого бесноватого, Христос вошел в лодку, потому что народ страны Гадаринской просил отойти Его от их пределов, исцеленный принялся умолять взять его с Собой. Но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь, и как помиловал тебя! И пошел этот бывший бесноватый, и начал проповедовать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус, и все дивились. Так что вот кто был первым проповедником!

            Пока апостол говорил, мужчины поселка принесли рыбацкие сети — старые, латаные-перелатаные, как и вся их жизнь, и попросили благословить их наловить для дорогих гостей рыбы.

            Получив благословение, рыбаки сели в лодки, и к апостолу один за другим стали подступать просители.

            Дождался, наконец, своей очереди, и купец Маний.

            — Чего тебе надобно? — спросил его, как и всех, апостол.

            — Я… — немного робея, ответил тот: — Хочу стать богатым. Очень… очень богатым!

            — Что ж, иди со мной, и я приведу тебя к такому богатству, которое не ветшает, не ржавеет… — охотно кивнул апостол.

            — К золоту?! — радостно восклицает Маний.

            — …и которое не могут, подкопав, украсть воры! — не слушая его, докончил апостол.

            — Что же это за богатство, которое не могут похитить воры? — изумился Маний и без долгих раздумий согласился идти с апостолом, к которому подходили все новые и новые люди.

            А он, отвечая им, вспоминал что-то далекое, очень дорогое для себя, похожее на то, что делалось сейчас на лодках, и смотрел, как забрасывают в море старенькие сети бедные рыбаки…

***

            …В то же самое время из другого — Средиземного, или как называли его в древности — Внутреннего или Нашего моря — появлялись уже другие — позолоченные, из пурпурных и красных веревок сети.

            На виду императора Нерона их вытаскивали роскошно разодетые императорские рабы.

            Рыбы было совсем не много, но на помощь им бросились, чтобы показать свое рвение, несколько всадников — каждый с золотыми кольцом на указательном пальце, в тоге с узкой красной полоской и даже сенаторы.

            Сам император возлежал на прекрасном ложе, под пологом.

            Вокруг него стояли угрюмые германцы-телохранители, солдаты преторианской гвардии и разномастная — от вольноотпущенников до наместников провинций — ближайшая свита.

            На почтительном отдалении от всего этого находился Ахилл. Он во все глаза смотрел на императора, прижимая к груди послание Совета Синопы, и прислушивался к разговорам вокруг.

            Римляне нарочито громко, чтобы слышал благосклонно внимающий им Нерон, восхваляли его.

            Но при этом приглушенным шепотом говорили друг другу совершенно противоположное.

            — О! Троянский герой? — раздался вдруг над самым ухом Ахилла знакомый голос. — Как там тебя…

            Ахилл недоуменно повернул голову и к своему удивлению увидел стоящего рядом сенатора Мурену.

            — Ахилл!.. — с вежливым поклоном напомнил он.

            — Верно — Ахилл! Я помню, что ты назван в честь героя Троянской войны, но какого именно — хоть убей! — позабыл! Рад тебя видеть, рад!

            — Я тоже! Вдвойне! Втройне, клянусь Юпитером!

            — Давно в Неаполе?

            — Только что прибыл…

            — А я уже неделю как здесь! Хожу в героях. Как же — бывший противник Агриппины! Кстати, надеюсь, ты не потерял в дороге послание?

            — Как можно? Что ты? Вот оно!

            — Очень хорошо! А главное — вовремя! Цезарю сейчас как никогда нужны хорошие новости! Погоди минутку…

            Мурена отошел к важному сенатору и стал что-то говорить ему, показывая глазами на Ахилла.

            Тот понимающе закивал и быстрыми шагами направился к императору.

            Вернувшись, Мурена коротко сказал:

            — Как только будет удобный момент, тебя сразу же представят цезарю!

            — Хвала богам! Да не знает твое благополучие и счастье — границ! — не знал, как и благодарить сенатора, Ахилл и спросил: — А кто это?

            — Кто?

            — Ну, тот, с кем ты сейчас разговаривал!

            — Согласно республиканским законам, высшее государственное лицо — консул! А на деле — одна лишь броская вывеска. Однажды он имел неосторожность сказать несколько слов против налогового проекта цезаря и теперь не знает, как загладить свою вину. Я бы и помог ему, да как? Казна полупуста. Надежды на огромный клад тирской царицы Дидоны не оправдались… Я предложил ему кое-что, но все это, хоть и одобрено цезарем, лишь полумеры… А надо бы нечто такое… — Мурена пошевелил пальцами, словно игрок, перебирающий кости перед решающим броском… — Такое, чтобы…

            — А это кто? — осторожно перебил его Ахилл. — С красивым гребнем на шлеме?

            — О-о! Это сам префект претория, то есть, личной гвардии императора — Афраний Бурр!

            — А рядом с ним?

            — Это — бери еще выше! Учитель цезаря — Сенека. Философ по мысли, купец по делам! Да… Если бы не эти двое, нашего цезаря никто бы уже не смог удержать!..

            — А кто во-он тот, который все время шутит, военный?

            — Легат Веспасиан. Так — ничего любопытного… Бывший погонщик мулов!

            — А это — императрица? — показал глазами Ахилл на красивую, в самой роскошной одежде, женщину.

            — Нет, императрица, дочь прежнего, божественного императора Клавдия — Октавия осталась в Риме. А это — Поппея!

            Сенатор произнес имя Поппеи так весомо, что Ахиллу сразу стало понятно, что красивая женщина — неофициальная императрица.

            — А вон, видишь, худенькая, в розовой тунике? Это — Акта, первая любовь цезаря. Ее привезли в Рим рабыней, но вскоре сделали вольноотпущенницей. Нерон души в ней не чаял, хотел даже жениться, но Агриппина не дала. Несмотра на то, что Акте составили родословную, будто она из рода пергамских царей! Цезарь не стал бороться за свою любовь или просто разлюбил ее… Теперь у Акты только роскошные виллы в Италии и Сардинии, свои рабы… А Нерону затмила сердце Поппея!

            Ахилл во все глаза смотрел на Акту, на Поппею, на цезаря…

            — Хвала богам, — с чувством сказал он, — здесь говорят о цезаре совершенно без опаски быть преданным суду за нарушение закона об оскорблении императорского величия. А в провинции меня чуть было не наказали за это!

            — У тебя были еще приключения? — с удивлением посмотрел на него Мурена.

            — Ничего похожего на то, что мы испытали на «Палладе»! Просто один меняла в Эфесе придрался к моим словам: «Что за рожу ты даешь мне на своей монете?». Оказалось — это был портрет Нерона… Благо, я догадался сказать, что если в Риме возобновят действие закона об оскорблении величества, то я сам подам донос на весь Эфес за то, что они так изобразили римского императора!

            — Что? Как ты сказал? — неожиданно заинтересовавшись, вцепился жесткими пальцами в локоть Ахилла Мурена. — Ну-ка, повтори!

            — Портрет… императора… — не понимая, в чем дело, растерянно перечислил тот. — Если возобновит действие закона…

            — Вот оно! — торжествуя, воскликнул сенатор. — Слушай, мальчик, ты, кажется, дарован мне богами для того, чтобы приносить удачу! Во всяком случае, уже второй раз ты выручаешь меня.